91.
Сразу разъясню вопрос, почему Зятюшков приехал разбираться с мошенниками лишь через полтора года. Четыре месяца он ждал, пока истечет срок, на который купец Важенин выдал вексель. Предъявив его к оплате, коннозаводчик неожиданно выяснил, что Важенин скончался. Его наследники долго не могли разобраться меж собой, кто должен оплатить сей вексель, потом еще несколько месяцев проверялись учетные книги. В общем, лишь через год после получения векселя Зятюшков узнал, что тот поддельный. Сразу написал Волобуеву. Граф в ответ: мол, сам учел [Приобрел] его за двадцать тысяч.
А вексель-то походил по рукам, передаточных надписей [Вексель заменял деньги при расчетах, в этом случае при переходе от одного владельца к другому в нем делалась запись.] десять штук имелось. Пришлось Зятюшкову списываться со всеми, выяснять, кто и за какую сумму его учел. И, лишь окончательно убедившись, что вексель подделал Волобуев, коннозаводчик выехал в Прилуки. Вернее – это очень важно, – по дороге завез беременную супругу свою на Брянщину к ее родителям, а уже оттуда отправился к графу.
Утром у портье я выяснил, что в последний свой вечер Зятюшков ужинал в ресторации «Пальмира». С чиновником по особым поручениям Хоменко мы отправились туда и опросили офицьянта, что прислуживал ему в кабинете. Тот поведал, что компанию Зятюшкову в тот вечер составили драгунские офицеры Волобуев, Четыркин и Мызников. Также в кабинете находилась возлюбленная Волобуева, вдова титулярного советника Екатерина Аннина.
Князь Тарусов встал, чтобы сделать пояснение:
– Через год после этих событий Екатерина Аннина стала выступать на сцене. Мы знали ее под псевдонимом Красовская.
Приподнялся со стула и Матюшин:
– Мне кажется, что рассказ достопочтенного свидетеля слишком далек от нашего дела…
Илья Андреевич посмотрел на него из-под стекол очков и строго сказал:
– Когда кажется, следует перекреститься.
Матюшин возмущенно сжал кулаки, однако сел.
Тоннер, откашлявшись, продолжил.
Из стенографического отчета, опубликованного на следующий день в газете «Время»:
Свидетель Тоннер: Разговор в кабинете офицьянту дружеским не показался, офицеры с помещиком кричали друг на друга, однако причину их трений он не понял, так как не знает французского. Зятюшков пробыл в ресторации недолго и ушел оттуда весьма и весьма раздраженным.
Из «Пальмиры» мы с господином Хоменко отправились к командиру Драгунского полка Навроцкому. Коротко изложив суть дела, я попросил разрешения опросить вышеназванных офицеров. Он не возражал. Кроме самого Навроцкого, на разговорах с офицерами присутствовал аудитор полка Анатолий Вигилянский.
Сначала опросили капитана Четыркина. Тот подтвердил, что полтора года назад на деньги, выданные им на закупку лошадей, они с Мызниковым и Волобуевым приобрели первостатейный вексель. Причина? Хороший дисконт. Этим векселем они рассчитались с Зятюшковым, которого майор Волобуев хорошо знал. Четыре дня назад коннозаводчик неожиданно прибыл в Прилуки и предложил офицерам отужинать с ним в ресторации. Те с радостью согласились.
За ужином Зятюшков огорошил драгун сообщением, что вексель оказался подделкой, однако тотчас заверил, что виновными господ офицеров не считает и прибыл лишь затем, чтобы получить их показания, заверенные нотариусом. Без этого, по его словам, нельзя уголовно преследовать черниговского купца Михеенко, у которого Волобуев со товарищи приобрели вексель. Зятюшков, наскоро отужинав, вернулся в гостиницу, сославшись на усталость после дороги. А друзья-офицеры еще немного покутили.
