Предыдущая публикация
СООБЩЕНИЕ
члена парламентской группы от Советского командования к командованию окруженной под Сталинградом немецкой группировки старшего инструктора 7-го отдела политуправления Донского фронта капитана Н. Д. Дятленко
7 января с. г. представитель Ставки Верховного Главного командования Красной Армии — генерал-полковник тов. Воронов вызвал к себе майора тов. Смыслова и меня и поставил нам задачу поставить командующему окруженной под Сталинградом немецкой группировки генерал-полковнику Паулюсу ультиматум командования Красной Армии. Я должен был выполнять роль переводчика парламентерской группы.
В ночь на 8.1.43 г. в сопровождении генерал-майора тов. Виноградова мы направились в район «Б» 0,5 км юго-восточнее разъезда 564, где мы должны были перейти фронт. На месте нам сообщили, что на участке, где готовится переход, с 8 часов звуковещательная станция передает текст, предупреждающий немцев о нашем приходе. При этом мы узнали, что немецкие солдаты, услышав передачу, стали ходить по переднему краю во весь рост, даже собираться в группы. С нашей стороны выстрелов не было, а со стороны немцев изредка производились отдельные выстрелы, причем на узком участке, предназначенном для нашего перехода, стрельбы совсем не было.
К 10 часам мы начали пробираться к переднему краю нашей обороны. Уже на пути в роту мы были обстреляны немецкими снайперами. В 10.00 у землянки командира роты нашим трубачом был дан первый сигнал и мы с развернутым белым флагом направились к нашему последнему боевому охранению.
Через минные поля нас провожали 2 сапера, а за ними следовал генерал-майор Виноградов. В начале пути раздавались единичные выстрелы неопределенного направления, но по мере приближения к нашему переднему краю свист пуль показывал, что стреляют в нас. У самого переднего края снайперский обстрел заставил нас залечь за маленький бруствер, откуда мы продолжали давать сигналы трубой и флагом. Передний край немцев был не более 200 м от нас, и там видны были снайперские пары. Каждый раз, как только мы пытались подняться, охота за нами со стороны немецких снайперов усиливалась. Пули звенели, ударяясь о стоявшие рядом вагоны, а выставленная шапка была моментально пробита насквозь. Постепенно к снайперским выстрелам подмешивались автоматные очереди, и, наконец, начался минометный обстрел из глубины, не менее батальона. Мины ложились точно, и мы вынуждены были скрыться в землянку боевого охранения. Когда минометный обстрел прекратился, мы, следуя приказанию генерал-майора т. Виноградова, отошли. Эта попытка продолжалась около 2 часов.
Неудачу следует объяснить нежеланием германского командования принять парламентеров. Времени от начала вещания до 10 часов было вполне достаточно, чтобы донести в штаб армии о готовящемся, и получить ответ. Ответ минометным огнем из глубокого тыла на наши сигналы белым флагом и трубой свидетельствовал о том, что немецкие офицеры вплоть до командира батальона были осведомлены о происходящем.
На следующее утро, 9 января 1943 г., мы прибыли в хутор Платоновский, откуда предполагался переход линии фронта в районе Мариновки.
К 9.00 мы были в балке на расстоянии около 600 м от Мариновки. Там нам сообщили, что звуковещательная станция начала работать с опозданием, динамик устанавливался при хорошей видимости со стороны противника и поэтому был помещен на расстоянии 600 м от него, а слышимость на этот раз не превышала 200 м. Снабженные белым флагом больших размеров (вдвое сложенная простыня), мы вышли из балки и направились к Мариновке. Сопровождал нас через минное поле командир роты участка обороны. В качестве трубача шел техник-интендант 4-го ранга тов. Сидоров. Позади нас следовал генерал-майор тов. Виноградов, который время от времени командовал: «Сигнал!» — «Вперед!» Все, кроме командира роты, были одеты в маскхалаты. Ни с одной стороны не донеслось ни одного выстрела. Мы шли не быстро, но не останавливаясь, чтобы не создавать впечатления растерянности. От наших окопов доносились звуки передачи, но слов разобрать было нельзя.
По мере приближения к немецкому переднему краю мы замечали движение солдат, которые все смелее поднимали головы. На расстоянии 70 м мы остановились.
— Что вам нужно? — спросил из окопа, очевидно, унтер-офицер.
Мы ответили: — Мы представители русского командования и должны поговорить с вашим офицером.
