Литературный Клуб Марии Авериной

В те дни, когда мне были новы Все впечатленья бытия - И взоры дев, и шум дубровы, И ночью пенье соловья,- Когда возвышенные чувства, Свобода, слава и любовь И вдохновенные искусства Так сильно волновали кровь,- Часы надежд и наслаждений Тоской внезапной осеня, Тогда какой-то злобный гений Стал тайно навещать меня. Печальны были наши встречи: Его улыбка, чудный взгляд, Его язвительные речи Вливали в душу хладный яд. Неистощимой клеветою Он провиденье искушал; Он звал прекрасное мечтою; Он вдохновенье презирал; Не верил он любви, свободе; На жизнь насмешливо глядел - И ничего во всей природе Благословить он не хотел. _________ Александр Пушкин Демон 1823 г. Портрет А.С. Пушкина. 1827, Орест Кипренский #poem_averinaclub

Она сказала: «Он уже уснул!»,— задернув полог над кроваткой сына, и верхний свет неловко погасила, и, съежившись, халат упал на стул. Мы с ней не говорили про любовь, Она шептала что-то, чуть картавя, звук «р», как виноградину, катая за белою оградою зубов. «А знаешь: я ведь плюнула давно на жизнь свою... И вдруг так огорошить! Мужчина в юбке. Ломовая лошадь. И вдруг — я снова женщина... Смешно?» Быть благодарным — это мой был долг. Ища защиту в беззащитном теле, зарылся я, зафлаженный, как волк, в доверчивый сугроб ее постели. Но, как волчонок загнанный, одна, она в слезах мне щеки обшептала. и то, что благодарна мне она, меня стыдом студеным обжигало. Мне б окружить ее блокадой рифм, теряться, то бледнея, то краснея, но женщина! меня! благодарит! за то, что я! мужчина! нежен с нею! Как получиться в мире так могло? Забыв про смысл ее первопричинный, мы женщину сместили. Мы ее унизили до равенства с мужчиной. Какой занятный общества этап, коварно подготовленный веками: мужчины стали чем-то вроде баб, а женщины — почти что мужиками. О, господи, как сгиб ее плеча мне вмялся в пальцы голодно и голо и как глаза неведомого пола преображались в женские, крича! Потом их сумрак полузаволок. Они мерцали тихими свечами... Как мало надо женщине — мой Бог!— чтобы ее за женщину считали. _________ Евгений Евтушенко Благодарность (M.B.) 1968 Фото с сайта #poem_averinaclub

Я пытался уйти от любви, Я брал острую бритву И правил себя. Я укрылся в подвале, я резал Кожаные ремни, Стянувшие слабую грудь. Я хочу быть с тобой, Я хочу быть с тобой, Я так хочу быть с тобой, Я хочу быть с тобой, И я буду с тобой В комнате с белым потолком, С правом на надежду. В комнате с видом на огни, С верою в любовь. Твоё имя давно стало другим, Глаза навсегда Потеряли свой цвет. Пьяный врач мне сказал - Тебя больше нет, Пожарный выдал мне справку, Что дом твой сгорел. Но я хочу быть с тобой, Я хочу быть с тобой, Я так хочу быть с тобой, Я хочу быть с тобой, И я буду с тобой В комнате с белым потолком, С правом на надежду. В комнате с видом на огни, С верою в любовь. Я ломал стекло, Как шоколад в руке, Я резал эти пальцы за то, что они Не могут прикоснуться к тебе. Я смотрел в эти лица И не мог им простить Того, что у них нет тебя И они могут жить. Но я хочу быть с тобой, Я хочу быть с тобой, Я так хочу быть с тобой, Я хочу быть с тобой, И я буду с тобой В комнате с белым потолком, С правом на надежду. В комнате с видом на огни, С верою в любовь. В комнате с белым потолком, С правом на надежду. В комнате с видом на огни, С верою в любовь. __________ Илья Кормильцев Я хочу быть с тобой Фото с сайта #poem_averinaclub

