Предыдущая публикация
Обсуждаемые темы
последний комментарий 10 сентября в 16:52
Заведующий Красногорским школьным интернатом Иосиф Иосифович Куц
Глава третьяПоход на Курилы
Подготовка к Курильскому походу шла полным ходом. Самым трудным оказалось сформировать отряд и выбить деньги. Я набрал двадцать человек из числа тех, кто ходил со мной на Колдунью. Но тут возник Борис Федорович и принудил меня взять с собой еще тринадцать «лабухов» - музыкантов из Дома пионеров. По простоте душевной он думал, что мы сможем давать концерты для неизбалованных культурой аборигенов Курил и таким образом зарабатывать деньги. Я со скрипом согласился, но добился, чтобы выделить «лабухов» в отдельный отряд. Пусть они дают свои концерты в поселках, а мы будем восходить на вулканы и купаться в горячих источниках далеких островов. В связи с этим появился третий руководитель - разбитная девушка Люба из поселка Неводского близ Томари, откуда мы опять взяли несколько пацанов. Борис Федорович не мог перечить районным властям.С деньгами было еще сложнее. Просмотрев мою смету главбух горисполкома мадам Карелина, швырнула ее на стол и сказала: «Я таких денег наличными еще никому в своей жизни не выдавала». Я спокойно возразил ей: «А я еще ни разу в жизни не водил в поход на Курилы отряд из тридцати шести человек». Она ничего мне не ответила, но и смету не подписала. Вечером ко мне домой пришел какой-то мрачный тип и сказал, чтобы я завтра шел в горисполком за деньгами. Впоследствии мне приходилось получать у той же Карелиной суммы в три раза большие, и она ни разу не возразила мне по поводу моих смет. Видимо, ей хорошо накрутили хвоста за ее отказ выдать мне деньги, но нужно еще сказать, что после походов я всегда аккуратно сдавал ей безукоризненные отчеты.
Выехали из Красногорска 4-го августа, а пятого обустроились в кубриках Корсаковской мореходки. Ждали парохода, который будет неизвестно когда.
11-го августа пришёл пароход «Балхаш». Взял самые дешевые билеты: общая каюта на тридцать рыл на твиндеке, то есть, в преисподней, рядом с машинным отделением.
Из дневника похода:
«Море…
Оно в тумане, густом и опасном. Пароход «Балхаш» часто покрикивает хриплым баском. Непрестанно крутятся радары.
Прошли мыс Анива. Памятник пограничникам - огромная фигура солдата, шагнувшая в море. Пароход шумит вечерами, пронизанный насквозь настроением дорожного флирта: на нем плывут на путину с полсотни девушек из центральной России.
В огромном твиндеке верхняя полка - моя. Можно лежать и думать, как говорит Люба, о жизни.
12-го августа. Ночью пришли в Курильск. Грохотала лебедка, мешала спать. Не встал. Лень и темно, ничего там не увидишь. А утром по левому борту встали синие сопки острова Итуруп.
Вот они, Курилы…
Вулканы: конуса высоких сопок с рваными вершинами. Бухты, вдающиеся глубоко в берег. Домишки на склонах гор. И беспредельный простор океана.
Стало волнительно и славно.
13-го августа. Входим в пролив Екатерины, и сразу же начинается сильная качка. Справа из облаков поднимается конус вулкана Тятя, единственная пока и главная примета острова Кунашир. Но мы уходим от него южнее, курсом на остров Шикотан. Светит солнце, вокруг голубеет море. Но это не мешает ему устраивать нам грандиозную болтанку.
В три часа ночи проснулся от грохота якорной цепи. Стали на рейде Мало-Курильска, столицы Шикотана. Городок прячется между лесистых сопок. Очень красиво. В бухту и из нее снуют рыболовные сейнеры: идет сайровая путина. Девушки отплывают на плашкоуте рубить сайре головы. На рейде рядом с нами топорщится ржавой нелепицей плавзавод «Коряк». Жирные чайки лениво машут крылами. Здесь очень много рыбы. Матрос на палубе таскает ее на пустой крючок. Плашкоут снимает с «Балхаша» еще одну партию пассажиров. Все едут «на сайру». А мы снимаемся с якоря и идем в Южно-Курильск».
Удивительное дело: лишь только я увидел с борта парохода очертания Курил с его вулканами, синими сопками, городишками, спускающимися с гор к морю, у меня возникла мысль, даже не мысль, а твердое намерение переехать сюда на постоянное жительство.
Этот суровый край очаровывает сразу и навеки. Даже мои пацаны, еще недавно устраивавшие от скуки бои подушками в тесном твиндеке, притихли, с волнением и интересом разглядывая неведомые острова.
Из дневника похода:
«13 – 14-го августа. Огни, вытянувшиеся длинной цепью на берегу - это Южно-Курильск. Брошены якоря. Нетерпеливо просипел гудок, вызывая портовый флот. И минуты через две видны движущиеся к нам огоньки: это идут суда снимать нас с «Балхаша».
Три танковоза и плашкоут пляшут вокруг нашего парохода захватывающий, но и пугающий танец, то проваливаясь куда-то в бездну, то подпрыгивая выше нашей палубы. Трап ходит ходуном. Суматоха. Кое-как спускаемся на взбрыкивающий плашкоут, где нас ждут бдительные пограничники. Они проверяют наши маршрутные документы, у руководителей - паспорта, и мы медленно идем в порт».
Очень не хочется ставить палатки на берегу, и я веду отряд к школе. Нахожу ее почти по наитию: уже поздно, прохожих нет, спросить некого. Понимаю, что сейчас в школе никого нет, кроме сторожа, а сторожа редко сами решают вопрос размещения туристов на вверенном им объекте. Но мыслю я правильно: если откажет, поставим палатки прямо во дворе школы, тем более, что улицы хоть слабо, но освещены. Но, к моему удивлению, сторож, бородатый мужик с самокруткой во рту, без возражений пускает нас на ночлег в спортзал, да еще предлагает нам чайком отогреться, который он может вскипятить в титане. Но мы уже согреты его гостеприимством и ложимся спать: пацаны в ряд у одной стены, руководители - у другой: Юзеф, посередине – Люба, я.
Утром знакомимся с городом, вернее, с поселком. Он похож на все приморские города Сахалина, но есть в нем своя изюминка, свой неповторимый шарм: Южно-Курильск внешне не суетлив, вальяжен, довольно чист и дышит океанским воздухом. Дома в центре аккуратные, покрашены в разный цвет, что создает праздничное настроение. Про этот поселок сложена песня:
«Городок, городок,
На краю морских дорог….»
Где-то здесь кипит работа: снуют в порту неутомимые сейнеры и буксиры, на рыбозаводе многие сотни людей режут, солят, укладывают в баночки нескончаемый поток рыбы, а жизнь улиц тиха и нетороплива. Удивило изобилие и разнообразие спиртного в магазинах, но его не продают: на время путины на Курилах объявлен сухой закон.
Сходили на Горячий пляж. В пяти метрах от моря из-под скалы бьют горячие ключи. Здесь же выложены из камня импровизированные ванны. Надо на миг окунуться в ванну, пока терпит тело, а затем броситься в бушующее море. Это и есть местный кайф, который, как уверяют курильчане, сохраняет им здоровье на многие годы. Но мы предпочли блаженствовать, сунув в воду лишь ноги.
В километре от пляжа, в лесу, находится штаб Курильского пограничного отряда. Мы пошли туда с Юзефом, чтобы получить разрешение на беспрепятственное продвижение по Кунаширу. Оно было дано, но у командиров погранзастав на этот счет было свое мнение, из-за чего мы впоследствии не посмотрели многие курильские достопримечательности.
В штабе внимательно изучили наши документы, минут пять читали список туристов, но все же спросили: «А у вас в отряде нет мальчика по фамилии Березкин?». Мы сказали, что нет, и нас отпустили к командиру отряда, который проинструктировал нас по поводу нашего поведения на территории Курил:
«Если увидите на берегу бутылку с жидкостью или труп, не прикасайтесь к ним, сообщите на близлежащую заставу».
Мы поняли, что такое на островах не редкость, и в дальнейшем старались придерживаться этой инструкции
Я заметил, что у пограничников особое отношение к этой богом забытой земле. Они считают ее своим домом. Они знают ее, любят и берегут. Я имею в виду, конечно, офицеров, которые служат здесь подолгу. Но их уважение к островам передается и солдатам, чей срок службы здесь всего два года. Они показывали нам достопримечательности Кунашира с такой гордостью, будто это был их родной город или родная деревня.
Среди гражданского населения тоже есть патриоты островов. Они уже никогда не уедут на материк и никогда не хают здешнюю жизнь и порядки, но у них есть еще один бог, кроме этой земли: это - водка. Они пьют, потому что лишены чего-то, о чем трудно сказать словами. Если я скажу, что это духовность, то вы спросите меня: а что это такое? Разве природа - это не высшая духовность? А человеческая доброта? А удовлетворение своей нелегкой работой? Не знаю. Значит, есть что-то, чего не хватает этим людям, которыми я не перестаю восхищаться и которых глубоко жалею.
Не уважаю лишь ту категорию здешних, да и сахалинских, жителей, которые с вожделением произносят слово «материк» и живут здесь только для того, чтобы накопить денег и купить на этом материке дом и корову.
17-го августа. Курильский лес нельзя назвать тайгой. То ли потому, что он с высоты просматривается от берега до берега, то ли оттого, что в нем много лиственных деревьев, особенно, берез. И везде - густой и нахальный бамбучок, иногда по пояс, а порой – в человеческий рост.
