Предыдущая публикация
Штурмовик Андрей Царенко: «С фронта вернётся большое количество людей, которым нужно будет снова найти себя в жизни».
Кандидат в депутаты городской Думы Братска по округу № 6 Андрей Царенко сейчас находится на СВО и дал это интервью практически с линии боевого соприкосновения. К сожалению, для него как для кандидата это единственный способ рассказать своим избирателям о себе и своём видении ситуации.
До начала СВО Андрей Царенко был известен как общественник и волонтёр, во время наводнения в Тулуне он практически переехал в этот город, чтобы помогать людям. Когда была объявлена мобилизация, он работал на ТЭЦ и как специалист имел бронь от предприятия. Но наблюдая за ситуацией, с самого начала решил, что не может не пойти на фронт. Он пришёл в военкомат и написал отказ от брони, а в отделе кадров – заявление на приостановку трудового договора. Мобилизовали его 24 октября 2022 года.
Сейчас Андрей без малого уже 2 года на фронте, ему 35 полных лет. У него государственная награда «За храбрость» и ведомственные: «Участнику СВО», «За боевые отличия», «Укрепление боевого содружества».
– Андрей, ты помнишь свой первый бой? Запахи, звуки, чувства? Ты понимал вообще, что происходит, кто и откуда стреляет?
– В первом бою мне было страшно не так, как иногда бывает страшно сейчас. Мы тогда выбивали ВСУ из Шипиловки (ЛНР). Я пошел на боевую задачу с температурой, заложенным носом, больным горлом. Не страшно мне было потому, что просто ещё не видел последствий ранений, не знал ещё никого лично из погибших в бою. Мы шли пять километров по открытому полю с перебежками, потом четыре километра по скошенному осколками лесу. Рядом все рвалось, взрывалось, свистело, по нам работали АГС, пулеметы, РПГ, миномёты – земля горела и засыпала нас, падали деревья вокруг, и от внезапности взрыва страх был, а вот страха получить ранение не было, я тогда ещё не знал, как это бывает, у меня были представления об этом из фильмов. Всё, что я помню с первого боя – усталость, которую раньше не мог даже вообразить, и разочарование от того, что не успели донести раненого товарища до машины эвакуации. Тогда, в первом бою, никто из нас, мобилизованных, не сделал ни единого выстрела. В этом просто не было необходимости – мы заняли укрепление, где не было уже живого противника.
– Как ты научился ориентироваться в обстановке боя? Это какие-то врождённые качества или они приобретаются?
– Чтобы ориентироваться в обстановке боя, надо знать, что и как стреляет, правильно слышать звуки, разделять выходы и прилёты, понимать, кто и на каком расстоянии стреляет. Иногда ствольная артиллерия по нам работает, но мы даже не приседаем, потому что по звуку понятно, что всё летит дальше. Сама по себе война – это самое страшное, что может случиться с человеком 21-го века, настолько мы отвыкли от ужасов и зверств в таких масштабах. Кто-то, возможно, чисто психически легче это переносит, но прирожденных воинов, пожалуй, не существует. Хороший штурмовик – это тот, кто психологически стоек к огневому воздействию противника. Это когда по тебе с пулемёта работают, с АГС и РПГ ещё пытаются, но ты при этом разум не теряешь и способен ориентироваться и сохранять спокойствие. На войне главное – адекватная оценка ситуации и мгновенное принятие решения.
– Насколько сложно воевать в моральном плане? Как ты справляешься со стрессом?
– Если говорить за себя, то через пару месяцев интенсивных боёв, когда совершенно искренне прощаешься с жизнью по семь раз в день, привыкаешь. Перспектива собственной гибели становится рутиной, относишься к ней, как к неприятной медицинской процедуре. Со стрессом я справлюсь, слушая музыку, других адекватных способов тут нет – к алкоголю я отношусь без интереса.
– Какие перемены ты находишь в себе, в своём миропонимании, в своих ценностях?
– В целом я считаю, что стал жёстче, меньше вижу причин для слов и убеждений, больше для дела. Мне проще махнуть рукой и делать так, как я считаю правильным, чем переубеждать людей, которые к своим годам ни жизни, ни смерти не видели и не сталкивались с ситуациями сложнее выбора галстука под костюм на свадьбу. Мое сознание навсегда изменили люди, которых уже нет в живых. Я не понимаю теперь, как могут трястись за свою жизнь те, у кого за душой ничего нет, почему они придают ей такую ценность, в то время когда я видел лучших людей этого времени и то, как они совершали подвиги, не жалея себя, во благо Родине.
– За что получены награды?
– Не буду лукавить, награды тут очень часто выдаются весьма... странно. Именно поэтому, если я выживу, для меня не будет иметь значение количество и значение наград на кителе собеседника. Скорее, наоборот, чем больше наград, тем почти всегда больше вопросов к человеку. Я знаю людей, которые «воевали» 2-3 месяца в 2022-м, когда у противника не было практически средств поражения, и они получают награды и звания до сих пор. С очень гордым лицом, и им не стыдно. У некоторых моих товарищей за два года боевых действий до сих пор нет ветеранского удостоверения, именно потому, что они воюют по-настоящему. Ведомственную награду «За боевые отличия» я получил за штурмовые действия в Серебрянском лесничестве, к государственной награде «За храбрость» представлен там же, за прикрытие отхода нашей пехоты и большое количество уничтоженной живой силы противника плюс за уничтожение его склада боекомплекта.
