Книжный мiръ

«Я хочу одной отравы — пить и пить стихи».

130 лет со дня рождения Владимира Маяковского (1893-1930)

Начало ХХ века. Новые течения и направления в искусстве, поэзии и прозе возникают как грибы после дождя, разрастаются, объединяются и отпочковываются, борются с общественным вкусом и традициями, а заодно – и друг с другом. Футуристы беспощадно перелопачивают самые основы творчества, фрагментируют, комбинируют и подвергают деструкции. Отрицая природное начало, глашатаи хаоса провозглашают торжество науки и техники, свободное от любых эстетических запросов. С «корабля современности» полетели Пушкин, Достоевский, Толстой и прочие классики. Но футуристы вовсе не были буками и отшельниками и общество не игнорировали, считая себя пророками и спасителями человечества. Ни больше, ни меньше. Без эпатажа, конечно, при таком раскладе обойтись было невозможно, поэтому во главу угла поставили тезис Давида Бурлюка: На этой мутноватой волне и появился яркий пример футуристического творчества – самый первый сборник стихов Владимира Маяковского под необычным названием «Я!». В тонкой брошюрке, увидевшей свет в мае 1913 года, всего четыре стихотворения: «По мостовой моей души изъезженной...», «Несколько слов о моей жене», «Несколько слов о моей маме» и «Несколько слов обо мне самом». Уникальная книжка создавалась очень быстро: Маяковский принес бумагу для литографий и начал вдохновенно диктовать экспромты своему другу художнику Василию Чекрыгину, который тщательно переписывал новорожденные строки своим каллиграфическим почерком. Чекрыгин создал для сборника и четыре рисунка, совсем не подходящих, по мнению двадцатилетнего Маяковского, для иллюстрирования глубинных «смыслов», заложенных в стихах: «— Ну вот, Вася, опять ангела нарисовал, ну, нарисовал бы муху…». Не поднимая головы, над оформлением «фолианта» две недели трудились трое: сам Маяковский, Чекрыгин и Лёва Шехтель, бесшабашные друзья – студенты Московского училища живописи, ваяния и зодчества, увлеченные новой живописью. Обложку нарисовал Маяковский, изобразив на ней в виде кляксы себя и свой любимый черный галстук, тронутый несколькими штрихами желтой краски. Затем долго уговаривали владельца маленькой литографии Мухарского, который все-таки согласился напечатать непонятную книжку в количестве 300 экземпляров, оставив на память единственную в книге строчку, напечатанную наборным шрифтом: «Лит. С.М.Мухарскаго, Москва». Увидев первые гранки, большущий Маяковский прыгал от радости, сияя, как начищенный самовар! На выходе получилась тонкая тетрадка из 16 листов, в которой половину страниц занимал текст, половину – рисунки, расположенные совершенно бессистемно, без привязки к тексту. Но печать производилась только с одной стороны, т.е. каждая страничка представляла собой самоценный литографский оттиск. Перелистнув первую страницу, читатель видит замечательный портрет юного стихотворца с пронзительным взглядом и в широкополой шляпе – очень характерное и эмоциональное изображение Маяковского, созданное Львом Шехтелем. Поэт собственноручно отнес часть тиража по книжным лавкам, где их вскоре и распродали. «Входите в книжный магазин и дайте стихи Маяковского» - «Стихов нет» - «Были да все вышли, все распроданы», - шутил счастливый автор. Критика книжку почти не заметила, лишь Валерий Брюсов написал, что у молодого поэта «есть свое восприятие действительности, есть воображение и есть умение изображать», и Вадим Шершеневич опубликовал небольшую, кстати, совсем не хвалебную заметку: Но своей первой работой Владимир Маяковский гордился. Даже семнадцать лет спустя, когда открылась его выставка «20 лет работы», сборник «Я!» занял в каталоге почетное первое место.

Несколько слов о моей жене (из сборника Владимира Маяковского «Я!»:

#владимирмаяковский #русскаяпоэзия20века #стихирусскихпоэтов

«Я не знаю ни одного действия воспитания детей, которое не включало бы и воспитания себя».

К 195-летию со дня рождения русского писателя и просветителя Льва Николаевича Толстого (1828 -1910).