Мы идем на вулкан Менделеева. Тропу к нему потеряли через полчаса, хотя здесь ходят тысячи туристов. Три часа шли по лесу неизвестно куда. Главное - вверх. Слава Богу, что это не сахалинская тайга. В последний момент, когда я был готов остановить отряд и идти на разведку, ребята увидели меж деревьев гейзер. Пробились к нему напрямик, по зарослям бамбука. Воздух насыщен сероводородом. По белому плато из вулканического пепла течет горячая вода. Из двух кратеров с шумом вырывается пар. Гейзеры расположены сбоку вулкана, на полпути к его вершине.
Оставив слабых на этом месте, начинаем восхождение. Высота вулкана 890 метров. Казалось бы, ерунда. Но метров через двести начинается такая крутизна, что приходится отдыхать через каждые пятьдесят шагов. Очень помогают карабкаться корни и ветки кедрача – стланика. Последние десять метров тропка, которая раньше шла прямо, начинает петлять серпантином. А потом - отвесная скала, на которую взбираемся уже с помощью веревки.
Туман рассеивается и открывается такая картина, что хочется орать от восторга. Остров лежит под нами, распластав свое огромное зеленое тело на голубой воде, поблескивая под солнцем ясными озерами, дыбясь синими сопками. Слева, без конца и края, с неподвижными бурунами прибоя застыл великий Тихий океан. Океанская сторона, как говорят здесь. А справа - Охотское море, усеянное точечками рыболовных судов и упирающееся в синюю громаду японского острова Хоккайдо. Впечатление, что стоишь на отвесной стене и летишь вперед, над морем и островом. Ощущение полета создают плывущие по небу облака.
Стоим на вершине целый час. Отдыхаем и набираемся впечатлений. Туман то скрывает землю, и тогда чувствуешь себя на небесах, то рассеивается, возвращая нас к красоте и покою.
Спуск – галопом. Снова помогает стланик. Находим тропу к лагерю. Она то входит в прореженный лес, то прячется в густом бамбуке. Идти дальше поздно, и мы заново разбиваем палатки».
Я не описал в своем дневнике случай, который произошел с нами утром, а он достоин того, чтобы о нем вспомнить.
На ночлег мы стали у охотничьей избушки, стоявшей близ основной дороги прямо в начале тропы на вулкан Менделеева. Было тепло, и некоторые закаленные пацаны легли спать прямо под открытым небом. Мы, трое руководителей, разместились в избушке. Утром дежурные быстро сварганили завтрак: кофе и бутерброды. Вчера дождь перестал и мы хотели залезть на вулкан при ясной погоде. Но вдруг кто-то из пацанов заметил, что среди нас нет Феди Терехина. Вчера вечером он сидел у костра, но где он лег спать, никто не знал. Это был первый привал, когда мы ставили палатки, и кто в какой палатке будет спать, ребята еще не определились. Мы ходили кругами вокруг лагеря, хором звали Федора, но он не откликался. Тогда я приказал Юзефу идти в погранотряд и доложить о случившемся. Нам повезло: не успел Юзеф выйти на дорогу, как его подобрала попутная машина. Спустя полчаса над нами закрутились вертолеты, по дороге засновали грузовики, забитые пограничниками. С одной из машин спрыгнул Юзеф, обнадежил меня: «В отряде говорят, что никуда он не уйдет, здесь погранзона, граница закрыта для всех». И в это время мы увидели Федора, который вышел из-за избушки, протирая глаза. «А что это здесь происходит? - спросил он удивленно. - Вертолеты летают, машины гудят». Мы объяснили ему, что все происходит в его честь, а ребята отвесили ему пару оплеух. Оказалось, что Федя лег спать, примостившись к теплой стене избушки. Он залез с головой в свой спальный мешок и застегнул его на все пуговицы («молний» на них тогда еще не было). Естественно, он ничего не видел, не слышал и очень хотел спать. Пришлось Юзефу снова отправляться в штаб и давать отбой тревоге. Но мы с ним были удивлены такой оперативностью наших пограничников, в течение получаса задействовавших все свои силы на поиск туриста. А причина была еще более любопытной. Пограничники получили оперативку, что на пароходе «Балхаш» в составе группы туристов на Курилы направляется курьер, школьник по фамилии Березкин, который везет документы иностранному агенту, скрывающемуся в лесу. Когда Юзеф доложил в штабе о пропаже Федора, там уловили какое-то сходство в фамилиях «Терехин» и «Березкин», и решили, что пропавший пацан - это и есть тот самый курьер. Поэтому и была проявлена такая оперативность. Этот секрет открыл нам командир последней на нашем пути заставы, недалеко от поселка Головино.
Интересной была встреча с Тихим океаном. Мы ждали ее, все-таки это Тихий океан, великий и коварный, известный своими неистовыми штормами и густыми туманами. Мы уже видели Его с вершины вулкана Менделеева, но хотелось подойти к Нему поближе, вплотную, и приветствовать Его торжественными словами. Дорога от нашего первого лагеря вывела нас на взгорок, с которого вновь открылся вид на Океан, и мы быстро зашагали к Нему навстречу. Сначала нас отгораживали от Его Величества песчаные дюны, но вот мы вошли в поселок, который стоял прямо на берегу. И тут нас постигло жестокое разочарование: мы увидели, как в пенных волнах океанского прибоя, в… обыкновенном жестяном тазу спокойно плавает пацан лет шести от роду. А Великий и Коварный покорно терпел такое бесчинство!
:
Шли ночью. Лес расступался, дорога выводила нас на поляны, под темно-синее небо с большими звездами. А потом снова смыкались над головой деревья, и каждый куст настораживал, каждый шорох пугал. Шли тихо. И только когда за поворотом мелькнули огни заставы, я попросил ребят запеть песню: мало ли за кого могут принять нас бдительные пограничники. Может быть, это отряд японских нарушителей границы тихонько подбирается к заставе. Пацаны неуверенно и сонно затянули:
«Эх, подружка,
Моя большая кружка….»
На мелкой речке, через сто метров впадающей в море, солдат с фонарем в руке бьет острогой рыбу. Увидев нас, он ничуть не удивляется и щедро наделяет нас огромными рыбинами. Показывает путь к заставе.
Мы подошли к ярко освещенному зданию заставы. Обычно на других заставах нас встречал у входа часовой, но здесь в будке никого не было. Я выкрикнул глупую фразу:
- Товарищ командир заставы!
Ни ответа, ни привета.
Попросил ребят пошуметь. Те с минуту поорали, но результат был тот же.
Тогда я разозлился и палкой, которая была у меня в руке, с силой провел по штакетнику, из которого был сооружен забор. Раздался звук, похожий на пулеметную очередь. И только после этого на крыльце кто-то показался.
- Кто такие? – спросил этот «кто-то».
- Туристы с Сахалина, - ответил я.
Солдат скрылся в доме и появился снова через пять минут.
- Старший, проходи! - недружелюбно пригласил он.
Я достал из рюкзака документы и зашел в дом. Войдя вслед за солдатом в большую комнату, я был поражен увиденной картиной. За большим столом сидело четыре человека без знаков различия, то есть просто в майках и галифе. Положив ноги в носках на табуретки, они пили чай и резались в карты.
Один из картежников, видимо, командир заставы, протянул ко мне руку, не занятую картами, и я отдал ему документы. Мельком взглянув на список и маршрутный лист, он тут же вернул их мне и сказал:
- Сейчас вас проводят к месту ночлега, а завтра утром прошу пожаловать ко мне.
Уже знакомый нам солдат вывел нас на улицу, состоявшую из аккуратных новеньких рубленых домиков, и предложил:
- Выбирайте любые хаты, сколько хотите. Ночуйте на здоровье.
И ушел. Только утром я узнал причину таких щедрот. Оказалось, что здесь рядом с заставой Алехино, было решено создать крупный современный рыбколхоз. Построили правление, клуб и с десяток образцовых домиков, когда выяснилось, что море здесь мелкое, подходов к берегу нет, да и запасы рыбы в этом месте небогатые. Вот и остался этот поселок стоять памятником разгильдяйству. Зато мы были этому очень рады. Тридцать шесть человек запросто разместились в трех домиках, и мы до двенадцати часов ночи ходили друг к другу в гости, потому что где-то в половине двенадцатого солдат принес нам полный тазик красной икры, которую мы и делили.
Дальше расскажу так же стремительно, как это и происходило.
Командир погранзаставы не разрешил нам идти на Кипящее озеро, сказав: «Вы на берегу мне следов наделаете, а нам потом разбираться, чьи это следы: ваши или нарушителей». Но затем сам же подсказал нам выход: идти след в след, то есть, от всего отряда должен остаться след как бы одного человека.
Это было кино! Нельзя было промазать мимо следа впереди идущего человека, оступиться или, не дай Боже, упасть. Маршрут в десять километров мы шли почти весь день. Отдыхали стоя или присев на корточки. В туалет бегали за дюны тоже по одному следу. Но зато оглянувшись назад, мы были горды и счастливы: позади нас оставался след одного человека. Поразмыслив позднее над этим, я пришел к выводу: по-моему, командир над нами попросту издевнулся. А мы, дураки, поверили.
На озере Кипящем варили в авоське яйца и картошку, опустив их в воду. Но есть их потом было почти невозможно: они жутко воняли сероводородом.
Не дойдя до поселка Головино, из которого, говорят, очень хорошо, вплоть до автобусов, просматривается японский берег, повернули назад: скоро должен был придти в Южно-Курильск наш пароход. Но он, как всегда опаздывал, а у нас заканчивались деньги. Я хранил в загашнике только неприкосновенную сумму: на пароход и на проезд от Корсакова до Красногорска. Юзеф сходил на рыбозавод и договорился там о работе для наших ребят. Это было спасением: заработанных денег вполне хватало нам на питание. А они всего-навсего протирали от масла консервные баночки с сайрой.
