Предыдущая публикация
Он сидел на тропинке и… улыбался.
Вы думаете, собаки не умеют улыбаться? Это вы просто ничего не знаете о собаках. Или мало с ними общались. Или вы просто излишне взрослый человек.
Он был страшно грязен. С его длинного, как у таксы, тела, с коротких плотных лапок, с кустиков торчавшей на квадратной терьерной морде шерсти, и даже с огромного трехцветного веера хвоста капало какой-то бурой жижей. Он явно только что вылез из огромной лужи, которая в нашем лесу практически никогда летом не пересыхала, этим претендуя лет через десять-пятнадцать сменить статус на скромное озерцо.
День был очень жаркий, и пес спасался от перегрева. Сейчас ему было очень хорошо, и поэтому, завидев меня и моего пластмассового синего зайца, которого я, сильно обогнав бабушку, толкала впереди себя на палке, он решил поделиться со мной этим своим хорошим настроением: хвост махнул, расплескивая грязные капли, пес сперва прильнул к земле, словно приглашая меня играть, потом сказал негромкое «гав», подпрыгнул и, облизнувшись, сел.
Я его «гав» ничуточки не испугалась, а совсем наоборот, и поэтому спросила:
– Ты чего улыбаешься?
Пес встал, широко и плавно замахав хвостом, еще раз встряхнулся, обдав меня грязным фонтаном брызг, и только направился ко мне погладиться, как сзади налетела бабушка.
– Маша, Маша! Ты с ума сошла! Я только на тебя все чистое надела! Не смей его трогать! Это же не знакомая собака!
– Бабушка, какая же она незнакомая? Она же улыбается!
– Грязный какой! И, наверное, кусается, – бабушка схватила меня за руку и поволокла за собою, широким кругом обходя недоумевающего пса.
Я обернулась. Словно впав с оцепенение, пес застыл столбиком на дорожке и его шоколадные глаза засветились грустью.
– Бабуля, давай возьмём эту собачку? – взмолилась я. – Она такая хорошая.
– Все собачки хорошие. Тебе дай волю, ты всех домой притащишь, от мокриц до крыс! – ворчала бабушка, крепко держа меня за руку.
– Бабуля, нет, давай эту! Только эту, она грустная и улыбается, я такой не видела никогда, – я стала намеренно тормозить бабушкин широкий ход, обвисая на ее руке и волоча сандалии по тропинке.
– Во-первых, – вдруг круто остановилась бабушка. – Если мы будем брать всех животных, которых жалко и которые улыбаются, у нас дома будет зоопарк. А во-вторых, я не скоро смогу купить тебе другие сандалии, и ты будешь ходить босиком!
Она развернулась и пошла к детской площадке. Я еще раз оглянулась, но пса уже не было видно за поворотом дорожки. И я нехотя поплелась за бабушкой.
Но хорошее настроение ко мне уже не возвращалось. Я села на поваленную березу и, глядя перед собой в пустоту, до конца прогулки монотонно возила своего зайца вперёд-назад на сколько позволяла мне длина палки.
– Ну, что ты накуксилась? – спросила бабушка, когда, прочитав всю принесенную с собой газету встала с лавочки. – Пойдем. Нам пора обедать.
Я молча поплелась за ней.
На выходе из леса, в тени огромного старого дуба я снова увидела этого пса. Он уже успел обсохнуть, и каждая его не-пойми-какого-цвета шерстинка топорщилась отдельной светящейся на солнце стрелочкой. А вокруг бубликово- фонтанного хвоста переливался радужный отсвет.
– Пе-еси-ик! – заорала я и, кинув на дорожке надоевшего синего зайца, понеслась к нему.
Пес снова припал к земле передними лапами, подпрыгнул, и, лая, помчался мне навстречу. И прежде чем бабушка успела меня догнать, мы с ним встретились, я обняла его за шею, а он, смеясь, лизнул меня в нос.
– Пошла, пошла… пошел! – кричала запыхавшаяся бабушка, размахивая газетой и моим синим зайцем. Пес с отчаянным лаем прыгал вокруг нее, словно хотел сказать: «Хорош сердиться! Давай играть!»
– Маша! Прекрати с ним обниматься! Это гарантированные глисты! Он же уличный! – кричала бабушка.
Но мы с псом уже неслись наперегонки: он лаял и нарезал вокруг меня круги, изо всех сил размахивая своим фонтаном, а я орала во все горло:
– Песик! Ты мой песик!
– Маша! – надсаживалась за моей спиной бабушка. – Маша! Там дорога! Маша!
Она с трудом нагнала меня, схватила за руку и сердито сказала:
– Если ты сейчас не прекратишь, мы больше никогда не пойдем в лес.