Дитя, потерянное всеми... Все это было, кажется в последний, В последний вечер, в вешний час... И плакала безумная в передней, О чем–то умоляя нас. Потом сидели мы под лампой блеклой, Что золотила тонкий дым, А поздние распахнутые стекла Отсвечивали голубым. Ты, выйдя, задержался у решетки, Я говорил с тобою из окна. И ветви юные чертились четко На небе — зеленей вина. Прямая улица была пустынна, И ты ушел — в нее, туда... Я не прощу. Душа твоя невинна. Я не прощу ей — никогда. _________ Зинаида Гиппиус А. Блоку Апрель, 1918 Фото с сайта #poem_averinaclub

Утром в ржаном закуте, Где златятся рогожи в ряд, Семерых ощенила сука, Рыжих семерых щенят. До вечера она их ласкала, Причесывая языком, И струился снежок подталый Под теплым ее животом. А вечером, когда куры Обсиживают шесток, Вышел хозяин хмурый, Семерых всех поклал в мешок. По сугробам она бежала, Поспевая за ним бежать… И так долго, долго дрожала Воды незамерзшей гладь. А когда чуть плелась обратно, Слизывая пот с боков, Показался ей месяц над хатой Одним из ее щенков. В синюю высь звонко Глядела она, скуля, А месяц скользил тонкий И скрылся за холм в полях. И глухо, как от подачки, Когда бросят ей камень в смех, Покатились глаза собачьи Золотыми звёздами в снег. _________ Сергей Есенин Песнь о собаке Фото с сайта #poem_averinaclub

Каждый день под окошком он заводит шарманку. Монотонно и сонно он поет об одном. Плачет старое небо, мочит дождь обезьянку, Пожилую актрису с утомленным лицом. Ты усталый паяц, ты смешной балаганщик, С обнаженной душой ты не знаешь стыда. Замолчи, замолчи, замолчи, сумасшедший шарманщик, Мои песни мне надо забыть навсегда, навсегда! Мчится бешеный шар и летит в бесконечность, И смешные букашки облепили его, Бьются, вьются, жужжат, и с расчетом на вечность Исчезают, как дым, не узнав ничего. А высоко вверху Время—старый обманщик, Как пылинки с цветов, с них сдувает года… Замолчи, замолчи, замолчи, сумасшедший шарманщик, Этой песни нам лучше не знать никогда, никогда! Мы—осенние листья, нас бурей сорвало. Нас всё гонят и гонят ветров табуны. Кто же нас успокоит, бесконечно усталых, Кто укажет нам путь в это царство весны? Будет это пророк или просто обманщик, И в какой только рай нас погонят тогда?.. Замолчи, замолчи, замолчи, сумасшедший шарманщик, Эту песнь мы не сможем забыть никогда, никогда! _________ Александр Вертинский Сумасшедший шарманщик Фото с сайта #poem_averinaclub

Я к вам пишу – чего же боле? Что я могу еще сказать? Теперь, я знаю, в вашей воле Меня презреньем наказать. Но вы, к моей несчастной доле Хоть каплю жалости храня, Вы не оставите меня. Сначала я молчать хотела; Поверьте: моего стыда Вы не узнали б никогда, Когда б надежду я имела Хоть редко, хоть в неделю раз В деревне нашей видеть вас, Чтоб только слышать ваши речи, Вам слово молвить, и потом Все думать, думать об одном И день и ночь до новой встречи. Но, говорят, вы нелюдим; В глуши, в деревне всё вам скучно, А мы… ничем мы не блестим, Хоть вам и рады простодушно. Зачем вы посетили нас? В глуши забытого селенья Я никогда не знала б вас, Не знала б горького мученья. Души неопытной волненья Смирив со временем (как знать?), По сердцу я нашла бы друга, Была бы верная супруга И добродетельная мать. Другой!.. Нет, никому на свете Не отдала бы сердца я! То в вышнем суждено совете… То воля неба: я твоя; Вся жизнь моя была залогом Свиданья верного с тобой; Я знаю, ты мне послан богом, До гроба ты хранитель мой… Ты в сновиденьях мне являлся, Незримый, ты мне был уж мил, Твой чудный взгляд меня томил, В душе твой голос раздавался Давно… нет, это был не сон! Ты чуть вошел, я вмиг узнала, Вся обомлела, запылала И в мыслях молвила: вот он! Не правда ль? Я тебя слыхала: Ты говорил со мной в тиши, Когда я бедным помогала Или молитвой услаждала Тоску волнуемой души? И в это самое мгновенье Не ты ли, милое виденье, В прозрачной темноте мелькнул, Приникнул тихо к изголовью? Не ты ль, с отрадой и любовью, Слова