В 1859 году, когда отмена крепостного права только обсуждалась в российском законодательстве, Лев Николаевич Толстой уже начал заниматься открытием школ – в собственной усадьбе «Ясная Поляна» и в деревнях родного Крапивенского уезда. К делу образования юных селян писатель подходил весьма серьезно, подготовив программу по двенадцати основным предметам – чтению, географии, рисованию, арифметике, пению и другим. Себе он взял часы на проведение уроков по физике, истории и математике. Но «серьезность» на этом и закончилась. Сегодня проект по созданию яснополянской школы назвали бы смелым педагогическим экспериментом – Толстой полностью разрушил методику немецкой школы, ставящей во главу угла подробную регламентацию и жесткую дисциплину. Гораздо больше ему импонировали взгляды Жан-Жака Руссо, который говорил: «вам не удастся никогда создать мудрецов, если будете убивать в детях шалунов, а истинное воспитание состоит не столько в правилах, сколько в упражнениях». Только свобода выбора и индивидуальный подход – пусть учатся только тому, что нравится, в классах сидят где и с кем хотят, устали – пожалуйста, можно пойти домой или погулять. За неуспеваемость не ругали, домашних заданий не было и в помине – просто детский школьный рай! Задачу перед собой и коллегами, помогавшими преподавать, Толстой ставил только одну – заинтересовать учащихся. «Образование на деле и в книге не может быть насильственно и должно доставлять наслаждение учащимся, – объяснял свою педагогическую систему Толстой. – Вернейший признак действительности и верности пути образования есть удовольствие, с которым оно воспринимается». Педагог-новатор прописал и условия нравственного воспитания, которые включали в себя развитие наблюдательности и способности самостоятельно мыслить и глубоко чувствовать, уважение ребёнка как личности, свободу детской активности и творчества, уважение к детским недостаткам, протест против угнетения детей и приобщение ребёнка к основам религии. После занятий Толстой вел детей на долгие прогулки, вместе они собирали грибы и ягоды, ловили рыбу, купались в реке, зимой катались на коньках и на санках. Свои мысли о народном образовании Толстой развивал в журнале «Ясная Поляна», где был собственно и единственным сотрудником. Здесь же печатались сказки, рассказы и басни, адаптированные для младших школьников, которые выходят и сегодня в виде отдельных книжек с яркими забавными иллюстрациями. К великому сожалению, занятия с детьми вскоре закончились: в 1862 году граф Толстой обзавёлся семьей, да и литературная деятельность не оставляла ни минуты свободной. Но педагогика по-прежнему согревала сердце великого русского писателя: в 1870 году он начинает составлять собственное учебное пособие для детей «Азбука», названную сперва «Первой книгой для чтения». Для детей автор приготовил басни, былины, загадки, а также уникальные небольшие рассказы – «новый, небывалый в литературе тип короткого рассказа». Многие из этих законченных миниатюр состоят всего из нескольких строк, но Толстой знал что делал, подолгу работая над каждой историей и объясняя свою задумку тем, что дети — «самые строгие судьи в литературе. Нужно, чтобы рассказы для них были написаны и ясно, и занимательно, и нравственно». Не забыл автор и о помощи учителям – для них в «Азбуке» содержались методические указания и советы. После «Первой книги для чтения» появилось ещё три – с рассказами по географии, истории, естествознанию и физике. Несмотря на научно-популярное изложение, Лев Николаевич многие тексты сделал вполне сказочными, чтобы дети смогли прочувствовать и понять, что окружающий их мир – живой и одушевленный. Деревья и цветы в представлении Толстого умеют плакать и страдать, а лесные и домашние звери – вести беседы. С продвижением «Азбуки» в народ вышла накладка: Министерство народного просвещения рекомендовать книгу для школ отказалось – методика обучения грамоте показалась рецензентам неудачной. Но Толстой очень любил свою «Азбуку» и надежды с ее помощью привить грамотность нескольким поколениям русских детей – «от царских до мужицких» не потерял. Вскоре вышла и переработанная «Новая азбука», ставшая полностью самостоятельным и, наконец, поддержанным государством учебником. При жизни автора «Новая азбука» переиздавалась 28 раз. Минуло полтора века, но незамысловатые на первый взгляд сказки Толстого «Филипок», «Три медведя» и «Лев и собачка» дети читают до сих пор с удовольствием. И что в них такого особенного?

Мысли Л.Н. Толстого о воспитании и образовании:

#левтолстой #русскоеобразование #цитатыизкниг #русскаялитература #книгидлядетей

«Но вы мне по-прежнему милы, как родина и как весна».

Ко дню рождению русского поэта Сергея Есенина (1895-1925).

