Предыдущая публикация
Нессушка
Костёр выплёвывал редкие снопы искр, когда очередное полено давало трещину. Ребята всем отрядом сидели вокруг и глядели на пламя. На самом же деле они высматривали в углях нечто другое.
– Ну что, бандиты. Картохи, небось, натырили?
Мальчишки вздрогнули, а потом старший, Кирилл, нервно и коротко улыбнулся, узнав вожатую.
– Нет, ЮльНиколавна, не натырили. Она просто так в ведре лежала, возле кладовки.
Он опустился на бревно, пошевелил угли палкой. Потом потыкал в землю, сбивая налипшие угольки, и положил её рядом.
– Ну, может, подвинешься? Старшим надо место уступать.
Все хмыкнули, переглянулись, а Кирилл осторожно подвинулся, уступая девушке место.
– А вы будете? Мы и на вашу долю заложили.
Вожатая окинула ребят взглядом. Худые, короткостриженые. У подростков скулы подчеркнуты. У младших ещё осталась детская пухлость. Молчат. Ждут картошки. Кто-то уже приготовил спичечный коробок с солью.
– Не, ребят. Я не ужинаю обычно. А вам есть гостинец.
Она стрельнула взглядом в двух постарше.
– Стас. Серёж. Давайте за мной, поможете.
Те с готовностью поднялись и вслед за вожатой исчезли за пределами светового круга.
Через минуту, когда шум кустов стих, один из младших ребят сказал:
– Интересно, что принесёт.
– Да что бы ни было, сам же знаешь, что вкусно будет. Тебе кто-нибудь ещё из воспитателей хоть что-нибудь давал? Кроме пайки три раза в день?
Все замолчали.
– А чего она такая добрая-то? Мы ей что, семья?
Кирилл зыркнул на говорившего.
– Она о таких балбесах, как ты, заботится. Хлебнула в тюрьме, вот теперь и не хочет, чтобы вы там оказались.
– Она в тюрьме сидела?!
– Тише ты, Костян.
Тоненький писклявый голос раздался с другой стороны.
– А это что, секрет?
– Ну, секрет – не секрет, но вожатой бы её точно после зоны не взяли. Вроде в детские учреждения таких не берут. Мне ребята с прошлого года рассказывали. Говорят, у неё даже кличка была. Наседка.
– Кличка – это менты так говорят. А на фене надо базарить "погремуха", – раздался голос вожатой со стороны.
Она подошла ближе, с укором посмотрела на Кирилла, пока следовавшие за ней помощники не вывалили перед костром с два десятка жестяных банок.
ЮльНиколавна подняла одну, протянула потупившему взгляд Кириллу. Улыбнулась.
– Ладно, не ссы. Не ссышь?
Тот покачал головой.
– Тогда бери банку, чо сидишь. Каша. Свежая. Греча с тушенкой, – она повернулась к помощникам, – ложки раздайте.
Через минуту звяканье затихло. Наступила полная тишина, нарушаемая лишь треском костра. И только потом раздался тоненький голосок.
– Пацаны, а есть у кого-нибудь нож?
ЮльНиколавна обвела ребят взглядом и остановилась на Кирилле.
– Научить открывать руками?
Все закивали, и только один паренёк тихо спросил: – Это вы в тюрьме научились?
Она села на бревно, взяла одну банку из кучи. Высокая, круглая, с отпечатанной прямо по металлу этикеткой и датой выпуска.
– Вот смотрите. Раз, – тонкие пальцы сильно вдавили стенки внутрь, сделав вмятины друг напротив друга.
– Два, – банка приобрела форму песочных часов, и девушка начала раскачивать половинку относительно друг друга.
– Три, – стенка со звонким "дзинь" лопнула, и из одной консервной банки получилось две полубанки с торчащими наружу кусками сочной каши.
Вокруг костра начались попытки. Каждый пытался сделать, и у каждого не получалось.
Она посмотрела на эти страдания, взяла следующую банку и принялась открывать. Блестящие крышки отражали огонь, мелькая зайчиками на голодных лицах.
– А научилась действительно в тюрьме. Попала по глупости, с ребятами решили ларёк взять, жрать очень хотелось. Первый раз пронесло, а на второй куража не хватило, замели. Мне ещё восемнадцати не было, в подростковую колонию отправили. Там полгода провела, а потом во взрослую перевели. Тут самое интересное и началось.