Наконец пришел наш «Балхаш», и мы с грустью покинули прекрасный и гостеприимный остров Кунашир. До свиданья, Курилы! Мы не говорим вам: «Прощайте»
Вот и все, что я хотел и смог рассказать вам о красногорском заведующем школьным интернатом Юзефе Куце, ибо через несколько месяцев его назначили вторым секретарем Томаринского райкома комсомола. Потом он стал вторым секретарем райкома КПСС, затем первым, но уже Корсаковского райкома, после чего работал в обкоме, уже не знаю кем.
Три года тому назад я нашел в ОК его сына Владимира, который сообщил мне, что Юзеф ушел из жизни в 2003- м году и похоронен в Южно-Сахалинске.
последний комментарий 10 сентября в 12:09
Заведующий Красногорским школьным интернатом Иосиф Иосифович Куц
Глава втораяВелопоход вокруг южного Сахалина
Первый учебный год закончился благополучно. На педсоветах нас долбали с Юзефом в равной мере, потому что мы, новички на педагогическом поприще, не понимали еще многих вещей. Например, почему мы должны ставить «тройки» явным «двоечникам» и ходить по их квартирам, где нас совсем не хотели видеть, а иногда даже угрожали побить. Нила жалела нас обоих и защищала перед администрацией как член профкома.Но как специалисты мы были асами, и когда Юзеф заикнулся, что уйдет в Лопатинскую школу, где директором был его друг Любин, Исаев Ю.А., директор нашей школы, накинул ему еще часов географии, чтобы он остался.
Так что в материальном смысле его положение упрочилось. Я тоже жил прекрасно, работая еще в Доме пионеров руководителем фотокинокружка. Директором его был Борис Федорович Чертков, замечательной души человек. Его жена Валентина Андреевна Бондаренко работала у нас в школе завучем. Она была строга, но отходчива. Так как мы с Юзефом частенько огрызались на нее, считая ее критику несправедливой, она по дороге домой шутила: «Вот поставлю вас с Куцем на педсовете в угол и можете оттуда что угодно кричать». Они были моими земляками, с Северного Кавказа, а после войны мы даже жили в одной станице, и они знали мою маму, которая работала в больнице и лечила их сыновей.
Я не знаю, откуда Борис Федорович прослышал о моем увлечении туризмом, но, узнав, что я не собираюсь уезжать в отпуск на материк, предложил возглавить велопробег под заманчивым названием «Вокруг Южного Сахалина» Я в то время был очень самоуверенным юнцом и «возник»: «А почему только вокруг южного? Давайте уж вокруг всего Сахалина!». Чертков даже не улыбнулся: «Ну, можете и вокруг всего . Денег я выделю вам достаточно. Можете хоть на Камчатку педали крутить». Через три дня я представил ему схему маршрута вокруг всего Сахалина, он подписал его не глядя и, как бы между прочим, протянул мне другую бумагу: «Это тебе на всякий случай, если не уложитесь в сроки» Это был схема: Красногорск – Углегорск – Бошняково – переход на Восточное побережье – Победино – Макаров – Долинск – Южный. Оттуда поездом домой.
Но тут появилась проблема второго руководителя. Я предложил Юзефа, но Борис Фёдорович. колебался, считая его неподготовленным для такого похода, но потом согласился. Юзеф тоже был согласен, и мы стали готовиться к походу.
Ни у меня, ни у Юзефа не было опыта велосипедных походов, но я, будучи студентом, совершил много горных восхождений в составе опытных туристов и знал, как надо организовать любое путешествие по незнакомой местности, о чем мой напарник не имел никакого представления. Но он был упорен и физически силен, а это многого стоит.
Б. Ф. Чертков нашел нам по дешевке неплохие велосипеды, своими руками привел их в порядок и благословил нас в путь. Отряд у нас подобрался отличный, это были старшеклассники Красногорской средней школы, то есть, мальчишки, родившиеся уже на Сахалине, чьи родители превращали японский Чиннай в советский Красногорск: создавали ЛТЗ, СРМ, ЛПХ расширяли и благоустраивали порт, открывали больницу и школы. И дети их росли в обстановке отнюдь не комфортной для детства.
Командира выбирали сами мальчишки, и им стал Женя Лысаков, очень справедливый и выносливый парень. К сожалению, фамилии других участников велопохода моя память не сохранила, но думаю, что их можно отыскать в архивах Дома пионеров, если он еще цел.
Но тут произошло событие, в дальнейшем чуть не сорвавшее весь поход. По просьбе районного начальства из Томари нам прислали еще трех участников. Это были дети этих самых начальников и держали себя высокомерно и задиристо, как по отношению к товарищам по путешествию, так и к нам с Юзефом. Чертков . сразу заметил это и попросил нас быть повнимательнее с ними, предвидя конфликты и даже драки между томаринцами и красногорцами.
Ранним июньским утром мы под звуки марша, исполняемого оркестром Дома пионеров, двинулись в путь. Километров 20 мы прекрасно проехали вдоль моря по песчаной укатанной дороге, сделали короткий привал в поселке, названия которого не помню, где перекусили сухим пайком, и сразу после этого встретились с первой трудностью: нам предстояло преодолеть довольно таки крутой перевал. Здесь появился характер наших ребят. Среди томаринцев началось нытье и даже раздались требования изменить режим передвижения. Как опытный турист я знал, что такое привыкание к долгой дороге и установил режим: 45 минут движения, 15 минут отдыха, снова движение. После трех таких циклов – большой привал на час с перекусом.
На первом же коротком привале, после моего приказа продолжить движение томаринцы отказались встать и сказали, что хотят отдохнуть еще. Тогда я попросил Юзефа остаться с ними и повел группу дальше. Возмутители спокойствия были вынуждены подняться и догонять нас. Так был преподнесен первый урок взаимных отношений: они – нам, мы им.
На ночевку остановились в поселке Орлово, откуда открывается прекрасный вид на маяк мыса Ламанон. Я видел, что наши ребята, многие из которых в своей жизни не выезжали дальше Томари, испытывают чувство первооткрывателей. А для меня это было главным.
На этом привале, однако, выяснилось, что наши ребята совсем не готовы к походной жизни. Девочек среди них не было, а, мальчишки, которые первыми готовили ужин, засыпали в ведро столько крупы, что получилась не каша, а ком недоваренной перловки. Когда я спросил Юзефа, который руководил этим процессом: «Ты что, никогда не варил каши?», он честно признался, что готовит ее в первый раз. Пришлось проводить урок ликбеза и взять пока эту ответственность на себя. Но здесь проявились другие способности Юзефа, которые стали его обязанностью до конца похода. Для ночлегов мы везли с собой палатки, но решили пока пытаться ночевать в школах, на что имелось специальное предписание облоно, копию которого мы предъявляли завхозам, замещавших в это время года директоров. Имея очень представительный вид, Юзеф разговаривал с ними кратко и эффективно, и никакие отговорки по поводу покрашенных полов не принимал. Поэтому за весь поход мы ставили палатки, по-моему, всего лишь раз, и поняли, что ночевать в школах гораздо лучше: во-первых, ночью было еще холодно, а, во-вторых, мы не тратили времени, чтобы поставить и сложить палатки.
Несмотря на то, что от Орлово до Углегорска совсем близко, мы сделали в городе вторую ночевку. Во-первых, выяснилось, что нашим машинам нужен срочный ремонт, а во-вторых, в Углегорске жил и работал наш ленинградский друг Борис Крюков. Мы с трудом, но все-таки нашли его, и были поражены его бытом. Он жил в маленькой захламленной комнатке, забитой бутылками из-под спиртного. Он мечтал поехать в отпуск в свой родной Великий Устюг, но не смог, так как зарабатывал в школе очень мало. Мы посидели с ним с час, распили бутылку «Анапы» и распрощались с тяжелым чувством: Борис был замечательным, добрым человеком, слегка простоватым, но мудрым. Я посвятил ему целую свою книгу, но не уверен, что рассказал о нем все.
(Эта книга – мой большой роман – утопия «Fiat Justitia (Да будет Справедливость!». Для того, кто рискнёт осилить его, укажу ссылку первой главы. Честно скажу: чтение будет долгим и, может быть, даже утомительным, но очень неожиданным и интересным)
Потом все пошло веселей. Главное, мы с Юзефом видели, что ребятам нравится открывать Остров для себя, а для нас это вообще было чудом. Следующая остановка была в Лесогорске, замечательном, уютном городке, стоявшем действительно в лесу. Сейчас я смотрю его фотографии и совсем не узнаю того города, в котором мы тогда были.
В школе никого не было, и после великолепного обеда в местной столовой мы провели первую ночевку в палатках на берегу речки. На ужин у нас была уха из рыбы, которую наловили мальчишки прямо руками.
А вот следующий переход Лесогорск - Бошняково дался нам с большим трудом. Нас давно пугали Бошняковским перевалом, но подъем на него усугубился шквальным и холодным встречным ветром. Всю дорогу наверх мы вели велосипеды в руках, а с моей машиной вообще случилась какая-то напасть: не проворачивалось переднее колесо. Практически неся ее на себе, я вскоре окончательно выдохся и понял, что задерживаю весь отряд. Тогда я сказал Юзефу, чтобы он вел его дальше, а я поищу какое-нибудь укрытие от ветра и попробую отремонтировать велосипед. Он хотел оставить кого-либо из ребят мне в помощь , но я, взглянув на их посиневшие лица, отказался от помощника.
