Предыдущая публикация
И вот ты сидишь в саду, на складном стульчике, возле пруда размером с ванночку для купания грудного ребенка, и у тебя в руках большая кружка с чаем, в который положено две столовые ложки черничного варенья.
Ласковый ветерок шевелит остатки волос на твоей голове, за забором мычит чей-то теленок, не желающий идти домой, и где-то далеко, на другом конце деревни, монотонно жужжит газонокосилка. Ты смотришь, как на куст пионов прилетела пчела и, точно слепая, ощупывает каждый еще нераскрывшийся бутон всеми шестью ногами. Вот прилетела еще одна, и вдруг… откуда-то из самого сердца живота, из размазанного пятна от черничного варенья между пятой и шестой полосками на полинялой дачной футболке внутренний голос тебе тихо, но твердо говорит:
— Это твое счастье, мужик.
Ты начинаешь кипятиться, возражать ему, как же так, при чем здесь пруд, черничное варенье, в том смысле, что крыжовник, три аршина земли и все такое для счастья, то есть для земного шара, научных открытий, космических кораблей и полетов к другим галактикам ни в коем случае не помеха. Произошла какая-то ужасная ошибка. Ты сейчас, сейчас принесешь чертеж ракеты или научную статью, которую ты написал почти наполовину или даже на две трети и, честное слово, допишешь сегодня же или завтра, но… голос неумолим.
Ты тихонько спрашиваешь:
— И это все?
— И это все, да. И сад, и пионы, и пчелы, и черничное варенье, и ласковый ветер, и грядка с укропом, и грядка с клубникой, и ранняя редиска, и своя картошка без удобрений, и подвал, полный банок с солеными огурцами и помидорами, и квашеная капуста, щи из нее…
— И это все?!
— И еще трехлитровая бутыль с рябиновой настойкой.
— Но статья… и чертежи…
— Хорошо. Пятилитровая.
Ты снова доказываешь, захлебываешься словами, умоляешь и чуть не плачешь…
— Милый, — трогает тебя за плечо жена, пришедшая в сад срезать цветов для букета в вазу на веранде, — ты всхлипывал во сне. Не спи перед закатом. Будет потом весь вечер голова тяжелая.
Еще весь во власти своего сна, ты пытаешься объяснить ей про счастье, про внутренний голос, идущий из сердца живота, про спор с Большим Черничным Пятном между полосками… Она смотрит на тебя и спрашивает:
— И давно это у тебя? Давно ты разговариваешь со своим животом?
Ты устало машешь рукой и замолкаешь.
— Пойдем в дом, — ласково говорит жена. — Я наварила на ужин молодой картошки с укропом, нажарила куриных котлет и поставила в морозилку…
— Кот-ле-ты… — медленно, по складам, произносишь ты. — Я так люблю твои котлеты.
Особенно сухарную панировку — она такая сочная и хрустящая. И ты идешь в дом, а по пути рвешь с грядки зеленый лук к ужину.
© Михаил Бару
Следующая публикация
Комментарии 8
На просторе, на поляне.
Возле дома сад с прудом.
А в пруду карась в сметане.
Да в саду чтоб рос левкой,
Лиловел пожар сирени.
А в душе чтоб был покой.
Да-с. Не боле и не мене!
.
Утро. Вишни. Белый пух.
Встать. Полить цветы из лейки.
Да чтоб мимо шёл пастух
И играл бы на жалейке.
На террасе круглый стол
Серебром блестит кофейным.
Кресло. В кресле слабый пол
В чём-то этаком кисейном...
Сядешь. Крякнешь. Пьёшь и ешь.
Прямо мнишь себя младенцем.
Лишь порой лениво плешь
Отираешь полотенцем.
Ну, потом... ползешь в гамак.
Тишина. И дух сосновый.
А читаешь, как-никак,
Приключенья Казановы.
.
Как прочтёшь одну главу,
Да начнёшь моргать ресницей,
Книжка падает в траву...
Ветерок шуршит страницей.
Где-то муха прожужжит,
Прогремит вдали телега.
В доме люстра задрожит.
Тишина. Блаженство. Нега.
Встанешь. Бешено зевнёшь,
Чуть не вывихнувши челюсть.
Квасу, черти!.. Ну... и пьёшь.
Ледяной. С изюмом. Прелесть!..
(Дон Аминадо. 1927г)