К 145-летию со дня рождения Максимилиана Волошина

Один среди враждебных ратей – Не их, не ваш, не свой, ничей – Я – голос внутренних ключей, Я – семя будущих зачатий. Волошин М. Пролог. 1915 г. Максимилиан Волошин, один из самых загадочных и колоритнейших персонажей Серебряного века. Человек-легенда, поэт-странник, коктебельский отшельник, исходивший пешком весь Восточный Крым с ящичком акварельных красок за спиной и с пастушеским посохом в руке. Сергей Маковский писал о нём: Среди современников Волошина были поэты крупнее, чем он. Но личность его — уникальна и неповторима. Тематика его творчества — неисчерпаема. Это поэт Парижа и певец Киммерийских сумерек, поэт-портретист, поэт-философ, поэт оккультных поисков и основатель жанра научной поэзии...Теософ, публицист, критик, краевед, художник, певец России, основатель первого в нашей стране Дома творчества...

Родился будущий поэт 28 мая 1877 года в Киеве. Его предки по отцу Кириенко-Волошины— казаки из Запорожья, по материнской линии — немцы, обрусевшие с 18 века. В жилах Волошина текла и русская, и немецкая кровь. Мать Елена Оттобальдовна (в окружении её прозвали «Пра», от слова «праматерь») - властная, волевая женщина с ястребиным профилем, в прошлом работница телеграфа, служащая в конторе железной дороги, ходила в мужской одежде: кафтанах, шароварах и казанских сапогах. С мужем она разошлась, прожив с ним три года, сына воспитывала одна.

С 4-х до 16 лет Волошин жил в Москве. В своей автобиографии он пишет, что с

Много прекрасных строк посвятил Волошин очаровавшему его своей дикой первозданностью Киммерийскому краю – восточному Крыму. С тех пор, как отроком у молчаливых Торжественно-пустынных берегов Очнулся я – душа моя разъялась, И мысль росла, лепилась и ваялась По складкам гор, по выгибам холмов. Огнь древних недр и дождевая влага Двойным резцом ваяли облик твой – И сих холмов однообразный строй, И напряженный пафос Карадага. Сосредоточенность и теснота Зубчатых скал, а рядом широта Степных равнин и мреющие дали Стиху – разбег, а мысли – меру дали. Моей мечтой с тех пор напоены Предгорий героические сны И Коктебеля каменная грива; Его полынь хмельна моей тоской, Мой стих поет в волнах его прилива, И на скале, замкнувшей зыбь залива, Судьбой и ветрами изваян профиль мой. 1918 г.

– так судит Волошин, однако в своей автобиографии называет 1900 год годом своего духовного рождения. Когда, овеянный туманом, Сквозь сон миражей и песков, Я шел с ленивым караваном К стене непобедимых льдов. Шел по расплавленным пустыням, По непротоптанным тропам, Под небом исступленно-синим Вослед пылающим столпам. А по ночам в лучистой дали Распахивался небосклон, Миры цвели и отцветали На звездном дереве времен, И хоры горних сил хвалили Творца миров из глубины Ветвистых пламеней и лилий Неопалимой купины. 1919 г.

Начиная с 1901 года, Волошин часто подолгу останавливался в Париже, где искал "первоисточник" европейской культуры. Там он познакомился с Хамбу-ламой Тибета, что по словам Максимилиана Александровича позволило прикоснуться к буддизму в его первоистоках.

В одном из писем М.А. Волошин пишет о Штейнере – главе международного антропософского общества – следующее: Жизнь Волошина за границей изобилует встречами с Рудольфом Штейнером. Последние их встречи относятся к периоду проживания Максимилиана Александровича в 1914 году в местечке Дорнах (Швейцария), где шло строительство Гетеанума, антропософского центра и где Волошину была отведена скромная роль – подручного в росписи занавеса.

Эллинская древность и Рим, европейское средневековье и Возрождение, культура Востока и новейшие достижения искусства Запада — все манит и влечет Волошина, его творческий гений хочет "все видеть, все понять, все знать, все пережить". Он воспринимает историю человека, начинающейся не во вчерашнем каменном веке, а за миллионы миллионов лет, там, где земля оторвалась от солнца, осиротела. Холод сиротства в истоке. Отроком строгим бродил я По терпким долинам Киммерии печальной… Ждал я призыва и знака, И раз перед рассветом, Встречая восход Ориона, Я понял Ужас ослепшей планеты, Сыновнесть свою и сиротство. 1911 г. Подобное мироощущение является ключом к его человеческому существу, к линии его поведения, ко всему, вплоть до житейских мелочей. Отсюда та редкая в среде писателей свобода, независимость, нечувствительность к уколам самолюбия. Он всегда казался пришедшим очень издалека.