– Хорошо, бабушка. Только пусть песик пойдет с нами!
– Нет, – сердито отрезала бабушка и поволокла меня через дорогу.
Голова моя естественно была повернута назад.
Пес цивилизованно сел на краю тротуара, переждал проехавшую машину, и… затрусил за нами.
– Пошел! Пошел! – развернулась бабушка.
Пес остановился, слабо вильнул хвостом, улыбнулся, переступил лапами и… снова пошел за нами.
– Бабушка, смотри, но он же нас уже любит!
– И что?
– И я его уже люблю. Смотри, он же меня не кусает!
– А когда он умрет, что ты будешь делать? Собаки живут меньше, чем мы.
– Плакать, – подумав, сказала я.
– Плакать, – бабушка сердито вздохнула. – Деня под машину попал три года назад, а мы с Викой (так звали мою тетю) до сих пор плачем. Их хоронить… как детей. Ты просто этого еще не понимаешь.
Бабушка ещё раз сердито вздохнула, и тут мы подошли к подъезду.
– Но сейчас же он живой!
Совершенно живой и довольный жизнью, улыбающийся пес сидел поодаль от нас и слабо повиливал хвостом.
Бабушка обернулась.
– Все, парень, иди. Не трави нам душу!
Пес переступил с лапы на лапу и… не сдвинулся с места.
– Никаких собачек, – неизвестно кому сказала бабушка и захлопнула за нами дверь подъезда.
Я не разговаривала с бабушкой до вечера. Обнимая Мишку и Слоника, понуро сидела в своей комнате, глядя в стену и думая о том, как он там, один! А может быть, уже ушел?
Настроение мое не исправилось и на следующее утро, когда надо было идти в детский сад. Я долго одевалась, ныла, канючила, мы с бабушкой отчего-то поругались… Наконец, уже опаздывая, бабушка рванула в сердцах на себя входную дверь…
На коврике, о который надо вытирать ноги, лежал вчерашний пес и… улыбался.
Бабушка застыла на пороге, а я помчалась на кухню, схватила из холодильника вчерашнюю котлету и сунула своему новому другу.
– Что ты делаешь! – закричала бабушка. – Он же так никогда не уйдет!
– Не уйдет! Не уйдет! – орала я во все горло. – Ты же не уйдешь, пока я буду в детском саду?
Бабушка решительно перешагнула через пса, и, схватив меня за руку, вызвала лифт:
– Ладно. С этим я разберусь, когда вернусь из сада.
Всю дорогу, прыгая то на одной, то на другой ножке, я спрашивала бабушку:
– Правда, ты его не прогонишь? Правда, ты его покормишь? Правда, он будет жить с нами? Я честное-пречестное буду себя хорошо вести в садике! Я дома буду все делать!
– Я его не прогоню. Я его покормлю. Но с нами он жить не будет, – твердо глядя перед собой, механически, как автомат, отвечала бабушка. – Я найду ему хозяев.
Когда тетя забрала меня вечером из сада, на нашем этаже у окна стояла большая, срезанная наполовину, коробка из-под телевизора, в ней был постелен наш старый плед, а рядом стояли две мои детские мисочки: одна с водой, а другая пустая – видимо, пес уже успел плотно поужинать. Бабушка сидела «на телефоне».
– Алло, Люся? Тебе собачка не нужна? А жаль. Ну, может кто из твоих знакомых захочет… Да спроси, пожалуйста…
– Алло! Рита! Здравствуй, дорогая… Да, я нормально… Слушай, ко мне тут собачка прибилась… Ну я знаю, ты собак не любишь. Но у тебя же так много знакомых…
– Алло! Галя? Привет-привет! Слушай, ты не спросишь у себя на работе – может, кто собачку хочет…
Месяцы шли, но ни у Люси, ни у Риты, ни у Гали никто из знакомых собачку брать не хотел. Поэтому всю осень это была моя особая забота: рано утром перед садом я бежала в подъезд поменять собачке миску с водой и отнести ему котлетку или кусочек курицы, или косточку из супа. (Не будем говорить о том, что тайком от бабушки в выходные сплавляла песику и свою манную кашу, а также ненавидимый мной молочный суп). Песик исправно провожал меня в детский сад, бабушку в магазин, тетю – до автобуса, которым она ехала на работу, лишь изредка покидая нас ради своего главного жизненного искушения: мимо помоек собачье сердце никогда его равнодушно не пропускало. Однако оббежав все свои злачные места, он исправно возвращался в свою коробку.
Никакие мои слезы, и даже тетины уговоры не могли сломить бабушкиного упорства: в квартиру его пускать она категорически не хотела.
