Предыдущая публикация
Дедушка
– А слыхали, пацаны, на ведьмачьем хуторе хозяйка объявилась? – Колька бесцеремонно вбежал в курилку, прерывая разговор приятелей. – Да будет брехать-то, – отмахнулся Леха. – Вот те крест, не вру. Вчера прикатила поутру. Мимо пронеслась, будто ее черти гнали. Грязи из-под колес – фонтан, бабке куртку опять стирать. На заправке притормозила только, где братан мой работает. Там уж и я ее на велике догнал. Посидела на лавочке, кофе чуть ли не в три глотка выпила и мимо поселка – прямиком на хутор. Денег за бензин сунула, не глядя, сдачу не забрала. Брат замешкался – так зыркнула, что аж дух захватило. – От чего дух захватило, такая красивая, что ли? – поинтересовался Петро. – Да непонятно. Одета будто спросонья собиралась, нечесана, некрашена, а все равно что-то есть в ней такое… В одном свитере – только зад прикрывает, и зареванная вся. Нос задрала и смотрит будто на пустое место. Мужики заржали после такого описания: – С тех пор, как дед ее помер, не приезжала ни разу, – заметил Леха. – И чего вдруг сейчас? – Ну ясное дело, мужик бросил – поехала с природой сливаться, в гармонию. У них там модно в городе, чуть что случится – валить в глушь, с деревьями обниматься, энергию подпитывать, – сквозь смех прокомментировал Петька. – Ну, Колька, не томи, похорошела или наоборот, кошелка старая стала? Все еще рыжая, как морковка? Помню, мы ее в детстве Белкой дразнили. Николай пожал плечами: – Рыжая, да. Вот-вот тридцатник стукнет, плоская, метр без кепки. Беллой ее зовут, потому и Белка. А бабка моя говорит, глаз у нее дурной. – А чего, парни, может, вечером прогуляемся, навестим хуторяночку? – у Петро заплясали в глазах шальные бесенята. Он закинул в рот мятную конфетку и скабрезно хихикнул. Никола побледнел: – Ты чего, сбрендил? К ночи на хутор? Бабка говорит, ведьма она. Дед был колдун, и она такая же. Петька заржал так, что чуть не подавился леденцом. – Какая ведьма? Сказок бабкиных обслушался? Баба она обычная, хоть и рыжая. А глаз у нее не дурной, это болезнь такая наследственная, «ге-те-ро-хро-мия» – во! Колька лихорадочно набирал в поисковике мобилки незнакомое слово: – Да вроде гугл говорит, не болезнь… – А то, что она ведьма, тоже гугл говорит? – процедил Леха. – Ну, братаны, это вы без меня уже, – чуть ли не пискнул Колька. – Сдрейфил? – Леха ободряюще похлопал по плечу приятеля. – Деда ее на хуторе нет больше, одна она там. Боишься, что порчу наведет? – Ну, пацаны, Настюха узнает, мне ж потом спасу не будет, – пытался отмазаться Колька. – Да сдалась вам эта баба. Она старая ж уже. – Не старая, а зрелая. Мужик бросил, самое время утешить. Не узнает твоя девка, и Белка болтать не будет, поплачет и укатит обратно, – заметил Петро. – Ладно, работать пора. Забьемся часов на десять. Колька вспомнил, как Белка, глянула на него из распахнутого окна машины поверх антибликовых стеклышек в серебристой, тонкой, почти невидимой оправе. Ледяные были эти глаза, колючие и цепкие, хоть и смотрели из-под покрасневших опухших век. Взглядом этим дурным как ножом резанула. И в этот миг, как специально, колесо тормозящего велика напоролось на гвоздь и вильнуло. Кольку выбросило из седла так, будто под ним взбрыкнула норовистая лошадь. Джинсы, само собой, в хлам на коленях. Бабка дома голосила, даже не за рваные штаны и грязную куртку: «Дитятко, она тебя часом не сглазила, родненький, может, пойдем в церкву, свечку поставим спасителю…» – Чего я бабке-то скажу? – тоскливо пробурчал Колька. – Скажи, мы в город поехали потусить, чтоб до утра не ждала, – Петро больно хлопнул приятеля по