Этот подъем был каким-то кошмаром, каждый шаг давался мне с огромным трудом, и у меня ушло часа три, чтобы выйти на перевал.
По другую его сторону было потише, и, главное, случилось чудо: мое колесо завертелось. Я лихо скатился в поселок, сразу сверху увидев школу и велосипеды возле нее. Но в школе так пахло краской, что мы с Юзефом разбили палатку прямо во дворе, но примера другим не подали: ребятня предпочла ночевать в классе, еще не отойдя от перевального холода.
Ложась спать, Юзеф вдруг сказал мне: «Ты знаешь, сегодня я получил урок от наших ребят, Женя Лысаков сказал мне, что в походе так не поступают, тем более, руководители. Это он о том, что мы оставили тебя одного на дороге».
«Вообще-то, он прав, - ответил я. – Но дело в том, что это решение принял я сам, как главный руководитель. А ты был обязан мне подчиниться. В походе, как в армии: приказы не обсуждаются».
После этого разъяснения Юзеф успокоился и спокойно уснул. А с Женей, который был у нас командиром отряда, я тоже поговорил и разъяснил ситуацию и ему.
В Бошняково, очень уютным и живописном шахтерском поселке мы сделали дневку. Утром Юзеф пошел в шахтоуправление и выбил экскурсию на шахту, которая прошла очень интересно и произвела на ребят огромное впечатление. Кое-кто из них решил обязательно стать шахтером.
В Бошняково я отказался от своего плана идти дальше на север, так как видел, что сил у нас поубавилось, появились проблемы с техникой и взаимоотношениями среди ребят в отряде, о которых я расскажу позже.
Переход на восточное побережье Бошняково – Смирных тоже дался нам с большим трудом. Ночью прошел сильный дождь, дорога превратилась в грязную колею, то есть, в сплошную лужу, и нас стали одолевать комары.
Во время движения было еще терпимо, но на привалах они сидели на наших лицах и руках сплошным слоем. Смотреть друг на друга без смеха было невозможно, но нам было не до смеха. Ребята стали делать «дымовушки» из своих запасов фотопленки, вскоре я пустил в ход и свою, которой у меня было очень много. Короче, с опухшими до неузнаваемости лицами и кровавыми руками мы перевалили главный сахалинский хребет и вырвались на равнину восточного побережья. На одном из привалов произошло интересное знакомство со здешними лесорубами. Все они оказались ссыльными литовцами из так называемых «лесных братьев», которые боролись после войны с советской властью. Я заметил, что Юзеф с любопытством расспрашивает их о чем-то, а на ночевке в поселке Смирных что-то пишет в своей толстой тетради, в которой намеревался вести дневник похода, но так ни разу и не открыл ее. Теперь в нем проснулась душа историка, и не только после беседы с литовцами. Дело в том, что при подъезде к Смирных слева от дороги на протяжении многих километров тянулась колючая проволока и стояли часовые. Мы даже не смогли стать на привал: стоило нам остановиться, как тут же подходил часовой и приказывал следовать дальше. Это была знаменитая Смирныховская зона, но часовые на дороге появились там недавно в связи с чрезвычайными обстоятельствами. Сразу целая бригада зэков отравилась какой-то жидкостью, вскрыв бочки, стоявшие без присмотра. Она пахла алкоголем, но оказалась смертельным ядом против крыс. Остальные зэки посчитали виновным в этом начальство и устроили небольшой бунт, в результате которого сбежало 25 человек. Об этом рассказал нам уже в поселке разговорчивый шофер в кафе, который работал в этой самой зоне. Вот с этих событий и начался походный дневник Юзефа.
На восточном побережье сначала все шло неплохо: дорога была хорошая, было много интересных мест и встреч. В Поронайске нам пообещали организовать морскую экскурсию на остров Тюлений, но она сорвалась из-за непогоды, катер не смог выйти из бухты. Зато в Вахрушево мы побывали на только что пущенной в эксплуатацию электростанции областного значения и были поражены ее масштабами и работой.
Но хорошие дороги принесли нам и первые неприятности. Дело в том, что томаринцы продолжали вести себя, мягко говоря, неадекватно. Они были вечно чем-то недовольны, но, когда пришла их очередь дежурить по кухне, отряд остался без обеда: они даже не смогли собрать дрова для его приготовления, костер затух, вода для супа даже не закипела. Тогда я раздал ребятам сухой паек, и мы поехали дальше .
Зная, чем чреваты гонки среди вечно соревнующихся пацанов, я установил строгий порядок движения: я ехал первым, и обгонять меня было строго запрещено. Замыкал отряд Юзеф, и он не должен был оставлять за своей спиной ни одного туриста.
Один из участков дороги представлял собой сплошные крутые спуски и подъемы. Здесь я ехал очень осторожно, все время на тормозах, и чувствовал, что ребятам не нравится такая езда. Но я оказался прав. На одном из таких спусков я вдруг увидел, что мимо меня на огромной скорости промчался один из томаринцев и, не справившись с управлением, полетел в кювет. Когда мы подъехали к нему, он лежал на земле почти без сознания, с разбитой головой и сломанным передним колесом. У Юзефа в рюкзаке была хорошая аптечка, он быстро сделал ему перевязку, сказав, что в университете он проходил спецкурс по медицинской помощи.
Когда я начал выговаривать лихачу за его поведение, он пытался оправдаться тем, что у него отказали тормоза. Я проверил их, они были в порядке. Тогда я собрал отряд и объявил, что сокращаю маршрут до минимального: мы не пойдем в Южный и Холмск, что было мечтой многих ребят, никогда не бывших в городах больше, чем Красногорск, а свернем в Арсентьевке на Ильинск. Женя Лысаков попытался отговорить меня, сказав, что это несправедливо: провинился один, а я наказываю всех. Но когда я пояснил ему, что этот один сейчас вполне мог стать трупом, а весь отряд в течение всего похода ничего не сделал, чтобы привести смутьянов в чувство, Женя со мной согласился. Последние слова о приведении смутьянов в чувство я сказал, по-моему, зря: на первой же ночевке состоялась драка. Теперь томаринцы являли собой невеселую, но в то же время, комичную картину: один с перевязанной головой и двое с огромными фингалами под глазами. В следующем поселке мы с трудом отыскали и купили новое колесо для нашего горе-велосипедиста.
Потом был очень трудный переход: дорога вдруг исчезла совсем и мы километров 15 катили велосипеды по шпалам железной дороги.
В поселке Взморье я все-таки решил, что нельзя лишать всех ребят посещения Южного и, посовещавшись с Юзефом, я отдал приказ держать курс на юг…
Дальнейшие события описывать не буду, ибо ничего интересного вплоть до нашего возвращения в Красногорск не произошло. Зато, только ступив на порог Дома пионеров мы узнали, что через две недели отравляемся в поход на Курилы.
О нём я расскажу в третьей главе…
последний комментарий 9 сентября в 00:22
Мой друг – майор Потапов из Томари.
Борис Аксюзов
Глава третья.Поход на Курилы.
Пришли летние каникулы, и после нескольких тренировочных походов мы собирались отправиться на Курилы. Отряд был сформирован уже давно, я получил в бухгалтерии изрядную сумму денег, для которых мои девчата пришили мне на рубашку потайной карман, мы закупили все необходимое для длительного похода и укладывали в спортзале рюкзаки.
Как вдруг туда вошел Коля Потапов, как всегда в милицейской форме с неизменным портфелем в руке.
- Куда собрались, бродяги? – громогласно вопросил он.
- На Курилы! – радостно ответили ему хором мои туристы, полюбившие его после зимнего похода на Райтиси.
- А меня с собой возьмёте?
- Да!
- А своего руководителя вы спросили?
Молчание.
А Коля подошел ко мне и сказал:
- Я, между прочим, серьезно: можно пойти с вами на Курилы?
- Если успеешь собраться до завтра, то милости просим. Еще один взрослый в отряде – это милость божья: я смогу спокойно спать ночью в палатке, не опасаясь, что мои пацаны сейчас бродят по курильской тайге в поисках приключений.
- А что мне собираться? Omnea mea mecum porto, - ответил Потапов, показав, что он не зря учился в МГУ и помнит латинское изречение, означающее; «Всё своё ношу с собой».
- Ты только переложи это «всё своё» из портфеля в рюкзак и добавь еще штормовку, два свитера, запасную обувь и три пары носков. И не забудь про фляжечку спирта на случай обморожения на вершине вулкана Менделеева, там снег круглый год лежит. Выходи завтра в Томари к утреннему поезду Ильинск - Южный. Вагон определишь по песне «Мы идем, нас ведут, нам не хочется…», которую мы будем петь специально для тебя.
Потапов – майор МВД, он привык выполнять приказы, и потому, сев рядом на следующее утро рядом со мной на скамейку вагона, сразу показал мне фляжку со спиртом объёмом 0,5 литра:
- All is done, sir!
По-английски он заговорил со мной впервые, сказав четко и ясно: «Всё сделано, сэр!», и я во второй раз убедился, что он не зря учился в МГУ. Впоследствии, когда мне надо было сказать ему что-то по секрету, я переходил на английский язык, и он прекрасно меня понимал.
Вскоре мы прибыли в город Холмск, куда на следующий день должен был прийти теплоход
«Крильон», ходивший на линии Владивосток – Холмск – Южно-Курильск . Но, когда мы прямо с вокзала зашли в порт, чтобы забронировать на него билеты, нам сказали, что он сел на камни у островка Монерон. Мы спросили капитана порта, как такое могло случиться, и тот мрачно ответил:
- Баб на путину везли... От трюма до клотика сплошные бабы... А вы сами знаете, что означает хотя бы одна женщина на судне...