Сам Волошин в своей автобиографии говорит: "Мое отношение к миру – смотреть Corona Astralis". В пятнадцати стихотворениях цикла "Corona Astralis" поэт рисует Человека – "путника во вселенной", гибель и рождение планет, каждой частицей своего телесного состава он словно помнит великие межзвездные дороги. Кому земля - священный край изгнанья, Того простор полей не веселит, Но каждый шаг, но каждый миг таит Иных миров в себе напоминанья. В душе встают неясные мерцанья, Как будто он на камнях древних плит Хотел прочесть священный алфавит И позабыл понятий начертанья. И бродит он в пыли земных дорог, –- Отступник жрец, себя забывший бог, Следя в вещах знакомые узоры. Он тот, кому погибель не дана, Кто, встретив смерть, в смущенье клонит взоры, Кто видит сны и помнит имена. 1909 г.

После долгого пребывания в Париже Максимилиан Волошин объявился в Москве в 1903 году. О нём сразу заговорили. Его внешний облик, парадоксальное поведение, удивительная открытость по отношению к любой мысли, любому явлению, его радостность, бившая ключом — всё вызывало в нём интерес. Валерий Брюсов записывает о нём в дневнике: «Юноша из Крыма. Жил в Париже, в Латинском квартале. Умён и талантлив».

«Француз культурой, русский душой и словом, германец духом и кровью», - так характеризовала его Цветаева. Внешность у Волошина была как бы двойственная, «смесь французского с нижегородским». Одним он напоминал персонажа из пьес Островского — этакий рубаха-парень богатырского сложения, с типично русским лицом, густой окладистой бородой лопатой, которые носили кучеры. С другой стороны — изысканная, слегка грассирующая речь, пенсне, чёрный цилиндр, изящные сдержанные манеры выдавали в нём парижанина.

Волошин был центром любой компании. Добродушный и дружелюбный, в спорах он не становился ни на чью сторону, умел примирить врагов и стать для каждого другом. Эти человеческие качества были всегда присущи его характеру. С детских лет он отличался редким миролюбием, которое подчас раздражало мать поэта, женщину мужественную и даже несколько мужеподобную, огорчавшуюся, что в Максе этой мужественности не было никогда. Случалось, она даже подговаривала соседских мальчишек нападать на сына, чтобы как-то «расшевелить» его. Это миролюбие и в дальнейшем оставалось принципом Волошина, - поссориться с ним было невозможно.

Волошин был радостный человек — для России непривычно радостный. Ему было 26 лет, но он говорил, что не страдал никогда и не знает, что это такое. Волошин не стыдился признаться в своей душевной гармонии. Но его страдания не обойдут его. Они ещё впереди.

Многие замечательные люди оставили свои воспоминания о М.А. Волошине. Среди них друг поэта Марина Цветаева. В своем эссе "Живое о живом", посвященном Волошину, она пишет:

Цветаева делает следующий вывод:

В подтверждение своих впечатлений о Волошине-мистике Марина Ивановна вспоминает свое посещение Крыма в 1914 году, когда в подполье волошинского дома начался пожар. В то время как Цветаева, ее муж и сестра бегали к морю за водой и тщетно пытались погасить пламя, Волошин был невозмутим. В перерыве между прибегами Цветаева видит: Гасить и возжигать… Волошин – возжигатель проявленного пламени – остался в воспоминаниях одного из своих почитателей таким:

Его прозрение в горний мир (именно это позволяло ему владеть огнем) выражалось и в его способности к чтению линий руки. Мудрость его при этом была такова, что он "никогда ничего не предсказывал, считая, что приподнимать завесу будущего не следует". Мой пыльный пурпур был в лоскутьях, Мой дух горел: я ждал вестей, Я жил на людных перепутьях В толпе базарных площадей. Я подходил к тому, кто плакал, Кто ждал, как я... поэт, оракул - Я толковал чужие сны... И в бледных бороздах ладоней Читал о тайнах глубины И муках длительных агоний. 1913 г.