надежды мне шепнул? Кто ты, мой ангел ли хранитель, Или коварный искуситель: Мои сомненья разреши. Быть может, это все пустое, Обман неопытной души! И суждено совсем иное… Но так и быть! Судьбу мою Отныне я тебе вручаю, Перед тобою слезы лью, Твоей защиты умоляю… Вообрази: я здесь одна, Никто меня не понимает, Рассудок мой изнемогает, И молча гибнуть я должна. Я жду тебя: единым взором Надежды сердца оживи Иль сон тяжелый перерви, Увы, заслуженным укором! Кончаю! Страшно перечесть… Стыдом и страхом замираю… Но мне порукой ваша честь, И смело ей себя вверяю… _________ Александр Пушкин Отрывок из романа в стихах "Евгений Онегин" Письмо Татьяны к Онегину Картина с сайта #poem_averinaclub

Я прошу, хоть ненадолго, грусть моя, ты покинь меня. облаком, сизым облаком, ты полети к родному дому, отсюда к родному дому. Берег мой, покажись вдали краешком, тонкой линией. Берег мой, берег ласковый, ах, до тебя, родной, доплыть бы, доплыть бы хотя б когда-нибудь. Где-то далеко, где-то далеко идут грибные дожди. Прямо у реки, в маленьком саду, созрели вишни, склонясь до земли. Где-то далеко, в памяти моей, сейчас, как в детстве, тепло, хоть память укрыта такими большими снегами. Ты, гроза, напои меня, допьяна, да не до смерти. Вот опять, как в последний раз, я всё гляжу куда-то в небо, как будто ищу ответа... Я прошу, хоть, не надолго, Грусть моя, ты покинь меня. Облаком, сизым облаком Ты полети к родному дому, Отсюда к родному дому. __________ Роберт Рождественский Песня о далёкой Родине На фотографии кадр из фильма "Семнадцать мгновений весны" #poem_averinaclub

Виноградную косточку в теплую землю зарою, И лозу поцелую и спелые гроздья сорву, И друзей созову, на любовь свое сердце настрою. А иначе зачем на земле этой вечной живу? Собирайтесь-ка гости мои на мое угощенье, Говорите мне прямо в глаза чем пред вами слыву, Царь небесный пошлет мне прощение за прегрешенья. А иначе зачем на земле этой вечной живу? В темно-красном своем будет петь для меня моя Дали, В черно-белом своем преклоню перед нею главу, И заслушаюсь я и умру от любви и печали. А иначе зачем на земле этой вечной живу? И когда заклубится закат по углам золотея, Пусть опять и опять предо мной проплывут наяву, Синий буйвол и белый орел и форель золотая. А иначе зачем на земле этой вечной живу? __________ Булат Окуджава Виноградная косточка Фото с сайта #poem_averinaclub

Он сидел на тропинке и… улыбался. Вы думаете, собаки не умеют улыбаться? Это вы просто ничего не знаете о собаках. Или мало с ними общались. Или вы просто излишне взрослый человек. Он был страшно грязен. С его длинного, как у таксы, тела, с коротких плотных лапок, с кустиков торчавшей на квадратной терьерной морде шерсти, и даже с огромного трехцветного веера хвоста капало какой-то бурой жижей. Он явно только что вылез из огромной лужи, которая в нашем лесу практически никогда летом не пересыхала, этим претендуя лет через десять-пятнадцать сменить статус на скромное озерцо. День был очень жаркий, и пес спасался от перегрева. Сейчас ему было очень хорошо, и поэтому, завидев меня и моего пластмассового синего зайца, которого я, сильно обогнав бабушку, толкала впереди себя на палке, он решил поделиться со мной этим своим хорошим настроением: хвост махнул, расплескивая грязные капли, пес сперва прильнул к земле, словно приглашая меня играть, потом сказал негромкое «гав», подпрыгнул и, облизнувшись, сел. Я его «гав» ничуточки не испугалась, а совсем наоборот, и поэтому спросила: – Ты чего улыбаешься? Пес встал, широко и плавно замахав хвостом, еще раз встряхнулся, обдав меня грязным фонтаном брызг, и только направился ко мне погладиться, как сзади налетела бабушка. – Маша, Маша! Ты