Кавказ – особое, культовое место для русской литературы, с которым неразрывно связаны самые знаковые имена русской поэзии - Пушкина, Лермонтова, Грибоедова. Манил Кавказ и Есенина. Желал ли он последовать примеру своих великих предшественников, искал ли вдохновения, но даже одноименное стихотворение написал, начинающееся со слов:И мечту свою воплотил, отправившись в 1920 году в Пятигорск, Кисловодск и Баку на литературном поезде на встречу с читателями, а затем, четыре года спустя, его приглашает в Баку литератор Петр Чагин, душевный друг поэта, к мнению которого Есенин всегда прислушивался. Ему был посвящен сборник стихов «Персидские мотивы», существует и легенда о том, что при создании стихотворения «Шаганэ ты моя, Шаганэ…» не обошлось без фамилии Чагин – в первоначальных набросках имя красавицы звучало как Чагинэ.
Когда-то Кнут Гамсун очень точно заметил, что «русские императоры возвели в обычай ссылать опальных поэтов на Кавказ, но Кавказ из места ссылки превращался для поэтов в источник вдохновения». И, хотя Есенина никто ссылать и не собирался – он бежал, скорее, от себя самого, «навек простясь с богемой», от душного, суетного и холодно-деловитого Запада, где он только что побывал, так противоречащего его мятущейся душе.
В Батуме Есенин остановился на квартире у Льва Повицкого, еще одного друга юности, хорошо знавшего переменчивый характер своего приятеля и его склонность к злоупотреблениям. Поэту был установлен «принудительный спецрежим»: Повицкий закрывал Есенина утром на ключ до двух часов дня, чтобы он мог сосредоточиться только на работе. Жесткий распорядок принес свои плоды. Именно тогда, на Кавказе, Есенин написал большинство своих «маленьких поэм»: «Русь советская», «Русь уходящая», «Возвращение на Родину», создал одиннадцать прекрасных стихотворений из цикла «Персидские мотивы», тогда же появилась автобиографическая поэма «Анна Снегина».А Батум Есенину вскоре наскучил. В письмах в Москву он жаловался на рано выпавший снег и сырую погоду, неожиданную для солнечного юга. На поэта периодически накатывали жестокая хандра и уныние, он пишет пессимистические и безнадежные стихи, тоскуя по ушедшим «чудным дням». И вот «Анна Снегина» - история юношеской любви, многоголосное и самобытное повествование о малой родине, о судьбах близких ему рязанских крестьян – как луч света, как некий душевный подвиг-преодоление себя. Работа над поэмой шла очень быстро, Есенин испытывал колоссальный творческий подъем, описывая поездки своего героя Сергуши в Радово, его беседы с мельником о тяжелом положении России (идет Первая мировая война), встречи со своей первой любовью, бунты крестьян и послереволюционную разруху. Но, невзирая на трагичность происходящего, повествование пропитано настоящей нежностью к окружающим его людям, и легкой светлой грустью – к безвозвратному прошлому. Ощущение счастья всегда неподвластно времени…
Сестры поэта Екатерина и Александра подтверждали, что прототипом Анны Снегиной послужила помещица из Константиново Лидия Кашина - «молодая, интересная и образованная женщина», одна из первых слушательниц ранних стихов Есенина, ей же было посвящено стихотворение «Зеленая прическа…»:Вернувшись в начале марта 1925 года в Москву Есенин, переписывая поэму набело, попутно читал отдельные главы своим друзьям. У многих из них «Анна Снегина» вызвала иронические замечания: «еще нянюшку туда – и совсем Пушкин». Но сам-то поэт считал поэму лучшим из всего им ранее написанного…
14 марта в литературном объединении «Перевал» состоялось первое публичное авторское чтение поэмы. Зал был переполнен, но аудитория, состоящая из советских литераторов, отреагировала на выступление Есенина прохладно, с какой-то опаской. Пожалуй, единственное искреннее впечатление оставил впоследствии в своем дневнике Дмитрий Фурманов: Осторожность литературных критиков была вполне предсказуемой. В рецензии на журнальную публикацию поэмы язвительно сообщалось, что Есенин абсолютно не видит важности происходящих в стране событий, герои не обладают «социальной значительностью» и влюбляются друг в друга невпопад. «Упадок словесного мастерства – очевидный», - подвели итог вапповцы в заметке журнала «Звезда».
Есенин так и не увидел свою «самую гармоничную» (по словам Захара Прилепина) поэму в виде отдельно изданной книги – при его жизни ее опубликовали только в газете «Бакинский рабочий» и в нескольких номерах журнала «Красная новь». А вот рядовым читателям, у которых «Анна Снегина» имела огромный успех, мнение профессиональных критиков оказалось глубоко безразличным…

Строфы из поэмы С.Есенина «Анна Снегина»:

#сергейесенин #русскиепоэты #поэзия20века