Образование

И никогда так мира не хотелось, И никогда так не хотелось жить, Как в эти годы, где куда-то делось Умение рассветом дорожить, И каждым днём, и каждою минутой, И поцелуем мамы у дверей. Мы так живём, сто жизней есть как будто… Мы очень зря пренебрегаем ей – Той жизнью, что внезапно ускользает, Как с пасмурных небес весёлый луч. Чего же нам для счастья не хватает? Не мир угрюм, жесток и невезуч, А мы его таким нарисовали… Всего нам мало, что имеем мы. Зимою мы по лету тосковали, А летом не хватает нам зимы… Мы требуем любви, не понимая, Что нужно отдавать, а не просить… Мы глупо в революцию играем, Самих себя не в силах изменить… И только познакомившись с бедою – С болезнью, нищетою и войной, Мы снова ценим небо голубое И мира вновь хотим любой ценой… Из века в век одни и те же грабли… Опять смешим кого-то в облаках. Свои ошибки не исправив, нам ли Судить других, увязнувших в грехах? Ирина Самарина-Лабиринт

У ГОРЬКОГО Мы входим на кухню. На плите – большие медные кастрюли. Мы проходим через кухню в столовую. Навстречу нам идет Горький. Что-то изящное в его бесшумной походке, в его движениях и жестах. Он не улыбается, как это полагается хозяину, но лицо у него приветливое. В столовой он садится за стол. Мы рассаживаемся на стульях и на низенькой пестрой тахте. Я вижу – Федина, Всеволода Иванова в солдатской шинели, Слонимского, Груздева. Покашливая, Горький говорит о литературе, о народе, о задачах писателя. Он говорит интересно и даже увлекательно. Но я почти не слушаю его. Я смотрю, как он чуть нервно барабанит пальцами по столу, как он улыбается едва заметно в свои усы. Я смотрю на его удивительное лицо – умное, грубоватое и совсем не простое. Я смотрю на этого великого человека, у которого легендарная слава. Вероятно, это нехорошо, беспокойно, утомительно. Я бы не хотел этого. Как бы в ответ на мои мысли, Горький говорит, что его далеко не все знают, что вот на днях он ехал в машине и охрана задержала его. Он сказал, что он Горький, но один из охраны сказал: «Горький ты или сладкий – это нам безразлично. Предъяви пропуск». Горький чуть улыбается. Потом снова говорит о литературе, о народе, культуре. Кто-то за моей спиной записывает то, что говорит Горький. Мы встаем. Прощаемся. Чуть прикоснувшись рукой к моему плечу, Горький спрашивает: – Что вы такой хмурый, мрачный? Почему? В ответ я что-то бормочу о своем сердце. – Это нехорошо, – говорит Горький. – Надо полечиться… Вы на днях зайдите ко мне – поговорим о ваших делах. Мы снова идем через кухню. Выходим на лестницу. Выходим на Кронверкский проспект – на проспект Горького. М. Зощенко

Так выглядят идеальные здоровые отношения!

Какие вкусные воображаемые жучки 😁

Отличная работа

Как Иван Тургенев 40 лет страдал из-за Полины Виардо, которая очаровала его, несмотря на непривлекательную внешность ВИАРДО ОБЛАДАЛА ОСОБЫМ ШАРМОМ, КОТОРЫЙ СВОДИЛ С УМА МНОГИХ МУЖЧИН КАК ВСЕ НАЧАЛОСЬ Осенью 1843 года Иван Тургенев посетил петербургскую оперу, чтобы увидеть очередную постановку. И именно тогда писатель впервые встретился с певицей Полиной Виардо-Гарсиа. Зал при виде нее воскликнул, что она «некрасива». И действительно, она была слегка сутулой и с нескладной фигурой. Ее глаза навыкате и лицо, на которое, по мнению художника Ивана Репина, невозможно было смотреть в анфас, не привлекло зрителей. Но стоило Полине запеть, как зал восторженно вздохнул: «Она божественна». Чар ее голоса не избежал и сам Тургенев, который позднее вспоминал: «С той самой минуты, как я увидел ее в первый раз, с той роковой минуты я принадлежал ей весь, вот как собака принадлежит своему хозяину...» Сблизился он с Полиной благодаря ее мужу Луи, который 1 ноября 1843 года представил ему свою супругу: «Познакомьтесь: русский помещик, хороший охотник, приятный собеседник и плохой стихотворец». И в скором времени Тургенев стал вхож в дом Виардо вместе с графом, неким генералом и сыном директора Императорского театра. Они должны были занимать Полину интересными рассказами и историями, всячески развлекая ее. И писатель выигрывал на фоне своих соперников — он даже вызвался обучать испанку русскому языку. И благодаря его усилиям через две недели она исполнила песню на русском языке «Севильский цирюльник», после чего вся публика Петербурга пала к ее ногам. Каждый день восхищенный Тургенев встречался с Виардо и не скрывал своей любви: «Господа, я так счастлив сегодня!» А вот сама Полина восторга мужчины не разделяла — ко всем поклонникам она относилась более чем равнодушно: «Для того чтобы женщина пользовалась успехом, она должна на всякий случай придерживать около себя совершенно ненужных поклонников. Должно быть стадо». «КОЛДОВСТВО ПРОКЛЯТОЙ ЦЫГАНКИ» Писатель, который сошел с ума от любви к певице, был готов следовать за ней повсюду. Он ездил с ней в Париж, Лондон, Баден-Баден и снова в Париж. Лев Толстой после того, как встретился во французской столице с Иваном Тургеневым, вспоминал: «Никогда не думал, что он способен так сильно любить». Сам же писатель, погруженный в чувства, признавался: «Ах, мои чувства к вам слишком велики и могучи. Я не могу жить вдали от вас, я должен чувствовать вашу близость, наслаждаться ею. День, когда мне не светили ваши глаза, — день потерянный». Мать Тургенева, который из-за любви позабыл все — и родину, и близких людей — была разозлена. После того, как спустя годы странствий писатель вернулся в имение Спасское-Луговское, она решила поговорить с ним. По воспоминаниям, мать сетовала: «Околдовала тебя проклятая цыганка!» Помимо этого, барыня Варвара Петровна грозилась лишить сына наследства. Но на это Тургенев лишь возражал: «Маман, она не цыганка, она – испанка...» Разъяренная мать все равно решила наказать Ивана. Она лишила Тургенева помещичьих денег, после чего писатель забрал свою внебрачную дочь Пелагею, которая родилась от крепостной крестьянки, и отправил ее в Париж к Виардо. Те с умилительным восторгом приняли восьмилетнюю девочку, которая до этого толком не общалась с людьми. И через несколько лет Пелагея, которая не умела писать и читать, стараниями возлюбленной Тургенева стала образованной, хорошо рисующей и пишущей мадемуазель Полинетт, которая отлично владела французским языком. Тургенев прочно вошел в жизнь четы Виардо: «Судьба не послала мне собственного моего семейства, и я прикрепился, вошел в состав чуждой семьи, и случайно выпало, что это семья французская. С давних пор моя жизнь переплелась с жизнью этой семьи. Там на меня смотрят не как на литератора, а как на человека, и среди ее мне спокойно и тепло». Он испытывал к ним самые теплые чувства. Особенно счастливым он почувствовал себя в 1856 году, когда у Полины от него родился сын Поль. Сама же Полина его восторга не разделяла, а наличие у нее другого любовника, Ари Шеффера, ставит под сомнение отцовство русского писателя. Но вот потомки Виардо уверены, что именно Тургенев был отцом мальчика. Как раз к моменту рождения сына Иван разорвал непродолжительный роман с младшей сестрой Льва Толстого Марией — эти отношения оказались неудачными, ведь писатель так и не смог ее полюбить. Без ответных чувств остались и актриса Мария Савина, и баронесса Юлия Вревская. Казалось, что с актрисой Марией у него могло все получиться. 62-летнего писателя пленила молодая, женственная и талантливая девушка. Между ними установились тесные отношения, но Иван не мог забыть Полину Виардо, как бы ни старался. Даже если на родине он был счастлив, он говорил друзьям: Если госпожа Виардо сейчас позовет меня, я должен буду ехать». И действительно, он уезжал по первому же вызову. Андре Моруа в своей монографии «Тургенев» писал: «Если бы ему предложили выбор быть первым в мире писателем, но никогда больше не увидеть семью Виардо или служить у них сторожем, дворником и в этом качестве последовать за ними куда-нибудь на другой конец света, он предпочел бы положение дворника». Да и сам Тургенев не пытался скрыть это. В 1856 году он говорил другу Афанасию Фету: «Я подчинен воле этой женщины. Нет! Она заслонила от меня все остальное, так мне и надо. Я только тогда блаженствую, когда женщина каблуком наступит мне на шею и вдавит мне лицо носом в грязь». Так, писатель окончательно оказался в плену Полины. С 1863 года он все реже и реже бывал в России. Вплоть до самой смерти он жил с четой Виардо. И умер он на руках у женщины, которую любил больше всего на свете. А Полина Виардо пережила Ивана Тургенева на 27 лет.