Мы расположились на ночлег в спортзале одной из холмских школ, и вечером провели совещание, которое я назвал «Совет в Филях», потому что меня укусил прямо в глаз какой-то зловредный местный комар, Света Щукина, медсестра нашего отряда, наложила мне повязку, и я был похож на полководца Кутузова. На этом совете было решено ждать еще двое суток, надеясь , что «Крильон» благополучно снимут с камней и он продолжит плавание. Но надежды наши не сбылись, а вот денежные средства убавились, ибо готовить пищу в школе нам запретили, и мы питались в столовой «Рыбкоопа», где всё было дорого и невкусно.
Надо было срочно решать, что делать дальше.
И вот тут нас выручил Коля Потапов. Он позвонил своим друзьям в порт Корсаков и узнал, что туда через неделю придёт теплоход «Норильск», тоже следующий курсом на Южно-Курильск. Когда же я решительно заявил, что этот вариант нас не устроит, ибо денег на питание в течение лишней недели у меня нет, Коля легко и беззаботно сказал:
- А они нам и не нужны, эти деньги. Сейчас идёт на нерест горбуша, в любом ручье пацаны наловят ее сколько захочешь. Значит, наваристая уха на обед нам обеспечена. На завтрак - бутерброды с икрой и чай. А ужин, как гласит народная мудрость, мы отдадим врагу. Следовательно, нам нужны деньги только на хлеб и сахар. И их, кстати, можно заработать. Я знаю, что в селе Чапланово Холмского района существует совхоз, который выращивает смородину. Сейчас там идет уборка урожая, а рабочих рук им катастрофически не хватает. Завтра мы проходим пешком шестнадцать километров до Чапланова, предлагаем им сразу двадцать две пары этих самых рук и получаем зарплату, частично деньгами, частично свежей ягодой. Таким образом, наше питание в избытке будет обеспечено витаминами.
Такого я от Коли не ожидал! Он не только знал и о нересте, и о ягодном совхозе, и об оплате труда в нем, но и все рассчитал: что мы будем делать, сколько зарабатывать и как питаться.
Когда мы улеглись на последнюю ночевку в этой проклятой школе, я спросил его:
- Откуда ты это знаешь?
И он мне на полном серьёзе ответил:
- Милиция должна знать всё.
Отряд мой воспрянул духом, и мы дружно и весело выступили в поход курсом на Чапланово. По пути сфотографировались у обелиска павшим воинам, освобождавшим Сахалин от японцев, а к вечеру разбили лагерь на берегу небольшого притона реки Лютоги, в двух километрах от села.
Пока ребята готовили из рыбы, тут же пойманной руками, ужин, который мы решили не отдавать врагу, в связи с тяжелым переходом, Коля уже сходил в Чапланово и договорился о завтрашней работе.
Он же провел с пацанами короткий инструктаж, наказав им:
- Вы можете лениться, можете вообще не работать, это ваше дело. Учет и расчет ведется у них персонально. Таким образом, сколько заработаете, столько и поедите. Главное, не вредить. Не топчите ягоду, не бросайте её , где попадя. За это мы будем наказывать строго, вплоть до отчисления из отряда.
За ужином ко мне пришла неожиданная мысль: «Итак, теперь в отряде у меня есть комиссар в лице Коли Потапова. Хорошо это или плохо? Скорей всего, хорошо, потому что он пользуется у пацанов огромным авторитетом. Но он его может быстро потерять, если на каждом шагу будет читать им нотации. Впрочем, поживем, увидим».
И поздним вечером, когда мы остались с ним вдвоем у затухающего костра, я насмешливо сказал:
- А ты, товарищ Фурманов, умеешь говорить с народом.
На что он ответил мне, даже не улыбнувшись:
- Я такой же Фурманов, как ты Чапаев. А говорить с ними надо, потому что они еще многого не понимают. Хотя бы того, как дается здешним людям эта ягода.
Следующие два дня прошли прекрасно. Мы от пуза ели красную смородину, на заработанные деньги покупали пахучий, еще теплый хлеб, сахар и даже сливочное масло для бутербродов с икрой.
А вот на третий день я понял, что мы не все продумали до конца.
И перед отбоем я обратился к Потапову с вопросом:
- Слушай, Коля, а как мы будем добираться отсюда до Корсакова?
- Очень просто, на поезде, - ответил он.
- А ты считал, во что нам это обойдется?
- Нет.
- Ведь мы должны сначала доехать до Южного и там сделать пересадку на электричку. По- моему, это изрядная сумма. А у меня в смету заложен только проезд до Холмска и обратно.
- Буду думать, - пообещал он и завалился спать.
- Ну, и что ты надумал? – поинтересовался я утром.
- Мы идем пешком сорок пять километров до Анивы. На это уйдет два дня В Аниве командиром погранзаставы служит мой хороший друг, он доставит наш отряд в Корсаков на катере или вертолетом. Я сейчас схожу в село и поговорю с ним по телефону, хотя и знаю, что он мне никогда не откажет.
Итак, в тот же день, наскоро свернув лагерь, мы вышли в путь.
Я часто думаю о том, что если бы наш поход на Курилы вообще не состоялся, то один этот переход до Анивы мог утешить наши бродяжьи души. Мы шли в прекрасную солнечную погоду вдоль прекрасной реки с «неправильным» названием Лютога, слева и справа от нас стояли зеленые сопки, дорогу перед нами перебегали юркие лисички, и важно, не спеша, переходили отъевшиеся медведи. Уютные деревушки с колодезными журавлями, поили нас холодной водой и угощали сладкой клубникой, бесплатно, за красивые глазки.
Но одна из деревень была непохожа на другие и запомнилась мне навсегда. Правда, название её я забыл, а на нынешней карте вообще не нашел. Видимо, она исчезла, как и многие другие поселения на Сахалине.
Мы вошли в неё, как в безлюдный тоннель, ибо по бокам стояли не приветливые домв с красивыми наличниками, а высокие глухие заборы с колючей проволокой поверху. Было совсем тихо, ни одна собака не залаяла на нас, ни один человек не вышел навстречу.
- Что это? – спросил я Колю. – Лагерь для политзаключенных?
- Хуже, - ответил он. – Сюда после войны сослали бандеровцев из Западной Украины. Он сами строили себе дома и обносили их высокими заборами, так как враждовали даже со своими соседями. До Томари я работал участковым в Аниве, но ни разу не смог войти ни в одну из этих хат. Жестокие, но напуганные судьбою люди. Вот сейчас, я уверен, все мужчины следят за нами в щелочку забора, а в руках каждого из них вилы или что-нибудь похуже.
В центре села работал магазин с вывеской «Сельпо». Мы вошли туда вдвоем с Колей, и он галантно обратился к толстой продавщице:
- Нам бы хлеба, красавица.
- Нэма, - коротко бросила она.
- А тушенки баночек пять?
- Тэж нэма!
- А шо у вас йе? – перешел на «хохлячью мову» Коля.
- Для вас ничого нэма! – гневно ответила она и ушла в подсобку, от греха подальше.
Когда мы вышли из села я вздохнул с облегчением и предложил туристам затянуть нашу любимую песню: «Мы идём, нас ведут, нвм не хочется».
Здесь я прерву свое повествование, разделив третью главу на две части, так она получилась у меня слишком длинной.
А знаете, почему?
Потому что Потапов оказался не таким уж простым человеком, как я думал.
(продолжение следует)
-
последний комментарий 8 сентября в 21:28
Заведующий Красногорским школьным интернатом Иосиф Иосифович Куц.
Глава первая.Встречу с этим человеком на Сахалине вы можете отнести к разряду случаев, какие случаются очень редко, а самые недоверчивые мои читатели скажут, что это вообще фантастика.
Но прошу вас поверить мне и на сей раз, потому что я вас никогда не обманывал, а если прибегал к вымыслу, то честно признавался в этом.
Итак, в августе 1962-го года пятеро выпускников Северо-Осетинского Государственного Педагогического Института (СОГПИ), Нина Афанасьева, Тамара Бабиева, Валентина Селина, Зоя Тотиева и я впервые ступили на землю Сахалина, прибыв на пароходе «Приамурье» в порт Корсаков. Прямо на причале нас встретила представительница Сахалинского ОБЛОНО. (областного отдела народного образования) и сообщила нам, что заседание комиссии по распределению нас по районам области состоится здесь же, в Корсакове, через четыре дня, как только придет следующий пароход из Владивостока, на котором прибудет очередная группа выпускников педвузов.
Она же поселила нас в гостинице, с непонятной гордостью сообщив нам, что при японцах в ней находился публичный дом.
Эти четыре дня мы провели прекрасно: ели исключительно горбушу горячего копчения, которую никогда не пробовали, взбирались на сопки, чтобы с их высоты увидеть бескрайние просторы моря с белыми пароходами, ходили в кино и изучали карту Сахалина, чтобы попросить комиссию распределить нас поближе друг к другу.
А в день прихода очередного парохода, меня будто что-то подтолкнуло пойти в порт и встретить его.
Когда он пришвартовался, к трапу сразу подошла та же представительница ОБЛОНО и начала кричать:
- Выпускников педагогических ВУЗов прошу подойти ко мне!
Их оказалось немного, человек пять или шесть, и вскоре они потянулись вслед за встречавшей к выходу в город. Я смотрел на них снисходительно и гордо, ибо прожил уже на Острове целых четыре дня. И вдруг я увидел среди них сразу двух очень знакомых мне человека: Борю Крюкова и Юзефа Куца!