спине и, набрасывая на ходу куртку, поспешил к заждавшимся его золотых рук неисправным механизмам. Колька и сам не знал, отчего ему так стремно и пакостно. Ему страшно не хотелось, чтобы его заподозрили в трусости. Он тащился за приятелями далеко в хвосте, промерзая в кожаной косухе и пропитавшейся холодным потом флиске. Динамики на Лехином мотоцикле надрывались слащавой попсой, и музыка привносила в разум дополнительное колючее раздражение. Не то чтобы Колька верил во всякую там магию-шмагию и бабкины россказни. Но что-то ему подсказывало, что от некоторых людей надо держаться подальше. Даже беззащитная лисица в капкане может и тяпнуть больно, и бешенством заразить. А эта женщина в своем доме, на своей земле, а не в ловушке. Может, их и трое, но дело-то они задумали неправое. – Ну ребята, может, все-таки не надо? – Николай нехотя слез с мотоцикла, расстегивая ремень на шлеме. Когда он подъехал, друзья уже зашли в калитку, оставив байки у изгороди. – Смотри, свет горит – не спит, небось, горюет наша Белка, – усмехнулся Петро. – Почем ты знаешь, что горюет, может, наоборот – веселится, – буркнул Колька. – Вот и посмотрим. Может, вместе повеселимся, – ухмыльнулся Леха и решительным шагом направился к дому. Петро постучал кулаком по двери, выглядевшей достаточно добротно, несмотря на то, что дом пустовал годами, принимая изредка летних гостей. За дверями царила полная тишина, хозяйка то ли не слышала, то ли делала вид, что занята. – Глянь, Леха, чего она тут зарывала-то? – мотоциклетные фары выхватывали кусок земли рядом с домом. Около крыльца, над корнями развесистой яблони, почти упирающейся голыми ветками в окна, земля была рыхлая, свежевскопанная. У сеней стояла лопата, вся в комьях засохшей грязи. У самого ствола лежал букетик подснежников, перевязанный черной ленточкой. – Точно не картошку, – хмыкнул Леха. – Да, верно, и не клад, – снова загромыхал ладонью по доскам Петро. – Выходи, красавица, гости пожаловали. Может подсобить чем? Нехорошо женщине одной в лесу куковать. Дверные створки резко распахнулись. Петро еле успел отпрянуть, и тут же ввалился в пустые сени. Колька покорно подался следом за приятелями и оторопело замер на входе. Из дома пахнуло теплом, хотя дымок из трубы не курился – парень еще подумал, куда городской печку топить, небось, электричество жжет на обогрев. Хозяйка встала в дверях, не переступая порог из горницы в сени. Ореол рыжих, слегка спутанных волос обрамлял ее лицо с тонкими колючими чертами, но все равно довольно миловидное. Зеленый глаз щурился насмешливо, а бледно-голубой смотрел холодно, не мигая. А в руках дамочка сжимала старое охотничье ружье, направляя ствол прямо в живот Петро. – Ну, ты чего… – слащаво, но без трепета в голосе, выдавил Леха. – Мы люди простые, у нас так гостей встречать не принято. Заржавело, поди… Женщина хладнокровно щелкнула затвором. «Шиш тут что заржавеет, – мысленно заскулил Колька, – вон сапоги блестят, будто и не месила в них грязь, уже помыть успела». – А у нас не принято без приглашения в гости являться, – спокойно заметила Белла. Леха в дурном запале шагнул по направлению к хуторянке. – Мы же по-хорошему, по-соседски. Нет чтобы в горницу пригласить, чаек заварить… Николке стало совсем тоскливо. Шутка затянулась, да и хозяйка не настроена была на томный лад. И не хотелось смотреть, да она против воли приковывала к себе взгляд. Двустволку Белла держала очень уверенно. Руки, несмотря на кажущуюся хрупкость, не дрожали, ни единая жилка не дернулась на ее лице. Кончики пальцев побелели от напряжения, и легкая улыбка зазмеилась на бледных