16 мая исполняется 260 лет со дня создания «Императорского воспитательного общества благородных девиц». К этой дате в эфире телеканала «Россия-Культура» - документальный фильм «Фабрика кисейных барышень». В мае 1764 года императрица Екатерина II издала указ об открытии нового педагогического учреждения. Целью грандиозного эксперимента было воспитание идеальной женщины. В фильме рассказывается о том, как проходила ежедневная жизнь подопечных Смольного института (или, как их называли, смолянок) - условиях проживания, распорядке дня, чему их учили, форменной одежде, питании, развлечениях.

Марта стояла на краю ямы и понимала, что минуты её сочтены. Два мальчика и девушка продолжали копать, чтобы все семеро подростков могли уместиться в этой могиле. Марта ни о чем не жалела - судьба есть судьба. Эти юные создания навсегда останутся лежать здесь, под березкой на опушке леса. Отсюда хорошо различимы скаты крыш, сонные и далекие, как точки, но это они - крыши родной деревни. Ветер лениво перебирал листочки раскудрявых дубов, осин и клёнов и там, далеко у Оки, качались тонкие плети ивы, как безвольные руки, которые словно тянутся, желая помочь детям, но где там... В трёх шагах от Марты сидели на траве немцы, они переговаривались о своём, житейском. Дула их винтовок были направлены на партизан и на их ещё более юных пособников. У Марты горели ладони, в руках была сильная слабость, и немецкая речь резала слух - их язык был самым мерзким звуком на земле. Марта отдыхала от лопаты. Её сменил мальчик в лёгкой, большеватой для его головы будёновке. Знакомое лицо под козырьком. Она видела его раньше. Но где? Яма была почти готова. Стоя в ней по пояс, мальчик повис на лопате и обменялся с Мартой тяжёлым взглядом. Он засмотрелся на то, как трепещут у Марты на шее кончики синего платка, они расходились от узла длинными подбитыми крыльями. Несмотря на жару и стекающий каплями по спине пот, Марту сильно знобило и временами охватывала дрожь при дуновении слабого ветра. Марта безотчётно теребила кончик своего синего платка. Один из немцев подошёл к яме, осмотрел её и приказал на ломаном русском: - Выходить! Встать спиной! К яма - спиной! Быстро приготовились к расстрелу. Марта смотрела на дула немецких винтовок и не могла понять как это: вот сейчас она есть, а через мгновение её уже не будет... А птицы как чирикали, так и будут чирикать, и берёзы всё также будут шуметь, а ей всего двенадцать лет и её не будет больше, никогда не будет!.. Слёзы покатились беззвучно из глаз, Марта их даже не ощущала. Давайте же покончим с этим быстрее! Мальчик в будёновке запел с нарастанием: "Синенький скромный платочек Падал..." Юные партизаны и их помощники вмиг подхватили песню - они запели её дальше нестройным хором, глядя прямо перед собой: на дула винтовок, на белесых фашистов. ...падал с опущенных плеч... Ты говорила, что не забудешь Ласковых, радостных встреч... "Порой ночной мы распро..." - пела со всеми Марта и вдруг пролетающая в небе птица привлекла её внимание. Она подняла голову к синему ясному небу и в этот момент острая пуля прошла через её подбородок. Она уже в яме. Она ещё жива, ещё в сознании и слышит как немец говорит: "Аlles, begraben" (всё, закапывайте). И в лицо Марты полетела сырая земля. Она очнулась с тяжёлым дыханием. Воздух вылетал из лёгких, присвистывая, как из длинной тонкой трубочки. Сердце её заходилось, стуча о грудную клетку всполошенной птицей. Вся липкая от пота и в то же время словно облитая ледяной водой, Марта скинула одеяло и приподняла с живота насквозь вымокшую ночнушку. Потеребила её вверх-вниз, вверх-вниз, чтобы хоть как-то привести себя в чувство. Это был сон, сон... Вот он муж, вот очертания их квартиры, вот он кот, растянувшийся чёрной колбасой на сером ковре. Сон был до того реалистичен, что Марта продолжала чувствовать запах сырой земли и вкус собственной кро ви, и в ушах у неё гудело, и за этим гулом, на заднем фоне, она продолжала слышать слова немца: "закапывайте, закапывайте". Не удержавшись, Марта застонала, потрогала под подбородком дряблую кожу - всё нормально, раны нет. Это снова она, шестидесятилетняя Марта. Чтобы окончательно убедиться, она ощупала и грудь, и бока. Да, да, это её тело, чуть полноватое, но не критично, лишённое былой упругости. Но до чего же явственно она ощущала себя во сне двенадцатилетней девочкой, очень худенькой, по-птичьему лёгкой, с морозом на коже от страха, с трепещущим юным сердечком... Зашевелился муж. - Марта, ты что не спишь? Плохо тебе? - Кошмар приснился. Ты спи, спи... - похлопала она его поверх одеяла. - Я в туалет схожу. Сна ни в одном глазу. Она сонно прошаркала по коридору, скрипя паркетом. Кот грациозно потянулся, зевнул и последовал за ней. Мало ли? Вдруг хозяйка решила его лишний раз покормить? После туалета Марта подошла к окну на кухне. Город спал. Только в одном окне напротив горел за красными шторами свет и в школе, что была слева, тускло светились лестничные пролёты трёх этажей. Летняя томная ночь, можно сказать южная... Марта родилась и выросла здесь. Степи, лесопосадки, поля и почти нет леса, а тот, что есть, скуден и мал и деревья в нём низкие, не захватывающие воображение. Почему-то Марте в тот момент думалось именно о лесе, он её успокаивал, о настоящем лесе, таком, какой она видела по дороге в Москву. Двадцать лет прошло с той поры, как они ездили на машине в столицу, а эти восхитительные картины, как с полотен именитых мастеров, застыли навечно в её памяти. Всё началось на Орловщине. Сосны на пригорках. Высоченные ели вдоль дороги стеной и берёзы среди них: настоящие, крепкие и стройные берёзы, такие раскидистые, такие чистые, настолько русские, исконные, что хочется плакать... Так и ждёшь, что между ними сейчас промелькнёт белый платок и выйдут девушки в старинных сарафанах, с лукошками в руках... Или баба Яга пролетит в ступе по-над елями. Поёт душа и сердце радуется, глядя на всё это богатство. Да, Марта обожала настоящий русский лес, хотя бывала в нём за всю жизнь раз, два - и обчёлся. В лесу она чувствовала себя как дома, словно была по-настоящему дома, у своих корней... Странное ощущение, не поддающееся материальному объяснению. То, что снилось Марте, никогда не происходило в реальности ни с ней, ни с кем-то из предков. По крайней мере она о таком никогда не слышала. Марта вообще не знала что такое война, только из фильмов и книг, и те давались ей с большим трудом - было невыносимо больно переживать за героев, киноленты и повести впечатляли её слишком сильно и она никогда не возвращалась к ним вновь. "С мужем мы уже вместе сорок пять лет, - подумала Марта, глядя на городские огни ночи, - сорок из них в браке. Хорошо пожили... Небогато, но хорошо." Познакомились они в училище. Увидели друг друга в коридоре - и застыли. Зажглись одна о другую две спички... И жизнь с той поры наполнилась светом их чистой любви. Не могли и дня друг без друга. Всё преодолевали вместе. Трудности лишь закаляли их брак. Ни разу не возникало мысли: а вот... если бы да кабы жила она с другим, с более успешным, состоятельным... Нет! Вместе, бок о бок, крепко держась за надёжное плечо друг друга, преодолели все жизненные этапы. - Мне постоянно кажется, что ты мне дана как второй шанс. Понимаешь... Чтобы на этот раз по-настоящему прожить на земле... ни о чём не жалея, - сказал ей как-то муж. - Что ты имеешь ввиду, Вась? Мы ведь с пятнадцати лет неразлучны, - не поняла Марта. - А у меня такое ощущение, что я тебя когда-то потерял, и себя потерял, словно оборвалось всё внезапно, слишком резко. В прошлой жизни. - Как это - в прошлой? - Не знаю. Помнишь, ты в училище выступала с девчонками, вы пели прибаутки на сцене и на тебе был синий платок? У меня тогда было дежавю: вот хоть ты тресни, а я видел тебя такою когда-то, и ты тоже пела. И такая печаль на меня нашла, прям затошнило, хотя вокруг хохотали студенты, даже потолок закружился и лица размазались... Видел я тебя уже такой. - Не мог ты видеть! Не было больше такого! - Ну я хочу сказать, что всю жизнь как на гонках - боюсь не успеть отлюбить с тобой то время, что нам отведено. - Ой, Вася, ну тебя... Подумай лучше, какой костюм