Но Судьба распорядилась иначе.
Буквально первый ее звонок прозвучал поздно вечером, когда бабушка уже укладывала меня спать. Сперва в подъезде раздался отчаянный визгливый лай, а потом – не менее визгливый женский крик. А затем кто-то вставил палец в звонок, и пока тетя моя не открыла дверь, звук гремел над квартирой, как трубный глас.
На пороге стояла соседка с первого этажа Нина Ивановна, в руках ее трепыхался, отчаянно задыхаясь и взвизгивая, раскормленный карликовый белый пудель Филя.
– Чей «недотерьер»? – строго спросила Нина Ивановна.
– Ну, мы его кормим, а что? – вызывающе спросила тетя.
– Мало того, что все алкоголики района пьют и колются в нашем подъезде, так вы еще тут собачник развели. Давайте весь приблуд к нам соберем! Приют для бездомных всего района устроим и задохнемся от вони.
– Он в подъезде не гадит!
– Не волнует. Убирайте собаку.
– Вы же на первом этаже живете. Мы – на девятом. Никому из соседей этот пес пока не помешал.
– Мне помешал! – категорически отрезала Нина Ивановна. – Мы с Филей спокойно в гости пройти не можем!
– Он на вас кинулся? – это было просто невозможно, ибо наш жилец всех соседей девятого этажа встречал своей традиционной улыбкой и отчаянным вилянием хвоста. И все его потихоньку подкармливали и ласкали. А Сергей Иванович из квартиры напротив, пусть и безуспешно, но уговаривал жену взять пса к ним домой. Словом, он нравился всем, кто жил на девятом этаже.
– Нет, но Филя нервничает. Убрать собаку, или я вызову собаколовку.
И словно подтверждая слова хозяйки, пудель отчаянно заверещал, скаля свои мелкие зубки в сторону сжавшегося в комочек «недотерьера».
– Хорошо, Нина Ивановна, – сквозь зубы процедила тетя. – Мы ищем ему хозяина, поэтому вам придется потерпеть еще несколько дней. Воздержитесь пока ходить в гости, раз вам так неприятно.
А я уже рыдала в подушку: виноватые глаза моего любимца, выглядывавшего из-за спины Нины Ивановны, не давали мне спать всю ночь.
– Мама, надо что-то делать, – сказала тетя.
– Ищи ему хозяев! – отрезала бабушка. – И делай это интенсивнее. Я предупреждала, что будут проблемы! Это вы у меня беспечные… Надо было сразу его прогнать.
На следующий день на лестничной клетке состоялось совещание соседей девятого этажа. Выяснилось, что жена Сергея Ивановича очень любит собак, но у нее аллергия и взять нашего жильца она к себе не может. Бабушка была мрачнее тучи. Все соседи дружно поклялись, что изо всех сил будут помогать нам найти новый дом для нашего всеобщего любимца, а тетя укоряющее смотрела на бабушку. Любимец сидел в центре дружного соседского круга и виновато помигивал глазами, словно извинялся за то, сколько хлопот он наделал жалеющим его люям.
Между тем, приближалась зима.
Все чаще промозглая ноябрьская сырость загоняла к нам в подъезд, не только бомжей и подростков с пивом со всего района, но и мокрых котов и собак. Так на пледе рядом с нашим все еще безымянным другом появился… продрогший и худой котенок. Правда, прожил он с опекающим его нашим псом недолго: его забрала к себе соседка с пятого этажа. Но было очень трогательно наблюдать, как «недотерьер» терпеливо ждал, пока урчащий, маленький «недотигренок» расправится с его котлетой или кусочком курицы. И только когда пушистое тельце сытно отваливалось от миски, закатывая глазки от подступающего сна, начинал есть сам. И как никогда не трогал мисочку с молоком, которую бабушка наливала отдельно для трехцветного соседа.
Второй звонок судьбы раздался тоже вечером.
– Прошел месяц! – провозгласила Нина Ивановна. – Я предупредила! Вчера в подъезде я видела крысу! С завтрашнего дня я разложу везде крысиный яд. И, кстати, сдайте, пожалуйста деньги на домофон. Мне этот всеобщий бомжатник надоел.
– У вас же самой собака! Как же вам не совестно! – сказала тетя.
– У меня домашняя собака! С прививками, на поводке и мытая.
С этими словами Нина Ивановна развернулась к нам задницей своего пуделя, безвольно висящего на ее руке и снова оскалившегося на коробку, где залег наш пес, и позвонила в квартиру напротив.