Озаренное видение Волошина – залог подлинности его стихотворений – касалось всех сфер жизни. Очевидцы указывают на то, что он умел успокаивать, "заговаривать" боль. Описывают случай, когда он точно, без рентгеновских снимков установил место перелома руки. 

Поразителен и следующий эпизод. Живя в Крыму, никому не отказывающий в приюте, Волошин не позволил одному незнакомцу заночевать в своем доме. Настойчивость, с которой Максимилиан Александрович выпроводил этого человека, удивила окружающих. "В дальнейшем оказалось, что этот человек только что совершил ужасающее, чудовищное убийство".

С 1917 года М.А. Волошин уже не покидает свой дом в Коктебеле. "Дом Поэта" был спроектирован самим Волошиным. Одно из воплощений его внутреннего мира, он был так же необычен, как и весь облик его хозяина. Дом стоял одиноко, у самой морской черты, и бросался в глаза причудливостью своих архитектурных очертаний. Приземистая четырехугольная "вышка" венчала его обычную для крымских жилищ черепичную крышу. Легкие деревянные галерейки и внешние лестницы опоясывали это строение со всех сторон. От моря отделялось оно тощим, сквозным садиком, с трудом выращенным на этой негостеприимной и скудной почве.

В доме чувствовался поэтический вкус хозяина. Там хранилось много больших камней интересной формы, раковины, стояли диковинные деревья в кадках, интересно подобранные цветы и листья; рядом с ними скульптуры и картины начала нынешнего века. В башне двусветной мастерской, в нише между двумя диванами, стоял алебастровый слепок с головы египетской царицы Таиах. В молодости Максимилиан Александрович работал бесплатно в одном из музеев Парижа, чтобы получить этот слепок.

Войди, мой гость, стряхни житейский прах И плесень дум у моего порога… Со дна веков тебя приветит строго Огромный лик царицы Таиах. Мой кров – убог. И времена – суровы. Но полки книг возносятся стеной. Тут по ночам беседуют со мной Историки, поэты, богословы, И здесь их голос, властный, как орган, Глухую речь и самый тихий шепот Не заглушит ни зимний ураган, Ни грохот волн, ни Понта мрачный ропот. 1926 г. Кстати сказать, библиотека М.А. Волошина была огромна и уникальна, более 9 тысяч книг. Но при всей своей бескорыстности книги из своей библиотеки он давал крайне неохотно. Из-за утерянной книги мог поссориться с человеком.

"Дом Поэта" принимал ежегодно, особенно летом, множество гостей: здесь неоднократно бывали Марина Цветаева с семьей, Осип Мандельштам, Илья Эренбург, Алексей Толстой и многие другие талантливые люди.  К началу сезона съезжались гости. Волошин составил специальную памятку:

“Скажите, неужели все, что рассказывают о порядках в вашем доме, правда?”, — спросил у Макса гость. “А что рассказывают?” — “Говорят, что каждый, кто приезжает к вам в дом, должен поклясться: мол, считаю Волошина выше Пушкина! Что у вас право первой ночи с любой гостьей. И что, живя у вас, женщины одеваются в “полпижамы”: одна разгуливает по Коктебелю в нижней части на голом теле, другая — в верхней. Еще, что вы молитесь Зевсу. Лечите наложением рук. Угадываете будущее по звездам. Ходите по воде, аки по суху. Приручили дельфина и ежедневно доите его, как корову. Правда это?”. “Конечно, правда!” — гордо воскликнул Макс…

Устремившийся к общиножитию в Коктебеле, гость переступал порог дома и встречался с его хозяином.

Простота, рожденная мудростью, духовным равновесием гармонически дополнялась незаурядным интеллектом Волошина. Он был всесторонне образованным, культурнейшим человеком, с радостью делившимся своими знаниями с другими. При этом он был лишен какой-либо позы, более того, его знали как большого любителя всяческих мистификаций, эпатажа, участника всевозможных представлений, которые регулярно устраивались в его доме.