Такие же слово в слово показания дали Мызников и сам Волобуев. Но документы, найденные мной в бумагах покойного Зятюшкова, противоречили их словам. Коннозаводчик действительно собрал со всех владельцев злополучного векселя показания, заверенные нотариусом, в том числе и с Михеенко. Тот рассказал любопытную подробность – драгуны долго выбирали, какой из имевшихся у него векселей им купить, и выбрали тот, в котором передаточных надписей оказалось больше всего. Кстати, продажу купцом Михеенко этого векселя за две тысячи рублей подтвердили его приказчики, присутствовавшие при сделке.
Я предложил полковнику Навроцкому посадить офицеров на гауптвахту и каждый день учинять им опрос по новой. Командир полка выхватил саблю и чуть было не покрошил меня в винегрет. По какому праву я подозреваю его офицеров и смею сомневаться в их словах?
Но меня неожиданно поддержал аудитор Вигилянский, объяснивший полковнику, что ремонтеры, как ни крути, совершили должностной проступок: не имели они права на казенные деньги покупать ничего, кроме лошадей и фуража, поэтому отправка их на гауптвахту юридически правильна и обоснованна. Навроцкий был вынужден согласится. Чиновник по особым поручениям Хоменко, знакомый с полицейским делом, внес предложение содержать офицеров раздельно – де, лишенные товарищеского плеча, они начнут нервничать, подозревать друг друга в предательстве и рано или поздно кто-то из них сознается в подделке векселя, а может, и в убийстве Зятюшкова.
Полковник, скрипя зубами, согласился и с этим предложением.
Распрощавшись с Навроцким и Вигилянским, мы с Хоменко вернулись в гостиницу. Я уже был абсолютно уверен, что именно Волобуев со товарищи отравил Зятюшкова. И сделал очевидный вывод: кто-то из них должен был зайти в тот вечер в гостиницу, проникнуть в номер и подсыпать мышьяк. А значит, коридорный или портье обязаны были его заметить. Однако в ходе их опроса выяснилось, что никто из подозреваемых в тот день в гостиницу не заходил.
Выходит, решил я, у офицеров имелся сообщник. Но кто? Коридорный, портье, слуга Зятюшкова или один из постояльцев?
Коридорный и портье были опрошены более подробно. Выяснилось следующее. Зятюшков поселился в три пополудни и до выхода в ресторацию номера не покидал. Ровно в девять вечера он вызвал сонеткой коридорного, посетовал, что его слуга куда-то запропастился, и попросил помочь ему с туалетом. Когда они вместе вышли из номера, коннозаводчик запер его на ключ. Примерно через час он вернулся и поинтересовался, явился ли наконец его слуга? Коридорный покачал головой. Зятюшков разозлился, потому что немедленно хотел лечь спать. Коридорный предложил ему свои услуги – расстелил постель и помог раздеться. Перед уходом осведомился, не сбегать ли за вином или табаком, но Зятюшков сказал, что не курит, а ночью пьет только воду. Коридорный, выходя из номера, слышал, как коннозаводчик запер за ним дверь изнутри.
Я спросил про кувшин: кто и когда принес его в номер? Выяснилось, что кувшин «прописан» там постоянно, однако каждое утро во время уборки коридорный тщательно его моет, а потом заново заполняет родниковой водой.
То бишь, сделал я вывод, Зятюшков – жертва не случайная, собирались убить именно его.
После коридорного и портье мы опросили слугу Зятюшкова, Варфоломея. Тот рассказал следующее. После заселения в гостиницу хозяин отправил его с запиской к графу Волобуеву. Андрей Петрович, прочтя ее, разволновался и принялся расспрашивать Варфоломея, где они с хозяином остановились, и только после этого черкнул пару строк в ответ. Вернувшись в гостиницу, набегавшийся в поисках Волобуева слуга налил в стакан воды из кувшина и выпил. Далее барин с холопом занимались каждый своим делом – Варфоломей разбирал и укладывал в шкап вещи, Зятюшков писал письма жене и другу в Киев. Часов примерно в семь слугу послали в лавку за конфетками, однако возле гостиницы он нечаянно столкнулся с братьями-столярами Богданом и Степаном. Выяснилось, что все они земляки. Такую радость новые друзья решил обмыть. Варфоломей, зная суровый нрав Зятюшкова, собирался ограничиться рюмочкой, но в трактире быстро потерял им счет. Потому знать не знает, почему утром проснулся где-то на окраине под плетнем.