Я снова прорыдала всю ночь. Тетя поссорилась с бабушкой. Утром выходного дня, кормя пса своими любимыми оладушками, которые утаила от бабушки, я тоже плакала, а он, помахивая хвостом, осторожно слизывал слезы с моего лица и… как всегда улыбался.
Раздраженная тетя ушла на работу. А мы с бабушкой пошли в магазин.
Один бог знает, почему наш «недотерьер» в этот день за нами не увязался. Может быть потому, что на улице уже трещал настоящий мороз, а он только что сытно поел и, положив морду на трубу подъездной батареи, сладко дремал, переваривая обильный завтрак.
Когда мы, отстояв огромную очередь, вернулись, ни коробки, ни мисок на месте не было.
– Ну, слава Богу – выдохнула бабушка. – Все же забрал кто-то.
Я начала плакать – мы обе знали, что это не так. Бабушка сердито ковыряла дверь ключом.
– Странно, – бурчала она – я вроде бы на верхний замок тоже закрывала.
– Закрывала, закрывала! – раздался голос изнутри квартиры.
Дверь распахнулась и на пороге показалась моя мама.
– Мама! – закричала я и кинулась к ней на шею, – ты приехала. Мама приехала!
Бабушка, пряча глаза, вытаскивала ключ из замка.
– Что же ты даже телеграмму не дала…
– А я сюрприз хотела сделать! А получился не один, а сразу два сюрприза!
И она обернулась куда-то вглубь квартиры.
– Иди сюда, иди, иди. Иди, не бойся, ты теперь под моей защитой!
Из-за маминых ног сперва опасливо выглянула кирпично-квадратная мордочка с торчащими в разные стороны нелепыми шерстяными клоками, затем два виноватых глаза, а потом… потом весь «недотерьер» лег на пол и пополз к бабушкиным ногам, виновато виляя хостом и помигивая глазами. От его распушившейся, расчесанной, неожиданно светло-серой шерсти исходил аромат земляничного шампуня.
Бабушка аж руками всплеснула:
– Да что ж ты…
Но мама перебила её:
– Судя по нашему пледу, который я бросила стирать, вы не первый день его кормите. Так чего уж... не взыщи… а то какая-то дурацкая доброта наполовину.
И бабушка снова опустила глаза.
Пес словно понял, что его участь решена положительно, вскочил, закрутился, запрыгал вокруг бабушки, норовя лизнуть ее руки.
– Уйди, уйди, дай пройти, – еще сердилась бабушка, с сумками пробиваясь на кухню. А мама бросилась меня раздевать, и пес прыгал теперь вокруг нас, то и дело облизывая то мою мордаху, то мамин нос.
– Машка, вы как его назвали? – тормоша меня, спрашивала мама.
– М-м-м-м… никак…
– Что же он у вас так и жил безымянным? – удивилась мама. – Кормить кормили, а имя дать не озаботились.
Мы все вошли в кухню. Мама села к столу и сказала:
– Эй, новый жилец, иди сюда.
Пес улыбнулся и с наслаждением подставил ей под руку свою морду.
– Нет, подожди ласкаться, – строго сказала мама. – Сейчас мы будем выбирать тебе имя.
– Шарик! – язвительно сказала бабушка, гремя кастрюлями.
– Ну, зачем ты так! – смеясь, упрекнула мама. – Посмотри, он даже головы не повернул на твою колкость!
– Значит, Тузик, – еще въедливее буркнула бабушка.
Пес по-прежнему улыбался и ластился к маме.
– Дружок? Лорд? Грей? Рекс?
Но он вилял хвостом и никак не мог понять, чего от него хотят.
– Так, Бима, иди-ка ты ужинать, – бабушка кряхтя наклонилась и поставила на пол миску с кашей.
– Гав! – благодарно провозгласил Бима и пошел есть.
Мама бросилась обнимать бабушку.
– Только не надо делать вид, что ты придумала это только сейчас! – смеялась она. – Ты давно его так называешь!
А Бима, бросив свою трапезу, снова самозабвенно прыгал вокруг них, оглашая кухню своим звонким лаем.
– Не ори! – строго сказала бабушка. – Завтра же пойду в аптеку и всем вам, – тут она строго оглядела всех нас, – включая тебя, – тут ее взгляд упал на пса, и он в нетерпении переступил с лапы на лапу, – вкачу по дозе антиглистного!
– Гав! – сказал Бима и помчался к своей миске. Похоже, его все устраивало, лишь бы мы были рядом.
________
Из романа Марии Авериной: «Контур человека: мир под столом», ЭКСМО, Москва, 2020.
Посвящается Бабушке!
#КонтурЧеловека
Следующая публикация
Комментарии 8