Неизменной спутницей Максимилиана Александровича была его мать Елена Оттобальдовна Кириенко-Волошина. Она держала себя по тому времени непривычно: постоянно курила, носила широкие шаровары, ботфорты. Окружающие называли ее Пра, что по мнению Марины Цветаевой означало:

Об отношениях матери и сына Марина Ивановна писала: Глубже непростые отношения матери и сына раскрывает стихотворение "Материнство", решающее вопросы родства, рождения и связи на уровне вселенских обобщений, корни которого кроются в древней философии Востока. Мрак... Матерь... Смерть... созвучное единство... здесь рокот внутренних пещер, там свист серпа в разрывах материнства: из мрака - смерч, гуденье дремных сфер. Из всех узлов и вязей жизни - узел сыновности и материнства - он теснее всех и туже напряжен: дверь к бытию Водитель жизни сузил. Я узами твоих кровей томим, а ты, о мать! - Найду ль для чувства слово? – Ты каждый день меня рождаешь снова и мучима рождением моим. Кто нас связал и бросил в мир слепыми? Какие судьбы нами расплелись? Как неотступно требуешь ты: "Имя свое скажи мне! Кто ты? Назовись!.." Не помню имени... Но знай: не весь я рожден тобой, и есть иная часть, и судеб золотые равновесья блюдет вершительная власть. Свобода и любовь в душе неразделимы, но нет любви, не налагавшей уз. Тягло земли: двух смертных тел союз, – Как вихри мы сквозь вечности гонимы. Кто возлюбил другого для себя, плоть возжелав для плоти без возврата, тому в свершении – расплата: чрез нас родятся те, кого, любя, связали мы желаньем неотступным. Двойным огнем ты очищалась, мать, – свершая все, что смелось пожелать, ты вознесла в слияньи целокупном в себе самой возлюбленную плоть... Но, как прилив сменяется отливом, – так с этих пор твой каждый день Господь отметил огненным разрывом. Дитя растет, и в нем растет иной – не женщиной рожденный, непокорный, но связанный твоей тоской упорной, твоею вязью родовой. Я знаю, мать, твой каждый час – утрата, Как ты во мне, так я в тебе распят. И нет любви твоей награды и возврата, затем, что в ней самой - расплата и возврат! 1917 г.

"Но нет любви, не налагавшей уз…" Только узы любви признавались Волошиным, в остальном в своих действиях и суждениях он был абсолютно свободным человеком. Он противостоял тенденциям времени, истоки которого – в проявлениях насилия и произвола – уже давали себя знать. Волошин ненавидел войну и было так, что во время гражданской войны спасал белогвардейцев от их "красных" врагов и наоборот. Позиция его была однозначна: А я стою меж них В ревущем пламени и дыме И всеми силами своими Молюсь за тех и за других. 1919 г.

В своей автобиографии М.А. Волошин признавался: "Ни война, ни революция не испугали меня и ни в чем не разочаровали, я их ожидал давно и в формах еще более жестоких". Потребностью огненного очищения наполнены строки: Верю в правоту верховных сил, Расковавших древние стихии, И из недр обугленной России Говорю: "Ты прав, что так судил!" Надо до алмазного закала Прокалить всю толщу бытия. Если ж дров в плавильной печи мало, Господи, – вот плоть моя!" 1921 г.

Эзотерический процесс соединения творческого огня поэта с огнем Высших сфер, сам процесс творчества, его условия поразительно точно переданы в стихотворении "Подмастерье" – "поэтическом символе веры" Волошина. Мне было сказано: Не светлым лириком, что нижет Широкие и щедрые слова На вихри струнные, качающие душу, – Ты будешь подмастерьем Словесного святого ремесла, Ты будешь кузнецом Упорных слов, Вкус, запах, цвет и меру выплавляя Их скрытой сущности, – Ты будешь Ковалем и горнилом, Чеканщиком монет, гранильщиком камней. Стих создают – безвыходность, необходимость, сжатость, Сосредоточенность... … Когда же ты поймешь, Что ты не сын земле, Но путник по вселенным, Чтоб солнца и Созвездья возникали И гибли внутри тебя, Что всюду – и в тварях и в вещах томится Божественное Слово, Их к бытию призвавшее, Что ты – освободитель божественных имен, Пришедший изназвать Всех духов – узников, увязших в веществе, Когда поймешь, что человек рожден, Чтоб выплавить из мира Необходимости и Разума – Вселенную Свободы и Любви, – Тогда лишь Ты станешь Мастером. 1917 г.