92.
Посовещавшись с Хоменко, я приказал городовым арестовать Варфоломея и посадить в ледник, дабы добиться признания. Ведь факты свидетельствовали против него – раз он пил из кувшина, значит, до его возвращения от Волобуева вода в нем отравленной не была, Зятюшков покидал номер лишь на час и провел его в компании с драгунскими офицерами. Выходит, те подсыпать яд в кувшин не могли. Да и никто другой не мог – номер был закрыт на ключ. За исключением коридорного, у которого имеется запасной. Но тот как раз тоже отсутствовал – другой постоялец, купец Кнестяпин, сразу после ухода Зятюшкова отправил его за вином. Следовательно, именно Варфоломей, подкупленный Волобуевым при их встрече, подсыпал в кувшин мышьяк. Однако при агонии барина присутствовать не решился, да и подозрения от себя решил отвести. Потому и пьянствовал всю ночь.
На этой ноте завершился первый день моего расследования.
Проснувшись следующим утром, я приказал привести Варфоломея. Тот дрожал от холода, в его бороде медленно таяли сосульки, однако с завидным упорством он твердил, что барина не убивал. Я распорядился дать ему горячий чай и в ледник больше не сажать. А то, не дай бог, простудится и до суда не доживет.
А вот господа-офицеры оказались менее стойкими. Самый молодой из них, Юрий Мызников, заговорил. Признался, что полтора года назад по пути в Воронеж троица ремонтеров попалась карточным шулерам. Те обобрали драгунов почти до нитки. За оставшиеся у них две тысячи рублей табун лошадей было не купить. Желая выкрутиться, капитан Четыркин предложил комбинацию: купить первостатейный, но недорогой вексель и пририсовать к нему нолик, благо сумма прописью в них не ставится. Волобуев загорелся этой идеей. Мызников поначалу сомневался, но страшная сумма в шесть тысяч, которую каждый из них должен был внести, чтобы покрыть растрату, грозила вчистую разорить его родителей. И как единственный из них рисовальщик Мызников и произвел подделку. Зятюшков, хорошо знавший Волобуева, ничего не заподозрил.
Когда возвращались в полк, Мызников спросил майора:
– Что будем делать, когда афера раскроется?
Тот усмехнулся:
– Не раскроется! Вот увидишь, господь в беде меня не оставит.
Следующие полтора года Мызников постоянно мучился кошмарами. Но Зятюшков их почему-то не тревожил. И вдруг, как «здрасьте!» среди ночи, прибыл в Прилуки и пригласил в ресторацию. Шли будто на Голгофу. Почуяв недоброе, с ними увязалась и Екатерина Аннина.
Пару слов о ней. В те времена она была молода и красива, многие в полку по ней сохли, в том числе и Мызников, впоследствии ставший ее мужем. Но в период описываемых мной событий Аннина любила одного Волобуева. Даже называла себя его невестой, но майор лишь подсмеивался над этим в усы. Потому что среди достоинств у Анниной имелся и недостаток, причем существенный, – была бедна. Финансы графа тоже находились вдалеке от авантажа – поместье его отца было заповедным [Неделимым после смерти владельца, аналог английского майората.] и отошло старшему брату. В полку не сомневались, что жгучая любовь скоро пройдет и Волобуев бросит Аннину ради партии с хорошим приданым.
В ресторации Зятюшков предъявил драгунам собранные доказательства. Волобуев пробовал возражать, мол, сделал в векселе надпись «без оборота на меня», что освобождает его от претензий при непогашении векселя. Коннозаводчик лишь усмехнулся, посоветовав приберечь нелепые оправдания для командира полка, с которым встретится завтра же, если не будут возвращены деньги. Волобуев предложил от каждого из офицеров векселя на сумму в шесть тысяч (двадцать за минусом двух, что Зятюшков получил от наследников Важенина) со сроком погашения через год. Помещик отказал, заявив, что без того ждал полтора года, вдобавок истратил кучу средств на сбор доказательств, и, если через сутки ему не вручат восемнадцать тысяч, пойдет к Навроцкому.