с ума сошла! Я только на тебя все чистое надела! Не смей его трогать! Это же не знакомая собака! – Бабушка, какая же она незнакомая? Она же улыбается! – Грязный какой! И, наверное, кусается, – бабушка схватила меня за руку и поволокла за собою, широким кругом обходя недоумевающего пса. Я обернулась. Словно впав с оцепенение, пес застыл столбиком на дорожке и его шоколадные глаза засветились грустью. – Бабуля, давай возьмём эту собачку? – взмолилась я. – Она такая хорошая. – Все собачки хорошие. Тебе дай волю, ты всех домой притащишь, от мокриц до крыс! – ворчала бабушка, крепко держа меня за руку. – Бабуля, нет, давай эту! Только эту, она грустная и улыбается, я такой не видела никогда, – я стала намеренно тормозить бабушкин широкий ход, обвисая на ее руке и волоча сандалии по тропинке. – Во-первых, – вдруг круто остановилась бабушка. – Если мы будем брать всех животных, которых жалко и которые улыбаются, у нас дома будет зоопарк. А во-вторых, я не скоро смогу купить тебе другие сандалии, и ты будешь ходить босиком! Она развернулась и пошла к детской площадке. Я еще раз оглянулась, но пса уже не было видно за поворотом дорожки. И я нехотя поплелась за бабушкой. Но хорошее настроение ко мне уже не возвращалось. Я села на поваленную березу и, глядя перед собой в пустоту, до конца прогулки монотонно возила своего зайца вперёд-назад на сколько позволяла мне длина палки. – Ну, что ты накуксилась? – спросила бабушка, когда, прочитав всю принесенную с собой газету встала с лавочки. – Пойдем. Нам пора обедать. Я молча поплелась за ней. На выходе из леса, в тени огромного старого дуба я снова увидела этого пса. Он уже успел обсохнуть, и каждая его не-пойми-какого-цвета шерстинка топорщилась отдельной светящейся на солнце стрелочкой. А вокруг бубликово- фонтанного хвоста переливался радужный отсвет. – Пе-еси-ик! – заорала я и, кинув на дорожке надоевшего синего зайца, понеслась к нему. Пес снова припал к земле передними лапами, подпрыгнул, и, лая, помчался мне навстречу. И прежде чем бабушка успела меня догнать, мы с ним встретились, я обняла его за шею, а он, смеясь, лизнул меня в нос. – Пошла, пошла… пошел! – кричала запыхавшаяся бабушка, размахивая газетой и моим синим зайцем. Пес с отчаянным лаем прыгал вокруг нее, словно хотел сказать: «Хорош сердиться! Давай играть!» – Маша! Прекрати с ним обниматься! Это гарантированные глисты! Он же уличный! – кричала бабушка. Но мы с псом уже неслись наперегонки: он лаял и нарезал вокруг меня круги, изо всех сил размахивая своим фонтаном, а я орала во все горло: – Песик! Ты мой песик! – Маша! – надсаживалась за моей спиной бабушка. – Маша! Там дорога! Маша! Она с трудом нагнала меня, схватила за руку и сердито сказала: – Если ты сейчас не прекратишь, мы больше никогда не пойдем в лес. – Хорошо, бабушка. Только пусть песик пойдет с нами! – Нет, – сердито отрезала бабушка и поволокла меня через дорогу. Голова моя естественно была повернута назад. Пес цивилизованно сел на краю тротуара, переждал проехавшую машину, и… затрусил за нами. – Пошел! Пошел! – развернулась бабушка. Пес остановился, слабо вильнул хвостом, улыбнулся, переступил лапами и… снова пошел за нами. – Бабушка, смотри, но он же нас уже любит! – И что? – И я его уже люблю. Смотри, он же меня не кусает! – А когда он умрет, что ты будешь делать? Собаки живут меньше, чем мы. – Плакать, – подумав, сказала я. – Плакать, – бабушка сердито вздохнула. – Деня под машину попал три года назад, а мы с Викой (так звали мою тетю) до сих пор плачем. Их хоронить… как детей. Ты просто этого еще не понимаешь. Бабушка ещё раз сердито вздохнула, и тут мы подошли к подъезду. – Но сейчас же он живой! Совершенно живой и