— Идемте к офицеру.
— Нет, мы сами не пойдем, он должен выйти и встретить нас.
После этого унтер-офицер послал одного солдата в деревню, слышно было, как тот произнес слово «обер-лейтенант». С соседних блиндажей сходились солдаты и всей группой около 10 человек, снова продолжали подзывать нас к себе. Мы спросили, нет ли между нами мин, и они жестами показали, что к ним можно пройти прямо. Солдаты, выражая любопытство и нетерпение, продолжали звать нас к себе. Мы снова ответили, что мы офицеры и требуем, чтобы нас встретили тоже офицеры. Тогда сам унтер-офицер пошел в деревню за офицером.
Из группы вышел один солдат и, несмело называя себя офицером, стал подзывать нас к себе. Мы возразили: «Нет, должен выйти обер-лейтенант». После 10-минутного ожидания, во время которого мы давали сигналы, вышел обер-лейтенант и спросил:
— Что вы хотите?
— Мы являемся официальными представителями командования Красной Армии и имеем пакет к вашему командованию, который мы должны вручить лично. Просим сопровождать нас, — сказали мы.
— Хорошо, но вам надо завязать глаза.
— Подходите, завязывайте.
— Нет, идите сюда, мы тут завяжем.
— Хорошо, мы снимаем маскхалаты и идем к вам. Будем ли мы приняты согласно международным правилам?
— Да. Маскхалаты можно снять здесь.
Мы двинулись вперед. Обер-лейтенант тоже выступил вперед и приложил руку к козырьку. По левую руку у него стал унтер-офицер и положил руку на пистолет. Мы подошли и доложили снова по-русски и по-немецки о цели нашего прихода. Обер-лейтенант пожелал увидеть пакет. Ему показали. Имя Паулюса повторялось немцами с уважением. Обер-лейтенант потребовал, чтобы сопровождающие нас близко не подходили, поэтому мы передали генералу и командиру роты, чтобы они отошли к танку, стоявшему в 200—250 м от немцев.
Нам помогли снять маскхалаты, завязали глаза и под руки повели в Мариновку. По дороге обер-лейтенант спросил:
— Что в этом пакете написано? Чтобы мы сдавались? — Это было сказано с горькой улыбкой.
Мы ответили:
— Содержание пакета нам неизвестно, мы имеем задание только вручить его вашему командованию.
Мы спросили офицеров, слышали ли они предупреждение о нашем приходе по звуковой установке. Ответ был отрицательным — они слышали только непонятные, хриплые звуки, а наше намерение поняли по белому флагу и сигналам трубой. При этом они рассказали нам, что за несколько дней до этого слышали выступление по радио Вилли Бределя, писателя из Гамбурга, который призывал переходить в плен к русским и своим именем гарантировал солдатам жизнь, хорошее обращение и возвращение на родину после войны. По словам обер-лейтенанта, солдаты только смеялись над этими словами. Он также поинтересовался, был ли сам Бредель здесь или это только запись на пластинке. Мы ответили: не знаем, мы с этим делом не связаны. Обер-лейтенант поинтересовался, как велик тот участок, на котором наши войска прекратили стрельбу. Подумав, что этим мы можем выдать стыки наших дивизий, мы ответили, что точно не знаем, но, во всяком случае, на участке нашего перехода никаких провокаций с нашей стороны не будет. От ответа на вопрос, являемся ли мы штабными офицерами или командирами фронтовых частей, мы вежливо уклонились.
Нас завели в землянку и развязали глаза. В просторной землянке находилось около 15 солдат, которые поспешно приводили в порядок помещение. Нас усадили у стола и обер-лейтенант пообещал побыстрее сопроводить нас в штаб армии. Сам он то отрывался от нас и бегал к телефону, то снова участвовал в разговоре. Нас спросили:
— Вы от командования Донского фронта, или?…
— От Ставки Верховного Главного командования Красной Армии, — ответили мы. Немцы заговорили с уважением:
— Какая честь!
— И эта честь принимать представителей от Ставки Верховного Главнокомандования Красной Армии выпала на долю вашей части. Будет что Вам записать в дневники, — добавили мы.
В настроении окружающих нас солдат и офицеров промелькнула надежда на какие-то переговоры, могущие облегчить их положение. Присутствовавший немецкий лейтенант спросил:
— Каково ваше мнение: когда уже закончится эта война?