губах. – На всех патронов-то не хватит, – выдавил с показным задором Леха, но Петро его не поддержал: – Ну, ладно-ладно, пошутили, и будет, – Петька попятился к дверям. Женщина сделал шаг вперед – теперь уж и Леха начал отступать, стараясь не растерять остатки достоинства, все еще глупо улыбаясь. Колька как зачарованный смотрел на хозяйку хутора. Шальная мысль пронеслась в голове – а не ведьма ли она часом на самом деле? Три здоровых мужика вломились в дом, в поздний час, без спросу. А она и не думала прятаться. Белла, как была в маловатой подростковой плюшевой пижамке и меховых тапках на босу ногу, так и вышла к дурным визитерам. Она выглядела как десятиклассница, тонкая и хрупкая. Маленькая грудь едва проступала под тканью, острый подбородок упрямо торчал вперед, и мелким бесом вьющаяся прядь падала на точеный, чуть длинноватый, нос, смягчая холодность черт лица и лихорадочный блеск глаз. – Что застыл? – хозяйка подтолкнула Николая стволом к выходу, и парень, почти не чуя под собой ватных ног, с трудом шагнул назад. – Давай, давай, топай, – нетерпеливо фыркнула женщина. – В штаны только не наложи, а то бабка ругаться будет. Колька обернулся к околице – и вместо того, чтобы бежать к мотоциклу, с ужасом ощутил, что ноги его будто приросли к крыльцу. Не спеша, переваливаясь на крупных лохматых лапищах, в калитку еле вписался огромный медведь. Встретить такого ранней весной, только что вылезшего из берлоги и охочего до любой добычи – хорошего мало. Зверь встал на задние лапы и угрожающе заревел. Даже на таком расстоянии Колька почувствовал его дыхание, сладковатое, с удушающее-густым запахом падали. В свете луны блеснули клыки-кинжалы, и на талый ноздреватый снег из зловонной пасти закапала слюна. Зверь махнул лапой, сковырнув дорогую акустику. На втором байке когти вспороли кожаное сидение, сняли металлическую стружку с боков. Колька почувствовал, как горячая струйка потекла по бедру вниз, орошая голень и наполняя ботинок. Ноги его, будто приросшие к земле, вдруг среагировали сами, и он задал такого стрекача, какого и сам от себя не ожидал. Перемахнул через колючую изгородь и помчался, не разбирая дороги. Медведь заревел, с хрустом наступил на третий байк и потрусил к забору. Приятели переглянулись и рванули через заботливо распахнувшуюся калитку в сторону поселка. Белла опустила ствол и бережно положила на лавку. Сунула ноги в дутики и, даже не накинув парку, вышла во двор. Медведь все еще стоял у околицы, провожая взглядом удирающих хулиганов. Он почесал лохматый загривок об раскуроченный байк и обернулся: маленькие, налитые кровью глазки сверлили женщину оценивающе-ехидно. – Спасибо, дедушка, но я бы и сама справилась, – Белла вздохнула. Зверь тряхнул головой и потрусил в лес, больше не оглядываясь, прочь от своего старого дома. Белка задумалась, каково это – навсегда остаться зверем после того, как за человеческим телом придет смерть. Она гадала, которая из висящих в овине шкур пришлась бы впору ей: волчья или лисья. Хочется ли ей выслеживать добычу, затаившись на ветках пятнистой рысью, или лучше выбрать облик лохматой росомахи? Шкур так много, при жизни – меняй, не хочу, а вот после смерти останется лишь одна. Еще на крыльце она услышала надрывное многоголосое мяуканье. Белла вернулась в горницу, взяла с тумбочки бутылочку с козьим молоком и, угнездившись в кресле, продолжила кормление крошечных, еще слепых котят, возмущенных, что их трапезу прервали. Горевать и дальше о погибшей при родах кошке стало некогда.
Автор: Натали Исупова
#мистическиерассказы
Следующая публикация
Комментарии 3