довольный жизнью, улыбающийся пес сидел поодаль от нас и слабо повиливал хвостом. Бабушка обернулась. – Все, парень, иди. Не трави нам душу! Пес переступил с лапы на лапу и… не сдвинулся с места. – Никаких собачек, – неизвестно кому сказала бабушка и захлопнула за нами дверь подъезда. Я не разговаривала с бабушкой до вечера. Обнимая Мишку и Слоника, понуро сидела в своей комнате, глядя в стену и думая о том, как он там, один! А может быть, уже ушел? Настроение мое не исправилось и на следующее утро, когда надо было идти в детский сад. Я долго одевалась, ныла, канючила, мы с бабушкой отчего-то поругались… Наконец, уже опаздывая, бабушка рванула в сердцах на себя входную дверь… На коврике, о который надо вытирать ноги, лежал вчерашний пес и… улыбался. Бабушка застыла на пороге, а я помчалась на кухню, схватила из холодильника вчерашнюю котлету и сунула своему новому другу. – Что ты делаешь! – закричала бабушка. – Он же так никогда не уйдет! – Не уйдет! Не уйдет! – орала я во все горло. – Ты же не уйдешь, пока я буду в детском саду? Бабушка решительно перешагнула через пса, и, схватив меня за руку, вызвала лифт: – Ладно. С этим я разберусь, когда вернусь из сада. Всю дорогу, прыгая то на одной, то на другой ножке, я спрашивала бабушку: – Правда, ты его не прогонишь? Правда, ты его покормишь? Правда, он будет жить с нами? Я честное-пречестное буду себя хорошо вести в садике! Я дома буду все делать! – Я его не прогоню. Я его покормлю. Но с нами он жить не будет, – твердо глядя перед собой, механически, как автомат, отвечала бабушка. – Я найду ему хозяев. Когда тетя забрала меня вечером из сада, на нашем этаже у окна стояла большая, срезанная наполовину, коробка из-под телевизора, в ней был постелен наш старый плед, а рядом стояли две мои детские мисочки: одна с водой, а другая пустая – видимо, пес уже успел плотно поужинать. Бабушка сидела «на телефоне». – Алло, Люся? Тебе собачка не нужна? А жаль. Ну, может кто из твоих знакомых захочет… Да спроси, пожалуйста… – Алло! Рита! Здравствуй, дорогая… Да, я нормально… Слушай, ко мне тут собачка прибилась… Ну я знаю, ты собак не любишь. Но у тебя же так много знакомых… – Алло! Галя? Привет-привет! Слушай, ты не спросишь у себя на работе – может, кто собачку хочет… Месяцы шли, но ни у Люси, ни у Риты, ни у Гали никто из знакомых собачку брать не хотел. Поэтому всю осень это была моя особая забота: рано утром перед садом я бежала в подъезд поменять собачке миску с водой и отнести ему котлетку или кусочек курицы, или косточку из супа. (Не будем говорить о том, что тайком от бабушки в выходные сплавляла песику и свою манную кашу, а также ненавидимый мной молочный суп). Песик исправно провожал меня в детский сад, бабушку в магазин, тетю – до автобуса, которым она ехала на работу, лишь изредка покидая нас ради своего главного жизненного искушения: мимо помоек собачье сердце никогда его равнодушно не пропускало. Однако оббежав все свои злачные места, он исправно возвращался в свою коробку. Никакие мои слезы, и даже тетины уговоры не могли сломить бабушкиного упорства: в квартиру его пускать она категорически не хотела. Но Судьба распорядилась иначе. Буквально первый ее звонок прозвучал поздно вечером, когда бабушка уже укладывала меня спать. Сперва в подъезде раздался отчаянный визгливый лай, а потом – не менее визгливый женский крик. А затем кто-то вставил палец в звонок, и пока тетя моя не открыла дверь, звук гремел над квартирой, как трубный глас. На пороге стояла соседка с первого этажа Нина Ивановна, в руках ее трепыхался, отчаянно задыхаясь и взвизгивая, раскормленный карликовый белый пудель Филя. – Чей «недотерьер»? – строго спросила Нина Ивановна. – Ну, мы