Когда-то, в далёком 1956-ом году я вместе с ними учился в Ленинградском Государственном Университете (ЛГУ). Только они были студентами исторического факультета , а я – филологического. И мы даже жили в одной и той же комнате общежития в Смольном. Юзеф Куц был родом из города Гомеля Белорусской ССР, а Боря Крюков - из Великого Устюга Вологодской области.
Но вернемся на причал. Я подбежал к ребятам и закричал:
- ЛГУ-шники, привет! Узнаете?
Крюков посмотрел на меня как-то равнодушно, будто мы виделись с ним вчера и спросил:
- Аксюзов? А ты как здесь очутился?
А Юзеф вообще ничего не сказал, с тоской глядя на хмурое сахалинское небо. Но в гостинице, отдохнув от штормового перехода из Владивостока, мы разговорились, и скоро из их комнаты по всему бывшему публичному дому разносился весёлый смех: мы вспоминали былые дни нашей жизни в Смольном.
Заседание комиссии состоялось в тот же день. Четверо из нас, как мы и просили, были распределены в Томаринский район: Афанасьева, Бабиева, Селина и я. А Тотиева изменила нам и попросила направить её на север острова, в Оху, так как там северный коэффициент был на две десятых процента выше.
Борю Крюкова распределили в Углегорск, а Юзефа – о, чудо! – тоже в Томаринский район, где заврайоно Олиференко одним росчерком пера отправил нас в одну и ту же школу: среднюю школу города Красногорска! Куда, кстати, попадает и Нина Афанасьева, только в восьмилетку.
В Красногорске нас с Юзефом поселили в трехкомнатной квартире в районе хлебозавода, руины которого до сих пор встречают приезжающих у въезда в город.
У меня было постельное белье, которое навязала мне мама, на оставшиеся после дороги деньги я купил раскладушку и жил довольно комфортно. У Юзефа не было ничего, и он приобрел байковое одеяло и простыню, которой застилал подшивки газет, подаренные ему сердобольной школьной библиотекаршей.
Но это одеяло имело одно неприятное свойство: его ворс оставался на всем теле, и по утрам Юзеф тратил много времени, чтобы удалить его. Особенно трудно это было сделать с головы, с его роскошной шевелюры. Из-за этой процедуры мы стали опаздывать на работу, и однажды Юзеф произнес фразу, ставшую красногорским анекдотом: «Как мне надоела эта половая жизнь!»
В тот же день он попросил у директора аванс и купил себе раскладушку и теплое одеяло с пододеяльником, сказав: «Зима-то недалече».
Еще один запомнившийся мне случай произошел, когда Юзеф перешел работать и жить в школьный интернат.
Работа эта была трудной и беспокойной, можно сказать, круглосуточной, и он часто приходил на уроки не выспавшимся.
Вскоре он заболел и был вынужден вернуться в нашу прежнюю квартиру.
Ясно, что всю заботу о нем взяла на себя его землячка Нина Артёмовна Криничная, преподававшая в нашей школе русский язык и литературу и бывшая членом школьного профсоюзного комитета. Едва закончив уроки, она бежала к нам, кормила Юзефа чуть ли не из ложечки, убирала комнату и покупала лекарства.
Однажды вечером, когда она уже собиралась уходить, Юзеф с тревогой сказал: «Представляю, что сейчас делается в интернате. Ведь ты сказала, что директор не нашел никого мне на замену».
Нила тут с решительностью заявила, что берет его обязанности на себя и пусть он ни о чем не беспокоится. Она действительно переселилась в интернат и целую неделю замещала его там, буквально надрываясь на двух работах и на заботе о больном.
Когда Юзеф поправился, мы пошли вместе с ним интернат. Он блестел чистотой и порядком. Я думал, что Юзеф хотя бы удивится, но он хмуро обошел свои владения и, зайдя в свою комнату, которая напоминала теперь девичью горницу, снял со стены плакат, повешенный специально для него Ниной: «Снимайте, пожалуйста, обувь!» Видимо, она потратила много времени, чтобы отмыть в его комнате полы, и решила воздействовать на него, как говорил Маяковский, «шершавым языком плаката».
Прибежала Нила, сияющая и восторженная, в ожидании, что Юзеф сейчас осыплет её словами похвалы и благодарности. Не дождавшись этого, она спросила: «Ну, как, Юзеф, в интернате всё в порядке?».
И вот тут-то я увидел, как проявился сдержанный характер Юзефа и его необычное чувство юмора. Он ответил ей мрачно и начальственно: «Всё-то, всё, только не хватает двух электроплиток и одного чайника». Это была, конечно же, шутка, но с Нилой так шутить было нельзя. Сначала она остолбенела, а потом вылетела из комнаты, как пуля. Юзеф этого не ожидал и покраснел, как рак. Тут и я стал укорять его, за такое отношение к девушке, которая так заботилась о нем, с постели его подняла, и он почувствовал себя совсем некомфортно. Но трудно описать его состояние, когда в комнату ворвалась Нила, грохнула на стол авоську с плитками и чайником, которые купила в хозмаге напротив интерната, и убежала.
«Ну и дура!» - удивленно и расстроено произнес Юзеф, и я побоялся, что он снова вернется ко мне уже с другой болезнью: нервным расстройством.
Но вечером он пришел ко мне и поставил на подоконник, который заменял нам стол, бутылку водки.
Выпив стакан этого совсем им нелюбимого напитка, он задал мне совсем уж философский вопрос: «Ну, и что мне теперь делать, Аксюзов?»
Я тоже решил пошутить в свою очередь в его же стиле и спросил: «Ты это о чем, Куц?»
Он обиделся и выпил еще полстакана.
«Ладно, - сказал я тогда, - Что-нибудь придумаем».
Это случилось перед самым Новым годом, и у меня созрел план, как помирить Юзефа с Нилой.
Наш преподаватель труда Савицкий, по-моему, единственный в Красногорске держал у себя во дворе парничок, где выращивал исключительно белые розы. Он не продавал их и никому не дарил, а просто любовался ими, часами просиживая у себя в теплице. С огромным трудом я уговорил его презентовать мне три великолепных чайных розы, которые я вручил Юзефу с назиданием: «Иди и извинись. Только не говори, что ты пошутил, она все равно не поймет твой юмор. Скажи, что ты действительно не досчитался этого инвентаря».
Так он и сделал. Мир между ними был восстановлен. Но любви, о которой так мечтала Нила, так и не случилось.
последний комментарий 5 сентября в 17:43
последний комментарий 3 сентября в 21:34
последний комментарий 3 сентября в 17:33
Мой друг – майор Потапов из Томари.
Борис Аксюзов
Глава пятая и последняя.Полковник Потапов уходит в запас.
В этой главе мы с вами, дорогие читатели, окажемся далеко от Красногорска, и будем бродить по просторам нашей страны, подобно пилигримам.
Но возвращаться в наш городок мы обязательно будем, потому что герои моей повести никогда не забывали его…
Итак…
Я уехал на материк в 1968-ом году, держа курс на Ростов-на-Дону, где уже жила моя семья.
Годом позже Сахалин покинули и Потаповы, направив стопы свои в Орджоникидзе (ныне Владикавказ) .
Причиной этого обоюдного «бегства» было то, что врачи посоветовали нам сменить климат на менее суровый и более богатый кислородом, ибо и мой сын Тимур, и Колина дочь Лена очень часто болели.
Так как моя жена была урожденной ростовчанкой, то она смогла убедить меня в том, что лучше города на свете, чем Ростов-на-Дону, нет и быть не может. Но у меня были кое-какие сомнения на сей счёт, так как я ощутил и все отрицательные стороны жизни в этом городе: он был перенаселен, транспорта не хватало и, чтобы добраться утром на работу, надо было вставать очень рано. Получить квартиру здесь было невозможно, даже выстояв очередь длиною в жизнь. И, самое главное, я не смог найти в Ростове работу по своей специальности. Тогда мы с женой пошли искать ее по учреждениям, где могли быть востребованы моё знание трёх иностранных языков и моя способность обучать кого-либо родному.
В редакции какого-то областного журнала, название которого я забыл, мне сразу предложили должность заместителя главного редактора. Но когда мы уходили, чтобы обдумать дома это заманчивое предложение, девчата, курившие на крыльце, то есть, сотрудницы этого издательства, сообщили нам, что журнал их уже давно дышит на ладан, и они уже третий месяц не получают зарплаты.
Мы с женой вздохнули и поплелись на подшипниковый завод, который находился недалеко от дома ее родителей, где мы жили поначалу, надеясь снять или купить квартиру.
На огромном градообразующем предприятии, каким являлся «Подшипник», директору требовался референт с высшим образованием. И я наивно предположил, что мне предложат читать в иностранных журналах статьи о технических достижениях в области производства подшипников за рубежом и докладывать о них директору. Такая работа и зарплата за нее, в два раза выше, чем зарплата учителя, меня вполне устраивали, и мы направились в отел кадров. И там выяснилось, что я глубоко ошибался, представляя себе эту работу в таком разрезе. Инженерно-технические работники завода, сокращенно ИТР, во главе с директором плевать хотели на заграничные достижения в их сфере производства. Я нужен был только директору и только для поддержания строгой дисциплины среди этих самых ИТР.
Дело в том, что только за один день директор издает до десятка приказов, и потому не имеет возможности проверить, как они исполняются. Для этого и придумали должность референта.
Ежедневно я должен буду входить в кабинет директора с докладом: «Приказ номер такой-то от такого-то числа выполнен полностью: бригадир Кюзюкин А.А. уволен за пьянку. Приказ номер такой-то от такого-то числа выполнен, но не полностью: в сборочный цех поступило всего лишь 90% шариков для подшипников. Приказ номер такой-то от такого-то числа полностью не выполнен: в местах курения урны не установлены». Вот в таком ключе, в таком, так сказать, разрезе, как говорил великий Райкин.