Мы ответили:
— В данный момент мы не имеем права иметь свое мнение по этому вопросу.
Все присутствующие заговорили о том, как хорошо было бы без войны, в кругу своей семьи и т. д.
Нас попросили между собой не разговаривать, видимо, потому что многие солдаты частично понималит русскую речь, но так как мы не могли сидеть молча, офицеры выслали солдат в соседние землянки.
Продолжался непринужденный разговор. Например, о Рождестве. Офицеров интересовали вопросы, праздновали ли мы Рождество, по новому или по старому календарю, сколько дней праздновали — три дня, как немцы, или нет и выпили ли при этом. Мы ответили, что часть людей праздновали, другие нет — по желанию. Старые люди празднуют по старому календарю, т. е. 7 января, а молодые, как в Западной Европе, 25 декабря. Без вина у нас праздника не бывает, а празднуют Рождество не три дня, а всю неделю до Нового года, затем празднуют Новый год и много других праздников и, если учесть, что в это же время многие женятся, то русские, особенно крестьяне, празднуют всю зиму.
Произошел разговор по существу. Обер-лейтенант спросил:
— Вы хотите сдать пакет самому командующему 6-й армии или можно через доверенных офицеров?
— Нам приказано вручить пакет лично командующему или его заместителю, — ответили мы.
— А если другой человек назовется Паулюсом?… Вы ведь его лично не знаете?
— Среди офицеров такого не бывает.
— Когда вы намереваетесь вернуться обратно?
— Сегодня.
— Считая сегодняшний день до 24.00?
— Нет, во избежание недоразумений желательно возвратиться еще при дневном свете.
— Не успеете, так как надо далеко ехать.
— Далеко не может быть, так как кольцо небольшого диаметра.
— Да, но вам придется много идти пешком, так как дороги простреливаются русской артиллерией.
— Ничего, пройдем пешком. Указаний о прекращении огня на других участках не дано. Возможен даже такой случай, когда наша авиация будет бомбить саму Мариновку, но это не следует воспринимать, как нарушение наших условий.
Все время нашего пребывания в землянке офицеры принимали меры, чтобы быстрее сопроводить нас в штаб армии. Сперва они пообещали через пару минут вести нас, затем сообщили, что за нами прибудут от начальства, потом предложили сдать оружие, предупредив, что его будут нести сопровождающие нас люди. Мы разрядили пистолеты и положили на стол. При этом произошел краткий разговор об оружии. Офицеры вынули свое: у лейтенанта оказался советский пистолет ТТ выпуска 1942 г.
После нашего двухчасового пребывания в землянке возвратившийся после очередного разговора по телефону обер-лейтенант объявил нам следующее:
— Мой начальник приказал мне вас дальше не сопровождать, пакета не принимать, а, придерживаясь международных правил, проводить обратно, возвратить оружие и обеспечить безопасность возвращения к своим войскам.
Мы выразили недоумение: как это так — и адресат недалеко, а письмо вручить нельзя? Но по тону объяснений обер-лейтенанта мы поняли, что в немецкой армии приказания отдаются один раз, и он больше не осмелится по нашему вопросу звонить своему начальнику. Мы попросили дать нам письменный отказ в приеме пакета, но и этого обер-лейтенант сделать не мог.
Нам снова завязали глаза и под руки повели обратно. По дороге обер-лейтенант сказал:
— Мы не ожидали этого наступления русских.
Я спросил:
— Вы не знали, что русские будут наступать зимой?
— Мы-то знали об этом из опыта прошлой зимы, но таких масштабов и такого поворота дел не ожидали, — ответил он.
Из дальнейшего разговора я узнал, что обер-лейтенанту 24 года. Я выразил надежду на возможную встречу после войны, когда будет мир и нормальные взаимоотношения между нашими народами, но он грустно ответил:
— Вряд ли. Не пройдет и месяца, как меня или вас убьют.
Я спросил его:
— Почему вы говорите, что ваши солдаты смеются над словами Бределя?
— В войне двух мировоззрений трудно убедить словами солдат противника, сказал он.
Нас вывели на место встречи, развязали глаза, возвратили оружие и попросили не оглядываться назад. Офицеры держали руки под козырек, мы тоже приложили руку к головному убору и с развернутым белым флагом ушли к своим.
Капитан Дятленко
Следующая публикация
Нет комментариев