наденешь на свадьбу старшего сына. Свадьба-то на носу... Да... Давно был тот разговор. Только через пять лет после него Марте стал снится иногда один и тот же сон, когда она и забыла о том диалоге, а теперь вдруг вспомнила, как и сон тот, ещё более явственный, чем новый. Этот расстрел, от которого она сейчас проснулась, ей снился впервые, а вот прошлый, повторяющийся... Она девочка лет двенадцати и идёт по великолепному лесу. Под ногами мягко ото мхов и слоя прошлогодних листьев. Заливисто вытягивают трели птицы. Вокруг - все оттенки зелёного и среди них, как живые души, как воплощения ангелов, стройные стволы берёз. Лес прорезает небольшая река, Марта начинает переходить её вброд, ощущает течение и холодную воду. Вода залилась за голенище сапог и Марта ёжится от холода. Она постоянно оглядывается, а за ней идут несколько человек, то ли мужчин и женщин, то ли ещё юношей, подростков. Марта понимает опасность и важность своей работы, она как бы проводник людей из одного места в другое, более безопасное. Она замечает, что на ней фуфайка, кирзовые сапоги и синий платок, концы которого разлетаются время от времени под подбородком. На лесной тропинке показывается мальчик, он старше Марты года на три-четыре. На нём будёновка грязно-бежевого цвета, Марта отчётливо видит на ней красную звезду. Мальчик нравится ей по-ребячьи, но знакомы ли они Марта не понимает. Они кивнули друг другу и мальчик забрал у Марты тех людей, повёл дальше, а Марта стала возвращаться назад той же тропой. Она чувствовала, что улыбается, ей хорошо... Она обняла берёзку, прокружилась вокруг один раз и уткнулась носом в прохладный белый ствол. Еле уловимый запах коры и и банного веника... Здесь обрывается сон. Имя художника на картине (не могу разобрать) Коту надоело безрезультатно тереться о ноги Марты. Он запрыгнул на окно и стал бодать её в живот. Марта погладила его машинально, вздохнула тяжело. - Ну что ты? Ну что? Взяв кота на руки, она вернулась в кровать. Так и не заснула до утра, терпеливо ждала, когда проснётся муж. - Вася, я хочу поехать на Оку. Где лес погуще. Давай выберем место. - В каком смысле? Навсегда что ли? - сонно просопел муж и потёр глаза. - Да нет... Пока так... На отдых. - Вот новости... Это, наверное, дорого. - Так и что? У нас на чёрный день есть отложенные, что мы всё сидим и сидим на одном месте, такая страна огромная, а мы ничего и не видели, - упёртым голосом настаивала Марта. - Тянет меня в те края, понимаешь... Что нам осталось от той жизни, так ничего и не... Она остановилась, почувствовав, что голос становится предательски низким. Василий почесал лысую макушку. - Ну хорошо, давай, сегодня выберем. - Правда? - Ага. Марта распластала на себе чёрного кота и от души почесала ему брюхо. Кот мурчал громко, как трактор. - А кота куда? Детям закинем? - Да уж разберёмся. Несмотря на разбитое состояние, Марта чувствовала себя необычайно счастливой. - Знаешь, Вася, мне ведь снится она... Ока. Какая-то деревня, а за ней речка, и я точно знаю, что это Ока. Я видела это во сне, будто стояла у опушки леса. И ещё... - Мммм... - промычал муж, - а мне снилось, что я вокруг луны парил. Так что после Оки на луну слетаем, а то не честно. Выбрали они домик на базе отдыха, самый приемлемый по цене вариант, да и тот был для них дороговат. Ехать решили на машине. Василий тоже радовался, штудировал интернет, смотрел, что ещё можно посмотреть поблизости. Сидели вместе за экраном и рассматривали пейзажи с пригорками, лесом, извилистой рекой... Накануне отъезда приснился Марте опять тот сон, в котором она ведёт через лес людей. - Ты опять спала неспокойно, я даже будил тебя, помнишь, и укрывал? - сказал утром муж. - Нет. - Ага. То ёжилась, будто замёрзла, то головой без конца вертела. Может у тебя снова мигрень? - Нет, всё нормально, только опять этот проклятый сон, один и тот же, не даёт мне спокойно спать. - Какой? Ты не рассказывала. - А! Ерунда какая-то. То ли война, то ли что, а я девочка и веду по лесу людей, речку вброд перехожу, а вода ледяная прям, заливается в сапог. Муж состроил