Я представил себе, как я иду по коридору на доклад с папкой обвинительных документов под мышкой, и мне низко кланяются те, чья судьба сейчас в моих руках. И… отказался писать заявление о приёме меня на работу.
Когда жена растерянно спросила меня: «Почему?», я ответил ей очень грубо, но веско: «А пошла она в задницу, эта высокооплачиваемая работа доносчика и сексота!».
И тогда мы решили, что поедем жить и работать в любую донскую станицу, где нужны учителя нашей специализации. Напомню, что Лилия Яковлевна преподавала рисование в Красногорской восьмилетке и черчение в вечерней школе.
Я послал её на разведку, а сам поехал в Орджоникидзе навестить маму, которую не видел целых два года.
Уважаемые читали! Прочитав всё это, вы можете подумать, что я решил сделать главным героем пятой главы самого себя, и хочу сказать вам, что вы глубоко заблуждаетесь. О себе я уже все рассказал, написав «Мою родословную», которую начал публиковать в портале «Изба - Читальне», где вы сможете прочитать её в рубрике «»Мемуары».
А пока мы поедем с вами в Орджоникидзе, где после радостной встречи с мамой, я пошел навестить родителей Томки Бабиевой, уже Потаповой, которые не любили меня за то, что я сманил их дочь на Сахалин.
Но встретили они меня радушно, на стол проставили огромное блюдо с осетинским пирогом, налили араки, и только после трапезы, Томкина мама, грозно насупив брови, сказала:
- Ну, расскажи, Борис, какого еще мужа ты Тамаре нашел?
Дело в том, что Потапов был вторым мужем Томки. Первый брак её был неудачным .О нём я распространяться не буду, но скажу лишь, что родители Бабиевой считали мня виновником и этого союза. Будто это я познакомил Томку с этим пропойцей и вором, ставшим ее первым супругом, с которым она вскоре рассталась. Хотя всё было наоборот, это она познакомила меня с ним.
- Я, тетя Лида, никого для неё не находил, - обиженно ответил я. – Коля сам нашел, а она познакомила меня с ним. Он часто приезжал в наш город, мы ходили с ним в поход на Курилы, и искали наркотики в тайге. И я убедился, что это порядочный и отзывчивый человек, и Тамара тоже так считает.
- Конечно! – усмехнулась тётя Лида. – Что ей еще остаётся, когда он ей ребёнка сделал…
Не убедила ее и служебная характеристика Потапова, когда я сообщил, что Томкин муж является майором милиции, на хорошем счету у начальства и вскоре получит звание подполковника. И лишь однажды родители Томки взглянули на меня благосклонно, когда мы вышли во двор, и, увидев в углу его покосившийся сарайчик, я вспомнил, как Потапов лихо расправился с фанзой макового плантатора, и сказал:
- Кстати, Коля давно бы снёс этот сарай и построил новый. Он мастер на все руки.
После визита к Бабиевым, я зашел к маме на турбазу, где она работала, попрощался с ней и направился на автостанцию, ибо приближался учебный год, и мне надо было срочно вернуться в Ростов, чтобы узнать у жены, где мы будем работать.
Я решил ехать на автобусе, потому в конце лета достать билет на поезд, идущий на север, было невозможно. Но оказалось, что и прямой автобус до Ростова был забит, и мне пришлось ехать перекладными.
Сначала я доехал до Пятигорска, где взял билет до города Кропоткина Краснодарского края и был там уже в пять часов вечера. А автобус на Ростов шёл только утром, и я пал духом, представив себе ночёвку в душном зале автовокзала.
Но тут я вышел на свежий воздух, увидел на стоянке автобус с трафаретом «Кропоткин - Темрюк» и вспомнил, что в Темрюке проживает мой красногорский друг Сашка Зубарев, уехавший с Сахалина в 1963-м году.
Я же говорил вам, дорогие читатели, что судьба обязательно будет возвращать нас в Красногорск, где бы мы не оказались.
Александр Семёнович Зубарев окончил Одесский институт морского флота, получил распределение на Сахалин и работал инженером в наших СРМ. Старейшины этого градообразующего предприятия должны помнить его, так как именно он был виновником происшествия, о котором судачил не только Красногорск, но и всё западное побережье Острова.
Но до этого он успел поработать секретарем райкома комсомола и, будучи неугомонным заводилой и энтузиастом, организовал в Красногорске несколько футбольных команд и мотоциклетную спортивную секцию. .
О нём я расскажу чуть ниже, а пока познакомлю вас с его женой Валентиной Владимировной, так как она тоже была очень известной личностью в Красногорске.
Окончив Московский педагогический институт и получив диплом учителя истории, она тоже по распределению оказалась в Красногорске, но, проработав в средней школе всего три месяца, решением райкома КПСС была назначена заместителем главного редактора районной газеты «Заря коммунизма», так как Красногорский район тогда еще не упразднили.
Но я приехал в Красногорск, когда он уже не был районным центром, а супруги Зубаревы работали по специальности.
А вот теперь о происшествии, благодаря которому личность Зубарева стала известна среди корабелов Сахалина.
На территории СРМ было торжественно и чинно, играл духовой оркестр и развевались флаги, ибо спускали на воду только что отремонтированный буксир. Ответственным за спуск был инженер А. С. Зубарев. Он суетливо бегал по судну, осматривая, каждый кубрик, камбуз и машинное отделение, и задраивал двери. Затем спустился вниз и доложил директору: «Буксир такой-то, порт приписки такой-то, номер приписки такой-то к спуску на воду готов!»
Директор махнул рукой, прокричал: «Спустить!», мощный мужик выбил молотом какую-то штуковину из-под днища буксира, тот скользнул по стапелям и … и медленно ушел на дно по самую крышу рубки.
Что было дальше, описанию не поддается, ибо у меня не хватит для этого нормативной лексики. А произошел этот казус по одной простой причине: инженер Зубарев А. С. забыл задраить все иллюминаторы, какие только были на буксире.
После этого случая Сашка впал в депрессию, и не только потому, что должен был оплатить огромный денежный начёт за месяц до отъезда на материк, но, в основном, из-за позора, который лёг на его честное имя.
Я как только мог старался утешить его, и наша дружба стала еще теснее.
И вот теперь я ехал к нему в город Темрюк, где он работал точно на таком предприятии, как и в Красногорске, только называлось оно не СРМ, а СРЗ, то есть, судоремонтный завод..
Зубарев и его жена Валентина встретили меня очень тепло, а узнав, что я не могу найти работы по специальности, повели меня в районо, где заведующий сразу же предложил мне должность учителя английского языка в любой из пяти школ города. Я, естественно, выбрал школу №1, после чего отправил жене телеграмму: «Нашел работу в городе Темрюке на Азовском море тчк срочно выезжай».
Я живу в этом городе до сих, так же как и Зубаревы, и мы дружим, как говорится, семьями.
Но вернемся к Потапову, ибо он, а не я, главный герой моей повести.
Через год после моего обустройства в Темрюке я приехал в Орджоникидзе и нашел его в доме Томкиных родителей, где его семья занимала небольшую комнатку в ожидании сдачи в эксплуатацию многоэтажки, в которой они купили трехкомнатную квартиру.
Томка преподавала русский язык и литературу в самой престижной в городе школе №5, а Колю взяли на работу сразу в республиканское управление МВД и присвоили ему звание подполковника.
Томкины родители приняли нового зятя не сказать, чтобы радушно, но и не в штыки. Коля действительно снёс старый сарайчик, и разбил на его месте грядку с огурцами. Какой осетин мог додуматься до такого?
После этого я приезжал в Орджоникидзе почти каждый год и всегда останавливался у Потаповых в их новой квартире на девятом этаже, откуда открывался вид на горы.
Коля еще больше растолстел, но уверял меня, что скоро сбросит половину своего веса, работая на дачном участке, приобретенном им исключительно для этой цели
Он по-прежнему оставался таким же добрым и отзывчивым и в 1992-ом году очень помог мне в одной, можно сказать, безвыходной ситуации.
Это был год осетино-ингушского конфликта, и, выходя поздно вечером покурить на балконе, мы видели, как по улицам внизу беспрестанно снуют БТРы и шагают патрули.
Приехав в Орджоникидзе, я заказал памятник на могилу отца, который погиб в Северной Осетии во время Великой Отечественной войны и был похоронен вблизи одного из предгорных сёл. (Об этом вы можете прочитать в «Избе-Читальне» по ссылке (https://www.chitalnya.ru/work/803800/ )
Памятник уже был готов, но доставить его по месту назначения я не мог, так как водители грузотакси требовали заплатить им неподъёмную для меня сумму, а частники боялись выезжать из города без оружия.
Вот об этом я и рассказал Коле, когда мы курили с ним на балконе. Он сказал: «Это дело мы сейчас уладим!», сразу принес из своего кабинета телефон и долго набирал какой-то номер, Я думал, что, дождавшись ответа, он строго скажет: «С вами говорит полковник Управления МВД Потапов!», но, когда его, наконец, соединили, он как-то очень робко попросил: «Пригласите, пожалуйста, к телефону майора Дзугаева». Майора долго искали, но Коля терпеливо ждал, а потом так же спокойно поздоровался: «Добрый вечер, Сослан, это Потапов. Ты можешь прислать грузовую машину завтра к моему дому? Желательно, утром. Хорошо, будем ждать. Привет семье!»
Вот и все, утром, ровно в девять, к дому подъехал новенький ГАЗ-53, мы погрузили памятник и доставили его в село Дур-Дур, а через неделю установили его на могиле.