его кормим, а что? – вызывающе спросила тетя. – Мало того, что все алкоголики района пьют и колются в нашем подъезде, так вы еще тут собачник развели. Давайте весь приблуд к нам соберем! Приют для бездомных всего района устроим и задохнемся от вони. – Он в подъезде не гадит! – Не волнует. Убирайте собаку. – Вы же на первом этаже живете. Мы – на девятом. Никому из соседей этот пес пока не помешал. – Мне помешал! – категорически отрезала Нина Ивановна. – Мы с Филей спокойно в гости пройти не можем! – Он на вас кинулся? – это было просто невозможно, ибо наш жилец всех соседей девятого этажа встречал своей традиционной улыбкой и отчаянным вилянием хвоста. И все его потихоньку подкармливали и ласкали. А Сергей Иванович из квартиры напротив, пусть и безуспешно, но уговаривал жену взять пса к ним домой. Словом, он нравился всем, кто жил на девятом этаже. – Нет, но Филя нервничает. Убрать собаку, или я вызову собаколовку. И словно подтверждая слова хозяйки, пудель отчаянно заверещал, скаля свои мелкие зубки в сторону сжавшегося в комочек «недотерьера». – Хорошо, Нина Ивановна, – сквозь зубы процедила тетя. – Мы ищем ему хозяина, поэтому вам придется потерпеть еще несколько дней. Воздержитесь пока ходить в гости, раз вам так неприятно. А я уже рыдала в подушку: виноватые глаза моего любимца, выглядывавшего из-за спины Нины Ивановны, не давали мне спать всю ночь. – Мама, надо что-то делать, – сказала тетя. – Ищи ему хозяев! – отрезала бабушка. – И делай это интенсивнее. Я предупреждала, что будут проблемы! Это вы у меня беспечные… Надо было сразу его прогнать. На следующий день на лестничной клетке состоялось совещание соседей девятого этажа. Выяснилось, что жена Сергея Ивановича очень любит собак, но у нее аллергия и взять нашего жильца она к себе не может. Бабушка была мрачнее тучи. Все соседи дружно поклялись, что изо всех сил будут помогать нам найти новый дом для нашего всеобщего любимца, а тетя укоряющее смотрела на бабушку. Любимец сидел в центре дружного соседского круга и виновато помигивал глазами, словно извинялся за то, сколько хлопот он наделал жалеющим его люям. Между тем, приближалась зима. Все чаще промозглая ноябрьская сырость загоняла к нам в подъезд, не только бомжей и подростков с пивом со всего района, но и мокрых котов и собак. Так на пледе рядом с нашим все еще безымянным другом появился… продрогший и худой котенок. Правда, прожил он с опекающим его нашим псом недолго: его забрала к себе соседка с пятого этажа. Но было очень трогательно наблюдать, как «недотерьер» терпеливо ждал, пока урчащий, маленький «недотигренок» расправится с его котлетой или кусочком курицы. И только когда пушистое тельце сытно отваливалось от миски, закатывая глазки от подступающего сна, начинал есть сам. И как никогда не трогал мисочку с молоком, которую бабушка наливала отдельно для трехцветного соседа. Второй звонок судьбы раздался тоже вечером. – Прошел месяц! – провозгласила Нина Ивановна. – Я предупредила! Вчера в подъезде я видела крысу! С завтрашнего дня я разложу везде крысиный яд. И, кстати, сдайте, пожалуйста деньги на домофон. Мне этот всеобщий бомжатник надоел. – У вас же самой собака! Как же вам не совестно! – сказала тетя. – У меня домашняя собака! С прививками, на поводке и мытая. С этими словами Нина Ивановна развернулась к нам задницей своего пуделя, безвольно висящего на ее руке и снова оскалившегося на коробку, где залег наш пес, и позвонила в квартиру напротив. Я снова прорыдала всю ночь. Тетя поссорилась с бабушкой. Утром выходного дня, кормя пса своими любимыми оладушками, которые утаила от бабушки, я тоже плакала, а он, помахивая хвостом, осторожно слизывал слезы с моего лица