задумчивую гримасу. - Интересно... Вспомнил вдруг... Мне тоже подобное снилось. И не раз! Вот только сейчас это понял! Тоже иду по лесу, я подросток, и знаю, что мне нужно встретить людей, я проводник в партизанском отряде, переправлял их из отряда в тыл. Иду, иду... И мне навстречу выходит девочка, а позади неё партизаны, а девочка в фуфайке, такая тощенькая, и на голове у неё, как у Алёнушки, платок синий-синий... Марта взволнованно замахала руками, кот слетел на пол. Она несколько раз хватанула ртом воздух. - На мне в том сне был синий платок! И фуфайка, и сапоги кирзовые! - Слушай... - бледнея, округлил глаза Василий, - а ты случайно не та девочка из моего сна? Может это наши прошлые жизни? Только я ещё смутно помню, снилось как-то... опять платок синий... немцы возле нас с оружием, а мы стоим, а я плачу и пою, и девочка поёт, и ещё там был кто-то... - Да, да... - задрожала Марта. - Один раз снилось. Мы пели "Синенький скромный платочек..." И нас расстреляли. Сырая земля полетела мне в лицо и я проснулась, недавно снилось. Они ошеломлённо смотрели друг на друга. Затем, захлёбываясь эмоциями, стали вновь и вновь пересказывать сны, вспоминать или додумывать детали... *** - Куда же ты меня ведёшь? Забрели в такие дебри! - возмущалась Марта. Она запыхалась, пока пробирались по узкой тропе через лес, уходя в сторону от Оки. Марта мечтала об одном - вернутся назад, в уютный дворик турбазы и посидеть в благоустроенной тени дерева на кресле-качалке. - Остался всего один километр, - успокоил её Василий, увлекая всё дальше. - Это сюрприз. Я нашёл кое-какую информацию... Шли они шли и наконец деревья стали редеть. Василий то и дело сверялся с картой в мобильном. Вышли на лесную опушку. Словно на расписном блюдце, открылась глазам Марты маленькая деревушка, а за нею, видно, блестит река, как бы огибает её полукругом. В стороне, между деревушкой и опушкой леса, расположилось небольшое кладбище. Но они не пошли никуда. Василий покрутил головой и твёрдо взял жену за руку. - Вон туда посмотри. Видишь? Под высокой берёзой? Памятник с побелкой, размером чуть больше обыкновенного надгробия. На его верхушке - пятиконечная красная звезда. Серое ограждение. Выцвевший за лето венок. "Здесь похоронено семь партизан, погибших в Великой Отечественной войне. 1943 год." - Думаешь...- пролепетала Марта. - Да кто теперь скажет... А места здесь и впрямь как родные. Так бы и остался. - Чур тебя! Посидели молча. Как прекрасно шумят берёзы, именно здесь, на высокой опушке! Марта нарвала полевых цветов, сложила на памятник. Кто знает, кто знает... "Спите, мои родные, - мысленно вздохнула она, - а мы ещё, благодаря вам, поживём". Анна Елизарова

Давайте поиграем?😜

"ВИШНЁВЫЙ САД". В ПОМОЩЬ ШКОЛЬНИКУ Учебный год у десятиклассников заканчивается чтением пьесы Антона Павловича Чехова «Вишнёвый сад», которую сам автор почему-то назвал комедией: но что же в ней такого смешного? К 10-му классу добросовестный ученик знает, что существует четыре рода литературы. Это эпос (рассказы, повести и романы), лирика (стихотворения), лироэпос (поэмы, баллады) — и драма. Драматические произведения подразделяются на три основных жанра: трагедия, драма и комедия. Трагедия — это, наряду с одой, так называемый мёртвый жанр. Последнюю классическую русскую трагедию написал А. С. Пушкин — это «Борис Годунов». Вопреки частому заблуждению, трагедия — это не просто «когда всё плохо и все умерли»; произведения данного жанра всегда эпохальны, то есть — сюжет должен касаться судьбы целого народа. Поэтому, например, произведение А. Н. Островского «Гроза», несмотря на крайне пессимистичный финал, никак не может быть названо трагедией: в нём речь идёт о жителях небольшого городка, да и то — не обо всех, а только о представителях купеческого и мещанского сословий. Остаются драма и комедия, с которыми вроде бы всё ясно. Драма — произведение реалистическое; ситуация, описанная в любой драме, вполне могла произойти с вашими знакомыми или знакомыми знакомых. Те же Катерина, Тихон и Борис — замученная жена, её слабохарактерный супруг и не