С этими словами коннозаводчик ресторацию покинул. Сперва пили молча, потом захмелевшие Четыркин с Мызниковым принялись обсуждать планы, где достать деньги, один фантастичней другого. Вариант занять у товарищей-офицеров отпадал, все в полку были стеснены в средствах, жалованья еле хватало на пропитание и обмундирование. Выгодной женитьбе мешало отсутствие в Прилуках богатых невест. Жиды-ростовщики столько не ссудят, даже за сто процентов в год. Ограбить почтовую карету невозможно из-за отсутствия тракта. Четыркин предложил вызвать всем троим Зятюшкова на дуэль, мол, обвинением в мошенничестве он их сильно задел. Мызников напомнил, что право выбора оружия останется за коннозаводчиком, а тот отлично фехтует.
– А давайте его отравим, – вдруг предложил Волобуев, до того молчавший
– Отличная идея, – поддержал друга Четыркин.
Аннина, которая почти не пила, резонно заметила, что убивать Зятюшкова бессмысленно. Наследники, разбирая бумаги, непременно наткнутся на вексель, и тогда к обвинению в мошенничестве неминуемо добавится подозрение в убийстве. Волобуев усмехнулся.
Дальше пили молча. Как Мызников добрался до квартиры, он не помнил. Проснулся на следующий день поздно, около полудня, и лишь потому, что к нему вломились в радостном возбуждении вчерашние собутыльники:
– Я же говорил, господь меня не бросит, – кричал Волобуев. – Дуба дал Зятюшков!
– А вексель не забыл забрать? – спросил Мызников, холодея при мысли о том, что сотворил ночью его старший товарищ.
– Ты что, щенок? Думаешь, это я его отравил? Да будет тебе известно, Волобуев – потомственный дворянин, а не беглый каторжник.
– И я потомственный, – поддакнул Четыркин.
– Однако насчет бумаг ты прав, Мызников. Надо их из гостиницы забрать, – подумав, сказал Волобуев.
– А вдруг их уже прочли? – с ужасом предположил поручик.
– Кто? Полицмейстер из того же кувшина хлебнул. Сразу и преставился. А городовые поди и читать-то не умеют. Вечером зайдем в гостиницу, якобы попрощаться с другом Зятюшковым, заодно и бумаги заберем.
Однако выяснилось, что в ожидании высоких чинов из Полтавы номер опечатан, а у двери выставлен часовой. Четыркин с Мызниковым приуныли. Волобуев их приободрил: мол, полтавский полицмейстер ему знакомец и за небольшую мзду закроет глаза на злосчастный вексель.
Но вместо обер-полицмейстера приехал ваш покорный слуга и с ходу посадил офицеров на гауптвахту. Проведя там ночь, Мызников решил покаяться.
Сашенька украдкой наблюдала за Ниной. Девица сидела неподвижно, уставившись в одну точку, лишь покусывание губ выдавало ее нервическое состояние.
Из стенографического отчета, опубликованного на следующий день в газете «Время»:
Свидетель Тоннер: Полковник Навроцкий пришел в ярость. Мошенничество – да разве такое возможно для русского офицера?
Я деликатно заметил, что мошенничество тут меньшее из бед. А вот хладнокровное убийство офицерами дворянина – это нечто неслыханное! Навроцкий накинулся на меня, будто это я виновник бед, обрушившихся на вверенный ему полк. Кричал, что я предвзят, что являюсь агентом всеми презираемого ведомства, и поэтому должен немедленно убраться с глаз долой.
Продолжение...
Присоединяйтесь к ОК, чтобы подписаться на группу и комментировать публикации.
Нет комментариев