Хруст, "дзинь", следующая банка. Замелькали зайчики.
– Повезло конкретно. Кому-то мы понадобились в качество подопытных кроликов. Новые методики перевоспитания. Помню, собрали нас в общем зале и давай какую-то муру вчитывать. И вроде бы слушать надо, а народ отключаться начал, одна за одной. Я сижу, смотрю, а между рядами люди ходят и в планшетах отмечают, кто заснул. Ну, я и сделала вид, что тоже вырубилась. Хотя всё помню отчетливо.
Хруст, "дзинь". Зайчики.
– Нас потом по одной вызывали, на следующей неделе. Короче, те, кто заснул, оказались восприимчивы к гипнозу. Я про эту тему ещё в школе слышала, а тут воочию столкнулась. Ну, и предложили нам поучаствовать: они эксперимент проводят, а потом нас за содействие досрочно отпускают. Это в документах написано, что за примерное поведение, а на самом деле нам мозги промывали. Только со мной не так вышло.
"Дзинь", следующая банка. Зайчики на лицах. Все сидят, как зачарованные, по кругу консервы передают, на ловкость рук ЮльНиколавновых смотрят.
– Потом два месяца сеансами мариновали, меняли установку криминальных наклонностей на легальные, социально значимые, как они говорили. И наблюдали за поведением. Я и поубавила количество наездов, а в конце вообще отказалась других избивать. На зоне-то и так знали, что нам мозги промывают, и связываться никто не хотел. У некоторых обратная реакция началась, беспределить начинали.
"Дзинь", следующая банка. Кольцо консервов сдвинулось. Блики замелькали на лицах.
– Прививали мне любовь к людям, а особенно к детям. Материнский инстинкт, стало быть. Я ведь на сеансах не засыпала, но что-то в голове отложилось. К маленьким потянуло, да так, что не оторвать. А за маленьких наоборот, порвать готова. Вот и устроилась сюда. Своих-то у меня уже не будет, этого те сраные экспериментаторы не учли. Ума не хватило, наверное. Или, может, плевать. А материнский инстинкт – он башню срывает совсем, любая опасность нипочем становится.
Очередная жестянка лопнула молча. И ничто, кроме костра, звуков не издавало. Даже ветер будто бы стих.
– А после зоны с детьми действительно работать не допускают. Только сюда смогла устроиться, куда вот таких же детдомовских отправляют. И консервы эти я из подсобки беру, где директор свой неприкосновенный запас хранит. Но с ним мы уже пообщались, и я ему сказала, что если дети голодные уезжать будут, то на перо посажу. Пошутила, конечно, но ему об этом знать необязательно. Ведь меня не Наседкой кличут, а Нессушкой. Знаешь, почему?
Она повернулась к Кириллу, протянув ему очередную разломившуюся банку. Тот рассеянно принял, передал дальше, а сам проморгался, как будто после внезапной дремоты.
– А, что?
– Знаешь, почему Нессушкой?
Он покачал головой.
– Потому что когда у меня спрашивают: "Не ссышь?", я отвечаю: "Не ссу". Вот и вы ничего не бойтесь по жизни. Себя в обиду не давайте, а на зону не попадайте. Ничего хорошего там нет. Ни понятий, ни блатной романтики. Человеками надо везде оставаться, этого достаточно будет.
Она оглядела сидящих кругом детей, вооруженных раскрытыми жестянками с кашей, смотрящих в огонь широко раскрытыми глазами и дышащих через раскрытые рты.
– А теперь можно и поесть. Когда я досчитаю до трёх, вы проснётесь и потом будете помнить этот разговор всю свою жизнь.
Костёр щелкнул в тишине.
– Раз. Два. Три.
Вернулись звуки, вернулись шумы леса, и вернулась осмысленность в глаза ребят. Они с удивлением уставились на раскрытые банки в своих руках, оглядели всю компанию и остановили взгляд на ЮльНиколавне.
Она улыбнулась.
– Ну вот, теперь можно и поесть. И картоху не забудьте из углей вытащить.
Автор: HEADfield
Следующая публикация
Нет комментариев