Мария Степановна Волошина (Заболоцкая).в своем «Дневнике»  пишет: «Какое счастье, что я около Макса! Господи, какой это большой человек! Мне иногда хочется записывать его слова, мысли. Сколько их падает и утекает напрасно. Ведь очень мало кто знает Макса-человека, его и поэта-то мало кто знает, а уж как человека и совсем немного… Сколько в нем терпимости, мудрости, благородства и бесконечной честности и деликатности к людям.».. Мастером М.А. Волошин был не только в поэзии, но и в живописи. В основном, он писал пейзажи, окрестности Киммерии. Неутомимый ходок и исследователь, Волошин исходил "Киммерии печальную область" вдоль и поперек, знал и любил каждую пядь ее. Современники воспринимали его как хозяина этих мест. Его приверженность к пейзажу объясняют отчасти его слова: "…чувство родины неизбежно связано с пейзажем; пейзаж – это лик родной земли".

Свои многочисленные акварели М.А. Волошин писал не только с натуры, но и по памяти. И в том и другом случае его пейзажи более условны, чем реальны. В беседах с друзьями Он не раз признавался, что никогда не стал бы художником, если бы в детстве не встретился с крымской землей, – сначала в Севастополе, потом в Коктебеле.

В статье "О самом себе" он писал: Волошин подчеркивает различие в подходе европейского живописца и японского. Там, где японцы фиксировали живую природу, исследуя ее пристально, не приукрашая, европейцы делали акцент на декоративности полотна. Волошина угнетало отсутствие опытного метода исследования природы как у живописцев, так, в свою очередь, и у ученых.

Своим художественным творчеством М.А. Волошин доказал эту теорию. Однажды в районе Коктебеля работали геологи. Познакомившись с Максимилианом Александровичем и его акварелями, они нашли, что его не натурный, а как бы условный пейзаж "дает более точное и правдивое представление о характере геологического строения района, нежели фотография" Геологи заказали Волошину серию рисунков. Следует отметить, что Волошин и сам был страстным геологом и археологом. Благодаря ему было точно установлено место потерянного города Каллиеры – венецианской гавани в восточном Крыму, о существовании которого в этих местах Максимилиан Александрович давно подозревал по сочинениям античных географов и апокрифическим картам.

Открытия М.А. Волошина, основанные на глубоком знании древних литературных источников, подкрепленном интуитивным видением, не ограничивались пределами Земли. Тогда как в 20-е годы наука могла только догадываться о том, что на Луне отсутствует почва, в цикле стихотворений "Lunaria" поэт писал: ...И страшный шрам на кряже Лунных Альп Оставила небесная секира. Ты, как З емля, с которой сорван скальп – Лик Ужаса в бесстрастности эфира!.. 1913 г.

Интуиция редко подводила М.А. Волошина. Чувства гармонии, равновесия, стремления к "золотой середине" не оставляли места чувствам неполноты, недооцененности. Несмотря на то что при жизни произведения Волошина публиковались мало, он отмечал: Мои ж уста давно замкнуты… Пусть Почетней быть твердимым наизусть И списываться тайно и украдкой, При жизни быть не книгой, а тетрадкой 1926 г.

Волошин не боялся умереть. Смерть не страшила его, быть может, в иные дни в глубине влекла, как того, чей дух полон, мысль додумана. В августе 1932 года он ушел из жизни.

Погребен он на горе Кучук-Енишары, впоследствии получившей название Волошинской. Существует поверье, что если на могилу Волошина положить камень и загадать желание, то оно обязательно сбудется.

Своеобразным завещанием поэта можно считать следующие строки: Ветшают дни, проходит человек, Но небо и земля – извечно те же. Поэтому живи текущим днем. Благослови свой синий окоем. Будь прост, как ветр, неистощим, как море, И памятью насыщен, как земля. Люби далекий парус корабля И песню волн, шумящих на просторе. Весь трепет жизни всех веков и рас Живет в тебе. Всегда. Теперь. Сейчас. 1926 г.

Свой дом Волошин завещал Союзу писателей, а хранительницей назначил Марию Степановну Волошину... Мария Волошина всю оставшуюся жизнь хранила и берегла наследие Макса - и дом, и книги, рукописи, акварели, вещи. Во время оккупации вместе с Анной Кораго, Мария прячет в земле все самое ценное - весь архив Волшина, коллекцию картин, книги. В 1943 году фашисты хотели взорвать дом, так неудачно для них расположенный у самой береговой линии. Мария Волошина вошла в дом и сказала: "Взрывайте, но только вместе со мной". ... ... Мария Степановна похоронена рядом с Максом Волошиным на вершине горы Кучук-Енишар...