Предыдущая публикация
Издание заведомо раритетное (100 нумерованных экземпляров).
В ней множество примеров блестящего скоморошества Алексея Михайловича – и добродушно-лукавого, которое не покидало писателя даже в годы вынужденного изгнания (но какой же русский человек не найдет повод посмеяться над собой и над другими даже в самой безысходной ситуации?!), и остро-сатирического.
Вот как, к примеру, высмеивал Ремизов Октябрьский переворот, которому исполнился месяц. В петроградской газете (вскоре закрытой) он опубликовал стихотворную сатиру под псевдонимом «Скоморох Терентий». Название сатиры на старинный манер длинное и смешное. Главное – смешное. Стало быть, как надеялся автор, неподсудное.
Вспомним Марка Твена, который полагал: говори он об общественных пороках серьезно, его повесили бы. Но он говорил о них смеясь – и все смеялись.
Самая суть скоморошества. Повсеместная, на все времена. Где-где, а на Руси посмеяться любили (да и сейчас любят): «Есть нечего, да жить весело!»
Название сатиры Ремизова звучит так: «Скоморошьи лясы. Бабинькин кочет. Комиссару просветительному». Объектом сатирической скоморошины стал не кто иной, как товарищ Ремизова по вологодской ссылке, а теперь нарком просвещения Луначарский.
«Под глазом Ильича он насаждал просвещение в России»:
Язык у него очень потешен,
Больно уж ладно подвешен:
Говорит, не умолкая,
И ни в чем не унывая.
Говорит он о чем хочешь:
Сегодня о христианстве,
Завтра об обезьянстве.
Сегодня ублажает,
Завтра хобот выставляет…
Это был ответ Ремизова на ликвидацию свободы печати и свободы слова сразу после Октябрьского переворота (так в первое время называли Великую революцию и сам Луначарский, и другие руководители страны). Произошло это стремительно, под контролем наркома просвещения.
И ключевая фраза скоморошины: «Неведомо что говорит».
Но Ремизов прекрасно осознавал, о чем его песнь и целый цикл блистательных миниатюр: «Расправа», «Комми-ссар», «Безумное молчание», «Идолище поганое», «Загражденные уста».
В революции Ремизов увидел «выверт жизни», ибо мыслилась она, революция, для человека. Но его же, человека, сама унижает нищетой и голодом, «топчет», превращает в «палочку вертящуюся», причиняет «всевозможные насилия во имя – свободы».
Добродушное лукавство, политическая сатира, черный юмор, самоирония – все виды скоморошества были у Ремизова в ходу.
Как пишет Игорь Попов: «В самых тяжких обстоятельствах – тюрьма, ссылка, вечная нужда – Ремизова не покидает «веселость духа», неискоренимое литературное озорство, балагурство, разудалое скоморошество, вплоть до эпатажа».
Еще до революции угодивший в 19 лет в Таганскую тюрьму за участие в студенческой демонстрации, а позже сосланный в Усть-Сысольск, Ремизов через некоторое время пребывания там «пожаловался местному коменданту, что ему постоянно мерещатся розовые лягушки. И сработало. Комендант покачал головой – и Ремизова перевели в Вологду – «Северные Афины».
А в ноябре 1919-го условия жизни – удручающие. И Ремизов пишет в дневнике: «Думал: подам прошение Совету Народных Комиссаров расстрелять меня как запаршивевшую собаку – все равно ни толку от меня, ни пользы. Все мое время уходит на добычу, а венец дел – один раз в неделю пообедать... Сны мне больше не снятся».
Вот так грустно посмеивался Ремизов и над жизнью, и над собой.
«Каторжная идиллия» – такой иронический, но при этом горький и даже трагический подзаголовок дал Ремизов своему роману «Учитель музыки», который Игорь Попов называет «художественной энциклопедией быта русской эмиграции…
Ремизов тончайшим, пронзительным образом передает душевное состояние, потерянность русского человека на чужбине, стараясь смягчить боль юмором, скоморошьими шутками, иронией, розыгрышами, а чаще всего – самоиронией…
Жизнь в изгнанье Ремизов воспринимал трагически, как один бесконечный «пропад». Но при этом весь роман согревает «веселость духа, без которой мир мертв и вера в человека, без которой человек не человек, – вот где магнит…» – пишет Ремизов в «Учителе музыки».
Вот вам, к примеру, веселые страницы из этого романа под заголовком «Ни рыба, ни мясо» – «отчет» о неустанных поисках величайших умов всего мира по изучению устрицы, дабы определить: чем или кем является устрица? Насекомым, рыбой или… человеком? И вот вывод знаменитых ученых: «Устрица не рыба и не млекопитающееся, устрица насекомое, принадлежащее к семье альбатросов, и фонетическая жизнь устриц началась после Вавилонского столпотворения…»
Ну, а теперь Ремизов-сказочник. Из огромного наследия составители отобрали те сказки, что, видимо, любят больше всего. И особо выделили две, которые Ремизов узнал от Сергея Есенина: «Свеча воровская» и «Каленые червонцы». А всего сказок несколько десятков – и про людей, и про животных. И целых две, в которых герой-скоморох, любимый персонаж Ремизова, являет лучшие черты русского характера – «веселость духа», душевную щедрость, бескорыстие («Скоморох» и «Вавила»).
Есть и сказка под заглавием, которое у всех на слуху, – «Весна священная». Попов в комментарии рассказывает, что идею и название знаменитого балета «Весна священная» его создателям (Рериху и Стравинскому) подсказал Ремизов, а затем написал альтернативное либретто под тем же названием. И вот что любопытно: вряд ли сам Ремизов считал себя борцом за женские права. Но в сказках о женской доле («Желанная», «Кукушка» и др.) он куда более наглядно, благородно, художественно и красиво отстаивает женские права на свободу и счастье, чем нынешние феминистки.
Неповторимую прелесть и аромат старого времени придают сборнику легенды и «россказни» Ремизова. А еще представлен Ремизов-сновидец – он всю жизнь записывал свои сны: сатирические, литературные, лирические, ироничные, мистические, шуточные.
Михаил Филиппов
Следующая публикация
Комментарии 3