и… как всегда улыбался. Раздраженная тетя ушла на работу. А мы с бабушкой пошли в магазин. Один бог знает, почему наш «недотерьер» в этот день за нами не увязался. Может быть потому, что на улице уже трещал настоящий мороз, а он только что сытно поел и, положив морду на трубу подъездной батареи, сладко дремал, переваривая обильный завтрак. Когда мы, отстояв огромную очередь, вернулись, ни коробки, ни мисок на месте не было. – Ну, слава Богу – выдохнула бабушка. – Все же забрал кто-то. Я начала плакать – мы обе знали, что это не так. Бабушка сердито ковыряла дверь ключом. – Странно, – бурчала она – я вроде бы на верхний замок тоже закрывала. – Закрывала, закрывала! – раздался голос изнутри квартиры. Дверь распахнулась и на пороге показалась моя мама. – Мама! – закричала я и кинулась к ней на шею, – ты приехала. Мама приехала! Бабушка, пряча глаза, вытаскивала ключ из замка. – Что же ты даже телеграмму не дала… – А я сюрприз хотела сделать! А получился не один, а сразу два сюрприза! И она обернулась куда-то вглубь квартиры. – Иди сюда, иди, иди. Иди, не бойся, ты теперь под моей защитой! Из-за маминых ног сперва опасливо выглянула кирпично-квадратная мордочка с торчащими в разные стороны нелепыми шерстяными клоками, затем два виноватых глаза, а потом… потом весь «недотерьер» лег на пол и пополз к бабушкиным ногам, виновато виляя хостом и помигивая глазами. От его распушившейся, расчесанной, неожиданно светло-серой шерсти исходил аромат земляничного шампуня. Бабушка аж руками всплеснула: – Да что ж ты… Но мама перебила её: – Судя по нашему пледу, который я бросила стирать, вы не первый день его кормите. Так чего уж... не взыщи… а то какая-то дурацкая доброта наполовину. И бабушка снова опустила глаза. Пес словно понял, что его участь решена положительно, вскочил, закрутился, запрыгал вокруг бабушки, норовя лизнуть ее руки. – Уйди, уйди, дай пройти, – еще сердилась бабушка, с сумками пробиваясь на кухню. А мама бросилась меня раздевать, и пес прыгал теперь вокруг нас, то и дело облизывая то мою мордаху, то мамин нос. – Машка, вы как его назвали? – тормоша меня, спрашивала мама. – М-м-м-м… никак… – Что же он у вас так и жил безымянным? – удивилась мама. – Кормить кормили, а имя дать не озаботились. Мы все вошли в кухню. Мама села к столу и сказала: – Эй, новый жилец, иди сюда. Пес улыбнулся и с наслаждением подставил ей под руку свою морду. – Нет, подожди ласкаться, – строго сказала мама. – Сейчас мы будем выбирать тебе имя. – Шарик! – язвительно сказала бабушка, гремя кастрюлями. – Ну, зачем ты так! – смеясь, упрекнула мама. – Посмотри, он даже головы не повернул на твою колкость! – Значит, Тузик, – еще въедливее буркнула бабушка. Пес по-прежнему улыбался и ластился к маме. – Дружок? Лорд? Грей? Рекс? Но он вилял хвостом и никак не мог понять, чего от него хотят. – Так, Бима, иди-ка ты ужинать, – бабушка кряхтя наклонилась и поставила на пол миску с кашей. – Гав! – благодарно провозгласил Бима и пошел есть. Мама бросилась обнимать бабушку. – Только не надо делать вид, что ты придумала это только сейчас! – смеялась она. – Ты давно его так называешь! А Бима, бросив свою трапезу, снова самозабвенно прыгал вокруг них, оглашая кухню своим звонким лаем. – Не ори! – строго сказала бабушка. – Завтра же пойду в аптеку и всем вам, – тут она строго оглядела всех нас, – включая тебя, – тут ее взгляд упал на пса, и он в нетерпении переступил с лапы на лапу, – вкачу по дозе антиглистного! – Гав! – сказал Бима и помчался к своей миске. Похоже, его все устраивало, лишь бы мы были рядом. ________ Из романа Марии Авериной: «Контур человека: мир под столом», ЭКСМО, Москва, 2020. Посвящается Бабушке! #КонтурЧеловека