менее слабохарактерный любовник — встречаются (к большому сожалению) сплошь и рядом. А вот в комедии для создания юмористического эффекта автор наделяет персонажей утрированными чертами характера и внешности; герои попадают в нелепые ситуации, постоянно что-то теряют, ломают, путают и так далее. Вспомним «Ревизора» Н. В. Гоголя: Бобчинский и Добчинский настолько похожи, что постоянно договаривают друг за другом целые предложения. Такое в жизни вряд ли возможно — что, разумеется, нисколько не лишает гоголевскую комедию художественной ценности, а наоборот, является одной из центральных её составляющих. При изучении драматургии А. П. Чехова у учащихся возникает закономерный вопрос: почему авторское определение «Вишнёвого сада» — комедия? Главная героиня потеряла мужа и сына и уехала за границу, чтобы «забыться». Через пять лет она возвращается в родовое имение, и выясняется, что его вот-вот продадут за долги. Единственное средство исправить положение — вырубить прекрасный вишнёвый сад. Никакого чудесного избавления (как это часто бывает в «настоящих» комедиях) не случается, а в финале оказывается, что во всеми покинутом доме заперт больной человек. Что же тут смешного? Будем разбираться. Действующих лиц «Вишнёвого сада» можно — хотя довольно условно — разделить на три группы: — «высокие» персонажи, ставящие идеологию выше чувств, призывающие окружающих к труду и сами готовые идти на жертвы ради светлого будущего: это 17-летняя дочь Раневской Аня и студент Петя Трофимов; — «средние» персонажи, руководствующиеся как голосом разума, так и чувствами: это сама Любовь Андреевна Раневская, её 24-летняя приёмная дочь Варя, брат Раневской — Гаев, а также Лопахин; — «низкие» персонажи — нелепые, вплоть до абсурда, типические фигуры, действительно скорее подходящие для комедии, чем для драмы. Это везучий Симеонов-Пищик, неудачливый Епиходов, эксцентричная Шарлотта, глуховатый Фирс, сентиментальная Дуняша и бесчувственный Яша. Итак, Любовь Андреевна Раневская спустя пять лет возвращается в поместье, где провела целую жизнь (зайдя в детскую, главная героиня вспоминает: «Я тут спала, когда была маленькой»). В этом же поместье больше двадцати лет назад Раневская разрешила поселиться мужчине, с которым, вопреки воле родных, связала себя узами брака. Гаев рассказывает Варе, что его сестра «вышла замуж за присяжного поверенного, не дворянина», то есть у покойного Раневского своего дома не было. (Как же так получилось, что Любовь Андреевна привела в дом «нежеланного» супруга? Очевидно, её родители к тому моменту умерли.) Супруги жили неплохо, но не без проблем: Раневская вспоминает, что муж «делал одни только долги», а ещё «страшно пил». Так или иначе, у женщины была ещё одна радость в жизни: дети. Сначала Любовь Андреевна удочерила Варю, через семь лет родила Аню, а затем ещё и Гришу. (Взять в семью девочку-сиротку, ещё не родив собственных детей, — выбор, безусловно, благородный, хотя и несколько странный, особенно для женщины, привыкшей к роскошной жизни. Так что этот факт говорит о Раневской как об исключительно неравнодушном человеке.) Супруги прожили вместе около двадцати пяти лет, а затем настала чёрная полоса. Раневский умер от пьянства, а через месяц утонул бедный Гриша, и Раневская бросила хозяйство на Варю, которой тогда было всего 19 лет, и уехала во Францию. Там она продолжила растрачивать наследство (в том числе продала дачу около Ментоны), а ещё обзавелась нахальным любовником, который только и делал, что тянул из неё деньги. «Это камень на моей шее, я иду с ним на дно, но я люблю этот камень и жить без него не могу», — признаётся Раневская «вечному студенту» Пете Трофимову. Любопытный факт: на протяжении пьесы Любовь Андреевна получает от «камня» несколько телеграмм; первую она разрывает не читая, вторую читает, но потом рвёт, а следующие уже не просто читает, а всюду носит с собой — как будто это драгоценность. Однако настало время возвращаться — тем более что из дома пришли тревожные вести: имение, скорее всего, продадут за долги. И вот Раневская бродит по дому со