– Есть ли Бог на войне? Ты был или стал в какой-то степени верующим человеком?
– Я убежденный атеист. У меня тут много атеистов, неправда, что не бывает атеистов в окопах. Однако я оценил, насколько важна вера для многих. Тут много всяких, с нашей стороны – язычники, православные, шаманисты, мусульмане, атеисты, буддисты. Все в одном строю. У Акима Апачева есть песня «Они ушли», там об этом есть... И про религию, и про политические взгляды: «Мы разных храмов, но мы все одной идеи. В одной траншее – шахид и витязь как мишени. Под рикошетами аллея у Колизея, Гиперборея у мавзолея». Я ношу крестик рядом с жетоном, потому что моим родственникам это важно. Это нужно для них, им так спокойнее. И я его не снимаю.
– Как относишься к гражданской жизни, к тому, что у подавляющего большинства ничего не изменилось и для них войны будто бы и нет?
– Гражданская жизнь кажется далёкой и странной. В отпуске смотрю на всех, как на инопланетян. Задолго до СВО я принимал активное участие в поисках пропавших людей, в тушениях пожаров, в помощи тулунчанам, когда город тонул в 2019 году. Я всё это делал, потому что не мог делать вид, что ничего не происходит. Потому что я знал, что могу помочь. По этой же причине я тут. Также очевидно, что я... с другим отношением к жизни и, возможно, это приведет меня к смерти. Но я просто не могу иначе. Поэтому абсолютно не понимаю праздношатающихся. Самая очевидная мысль – если они не будут помогать фронту, сначала убьют всех нас, а потом призовут и убьют их. Тупить уже нет возможности, идёт тяжёлая спецоперация, я не знаю, что ещё должно произойти, чтобы некоторые люди пришли в себя и начали действовать.
– Как ты считаешь, нужно ли участникам СВО идти во власть?
– Сейчас я выдвинул свою кандидатуру в депутаты Братской городской Думы, но нахожусь в неравной ситуации. Кандидаты по моему округу могут проводить агитацию и встречаться с избирателями лично, а я могу делать это только с помощью посредников – моих знакомых и друзей, ветеранских организаций. Мне говорят, что представители штаба одного из моих соперников, который идёт от градообразующего предприятия, срывают мои листовки. Ну вот я не могу встретиться с этим человеком лично и попросить его так не делать. Всё происходит за моей спиной. У нас условия неравные даже в том, чтобы зарегистрироваться. Например, я не смог получить справку о доходах из воинской части для того, чтобы предоставить необходимые данные для регистрации. Поэтому будет считаться, что я там что-то скрыл. То есть на моём примере можно сравнить слова президента о том, что участники СВО – это новая элита и они доказали преданность своей стране, с реальностью Братска, когда другие кандидаты срывают мои агитационные материалы.
– Какие проблемы нужно сейчас решать в Думе?
– Давайте уже скажем правду, что благоустройство дворов – не такой уж непосильный и титанический труд, как он представляется некоторыми кандидатами. Это не так сложно – люди выбирают, депутат из городской казны оплачивает работы. Совсем другое дело, что с СВО вернётся большое количество людей, которые, обтекаемо говоря, не думали, что станут военными, и столкнулись с большими трудностями на фронте. Им нужно будет снова найти себя в жизни, обрести новый круг общения и работу, не сорваться в деструктивное поведение, заново наладить отношения со многими людьми. И нам сейчас очень важно не потерять этих людей. У нас были проблемы с ветеранами Афганистана, с ветеранами чеченских войн, и нынешний конфликт обязательно должен иметь другой подход.
Я сейчас в окопах становлюсь свидетелем разговоров людей, которым за сорок лет, когда они не понимают, как они, если выживут, смогут работать, подчиняться какому-то дяде и зарабатывать 30 тысяч рублей. Я не понимаю, зачем нужна ветеранская надбавка в четыре тысячи рублей. Зачем она вообще нужна в принципе? Есть же ещё региональные выплаты ветеранам, и они, конечно, разные в зависимости от размеров регионального бюджета. Но ведь это неправильно! Мы живём в одной стране. Почему тогда у граждан одной страны разные возможности? Конечно, я понимаю, что это вопросы, которые гораздо шире полномочий городской Думы, но надо их решать, надо как-то двигаться. Ведь до сих пор в профильных комитетах правительства, насколько я знаю, сидят люди, которые два года назад говорили, что дроны нужны только для того, чтобы свадьбы снимать. Эти люди оторваны от реалий, они не поедут сюда никогда, а значит, участникам СВО надо попасть на их место. Дронов нам не хватает до сих пор. Скажу больше – дроны, которые я видел, все попали к нам от волонтёров.
– Где выход из этих проблем, ведь они, кажется, не прекращались никогда?
– Надо начинать с общественной дискуссии. Надо научиться принимать проблемы, для начала хотя бы проговаривать их. По моим наблюдениям, мы в России, в принципе, легко решаем проблемы, но нам очень тяжело принять мысль, что эта проблема у нас есть. Все сложности у нас только из-за того, что мы никак не может проговорить, просто назвать свои ошибки.
Записал Константин Грачёв
Следующая публикация
Комментарии 11