Поэтому каждый раз, когда 9-го мая я прихожу на это место, я вспоминаю Потапова.
На Колину могилу я не хожу, так как не могу представить его себе не живым..
последний комментарий 1 сентября в 07:18
Мой друг – майор Потапов из Томари
Борис Аксюзов
Глава четвертая.Полёт в поисках незнаемого.
Это необычайное приключение случилось со мной, когда я уже был женат и жил с женой Лилией Яковлевной и сыном Тимуром в квартире с телефоном и недействующим унитазом в доме под номером 30 по улице Карла Маркса в городе Красногорске, что на Сахалине.
Потапов тоже женился на Томке, и у них родилась дочь Лена.
Наступили долгожданные каникулы, я собирал отряд для похода в Приморье и одновременно исполнял обязанности директора, который ушел в отпуск. А что такое ВРИО директора школы в начале лета? Это жалкая ничтожная личность, которая ходит по всяким СМУ, РСУ, ЖКХ и прочим конторам, умоляя их как можно скорее начать ремонт. Завхоз от этой рабской зависимости устранился, так как у него на сей день другие заботы: освободить от мебели все помещения школы, за исключением кабинета директора, ибо школьный сейф – вещь неприкосновенная.. (Поэтому не удивляйтесь тому, что кабинет Исаева был самой замызганной комнатой в школе).
К этой тяжелой работе были привлечены технички, сторожа и даже водитель школьного ГАЗ-51, несмотря на то, что он официально числится преподавателем труда. Я попросил своих туристов тоже принять участие в переноске тяжелых парт во двор, и они согласились.
И вот вся эта компания ринулась к школьному стадиону, когда над ним вдруг завис ревущий вертолет, прилетевший неведомо откуда. Естественно, я тоже поплелся в хвосте удивленных и был поражен, когда из кабины спрыгнул на землю ни кто иной, как майор МВД Потапов.
Он сразу заметил меня среди встречающих, схватил меня за руку и потащил к вертолету, крича:
- Летишь со мной понятым, вернемся через два часа!
- Куда летим-то?! – заорал я, стараясь перекричать рёв мотора.
- Потом расскажу!
Когда мы добежали до вертолёта, случилось то, чего я никак не ожидал: Коля подхватил меня под мышки и легко забросил в пассажирский отсек. С одной стороны, мне было это приятно: никто из многочисленных зрителей не смог увидеть, как я неуклюже взбираюсь в вертолёт, трап на который нам не удосужились подать, а, с другой, я стыдился, что со мной обошлись, как с малым ребёнком.
Мы с Колей плюхнулись на жесткие сиденья, он грохнул кулаком по стенке кабины пилота, крикнул, как Гагарин: «Поехали!», и мы тут же взлетели, держа курс на юг.
Город промелькнул внизу мгновенно, показались избы села Парусного, и над ним мы резко свернули в сторону тайги.
Коля достал из кармана блокнот и карандаш и через пару минут передал его мне:
- Прочитай!
И я прочёл следующее: «Летим искать в тайге плантации опиумного мака. Если увидишь внизу красную полянку, сразу стучи меня по голове».
Что такое опиум я тогда знал только по цитате из произведения Ильфа и Петрова : «Религия – опиум для народа», и не представлял себе, как его используют в быту. Несмотря на то, что я был человеком с высшим образованием. Просто в то время пристрастие к этому зелью было ограниченным, и сведения о нём до меня еще не дошли.
Поэтому я не понимал, зачем милиции надо искать в тайге плантации какого-то мака, и что мы делать с ним, когда найдем. Составлять из цветов букеты и продавать их на рынке?
Но, несмотря на полное непонимание ситуации, мне хочется первым обнаружить красную полянку, а вижу я только, как поётся в песне, «зеленое море тайги».
И тут вдруг толчком изнутри открывается кабина пилота, и тот большим пальцем левой руки показывает вниз и что-то кричит. Из-за рёва моторов мы, естественно, ничего не слышим, но по движению его губ я догадываюсь:
- Я нашёл её!
Мы вскакиваем со скамеек, становимся за его спиной и видим почти прямо под нами две красные поляны.
Пилот клацает тумблером на щитке, придвигает ко рту микрофон, и в салоне раздаётся его громкий голос:
- Я буду искать место для посадки, а вы садитесь на места в хвосте салона и пристегнитесь. Посадка может оказаться жёсткой.
Мы выполняем его приказание, и я со страхом думаю об этой жесткой посадке, хотя и не знаю, что это такое. Смотрю на Потапова, но он, как всегда, спокоен и невозмутим.
Приземляемся мы прямо посреди маковой поляны, пилот глушит двигатель, выходит в салон и с улыбкой говорит Коле:
- Я же говорил вам, товарищ майор, что мы найдём эту пакость.
Почему он обозвал эти прекрасные цветы пакостью, мне тоже непонятно, и, когда мы спрыгиваем вниз, я назло ему срываю огромный мак и нюхаю его, изображая на своем лице непомерное восхищение ароматом этой самой «пакости», хотя цветок совсем без запаха.
Но этот, по моему мнению, великолепный жест остался никем не замеченным, пилот и Коля достали из багажного отсека две косы и принялись уничтожать эту красоту с жестокостью вандалов. Скосив первую поляну, они без передыха перешли на вторую, и только расправившись и с ней, присели перекурить на порожке жалкой фанзы, стоявшей на краю под сенью огромной сосны. Я сел рядом и тоже закурил, ожидая, что сейчас Коля объяснит мне, наконец, к чему это всё: неожиданный прилет в Красногорск, полет над тайгой в поисках каких-то маков, скашивание, как выразился пилот, этой «пакости» и фанза, построенная из щитов фанеры с выгоревшей надписью «Да здравствует XXIII съезд КПСС!».
Но Коля молчал, как и тайга, умеющая хранить свои тайны. Потом пилот пошел к своей машине, что бы проверить, как он сказал, её «организм» перед полетом, а Коля зашел в фанзу, чтобы сделать привычный ему обыск, в целях найти улики преступления. Но ничего криминального он там не нашел. На земляном полу – старый матрас без простыни, на нём лишь ватное одеяло и подушка. В углу ящик из-под папирос «Беломор», внутри него – сухари, вяленная горбуша и три пачки чая. Ничего подозрительного…
Но Колю не проведешь. Неуловимым движением руки он вдруг выхватывает что-то с незаметной полочки над дверью и, мимолетно взглянув на свою находку, показывает её мне:
- А вот и прямая улика преступления.
На его раскрытой ладони я вижу какой-то шар бурого цвета размером с теннисный мячик.
- Это и есть та самая дурь, которая ежедневно уносит тысячи человеческих жизней, а производителям и сбытчиком её светит солидный срок.
- Да объясни мне всё толком! – не выдержав, ору я. – Я ничего не соображаю после того, как ты запихнул меня в этот дурацкий вертолет и молчишь, как рыба.
- А пошто кричать-то? – переходит Коля на псковский говорок. – Я сейчас расскажу тебе всё, ибо ты как понятой будешь обязан подписать протокол о моей находке.
Мы выходим из фанзы, он легким толчком могучего плеча валит её на землю, а потом садится на фанеру и достает из кармана пачку сигарет. И только выдохнув дым после первой затяжки, продолжает:
- Недавно в наше отделение стали поступать сигналы, что на территории района выращивается опиумный мак, недозрелые коробочки которого являются сырьем для производства опия, то есть, очень сильного наркотика. Спрос на это снадобье у нас на острове пока что невелик, но цена зашкаливает за все допустимые границы. Например, вот этот комок опиума, - он снова показывает мне тёмно-коричневый шар, лежащий у него на ладони, - это моя зарплата за год. Моду на это зелье привезли нам моряки, которые ходят в загранплавание. Там, как мы выражаемся, «за бугром», число наркоманов превысило миллионы и продолжает неумолимо расти. И вот для того, чтобы эта беда не пришла и в наш дом, мы сегодня с тобой и полетели над тайгой искать эти чёртовы поляны.
- Но всё-таки я не понял, для чего этот, как ты его назвал, наркотик
- Я могу тебе на практике показать, для чего, да боюсь, что ты тогда до конца своей жизни останешься наркоманом. Надо отщипнуть малюсенький кусочек этой дури, положить его себе под язык, и тогда ты почувствуешь блаженство, какого не испытывал никогда. Правда, блаженство это скоро кончается, и начинаются муки, гораздо страшнее, чем похмелье после долгой пьянки. Поэтому потребляют наркотики, в основном, русские, самый выносливый народ в мире, а производят корейцы, которые способны выращивать всё и везде. Мне один моряк из Холмска рассказал такой анекдот: пришел в бухту Тикси, что за Полярным кругом, их пароход с картошкой, и он, якобы, спросил местного аборигена: «А что, у вас своей картошки нету?» - «Не растёт она у нас, однако», - ответил ему абориген. – «Так выходит, что у вас и своих корейцев нет?» - удивился холмский мореход.
- А что бы сделал, если бы хозяин этой плантации вышел сейчас из тайги с поднятыми руками?
- Я бы засунул весь комок этой дури ему в глотку, и посмотрел, что с ним будет. А в протоколе написал бы, что он хотел проглотить его сам, дабы уничтожить улики.
- Но я бы такой протокол не подписал. Поступать так с человеком слишком жестоко.
Расстались мы с ним на этот раз как-то не по-хорошему. Видимо, он посчитал, что я несправедливо назвал его жестоким человеком, а я жалел, что он не дал мне попробовать этой самой дури, принимая меня за слабака.
загрузка
Показать ещёЛевая колонка