слезами на глазах; выглядывает в окно — и ей кажется, что по саду идёт её покойная мама в белом платье; родные и знакомые счастливы возвращению Любови Андреевны, и она может хотя бы ненадолго забыть о насущных заботах. Один только Лопахин (хотя и считающийся женихом Вари, но, кажется, влюблённый всё-таки в Раневскую) твердит, что нужно делать хоть что-то, иначе имение не сохранить. Но главная героиня не хочет его слышать. Как, впрочем, и другие персонажи. И по отношению не только к Лопахину, а ко всем — даже самым родным и близким. Один из вариантов ответа на вопрос «Почему «Вишнёвый сад» — это комедия?» звучит так: «потому что всё произведение построено на одном комическом приёме — изображении «всеобщей глухоты». Герои могут сколько угодно пытаться достучаться до окружающих, чтобы поговорить на животрепещущие темы, — их в лучшем случае неправильно поймут, а в худшем — заставят замолчать или вовсе не услышат. Вот, например, два диалога с участием Дуняши, которая не уверена, стоит ли ей выходить замуж за Епиходова, и пытается узнать мнение со стороны. Первый: Дуняша. А мне, Ермолай Алексеич, признаться, Епиходов предложение сделал. Лопахин. А! Дуняша. Не знаю уж как… Человек он смирный, а только иной раз как начнёт говорить, ничего не поймёшь. И хорошо, и чувствительно, только непонятно. Мне он как будто и нравится. Он меня любит безумно. <…> Лопахин (прислушивается). Вот, кажется, едут… Второй: Дуняша. <…> Я скажу вам сейчас, одной минутки не могу утерпеть… Аня (вяло). Опять что-нибудь… Дуняша. Конторщик Епиходов после Святой мне предложение сделал. Аня. Ты всё об одном… (Поправляя волосы.) Я растеряла все шпильки… С одной стороны, «глухих» участников этих диалогов можно понять: Аня на момент разговора с Дуняшей «очень утомлена, даже пошатывается», а Лопахин — человек, в принципе не склонный к сантиментам. Да и Дуняша — всего лишь служанка. Несмотря на то, что действие пьесы происходит уже после отмены крепостного права, на рубеже XIX и ХХ вв., высокомерное отношение к прислуге никуда не делось. (Конечно, были и случаи дружбы хозяйки и её «девочки на побегушках» — например, Софья из пьесы А. С. Грибоедова «Горе от ума» поверяет Лизаньке самые сокровенные тайны, но это скорее исключение, чем правило.) И всё равно безразличие Лопахина и Ани вызывает у читателя — или зрителя — недоумение. И таких диалогов в пьесе — великое множество. Вот, например, Гаев говорит племяннице Вере о Любови Андреевне: «Она хорошая, добрая, славная, я её очень люблю, но <…> она порочна. Это чувствуется в малейшем её движении». Аня, стоявшая в дверях, не желает слышать горькой правды о матери — и говорит: «Тебя все любят, уважают… но, милый дядя, тебе надо молчать, только молчать. Что ты говорил только что про мою маму, про свою сестру? <…> Если будешь молчать, то тебе же самому будет спокойнее». И Вера тотчас же соглашается: «Правда, дядечка, вам надо бы молчать. Молчите себе, и всё». Но главный диалог, который повторяется из раза в раз по одному сценарию, — это диалог между Лопахиным и Раневской (иногда в нём принимает участие Гаев) о способах спасти вишнёвый сад: Лопахин. Простите, таких легкомысленных людей, как вы, <…> я ещё не встречал. Вам говорят русским языком, имение ваше продаётся, а вы точно не понимаете. Любовь Андреевна. Что же нам делать? Научите, что? Лопахин. Я вас каждый день учу. Каждый день я говорю всё одно и то же. И вишнёвый сад и землю необходимо отдать в аренду под дачи <…>! Любовь Андреевна. Дачи и дачники — это так пошло, простите. Гаев. Совершенно с тобой согласен. Лопахин. Я или зарыдаю, или закричу, или в обморок упаду. Не могу! Вы меня замучили! Такие сцены, особенно повторяющиеся из раза в раз, вызывают смех. И хотя смех этот грустный, даже нервный, — нельзя не признать, что происходящее действительно напоминает «комедию». Не в «чистом виде», а трагикомедию или комедию абсурда — и всё же… Ещё одна безусловно комическая находка Чехова — изображение героев, которые занимают социальные роли, совершенно им неподходящие. Здесь все как будто родились не в своём времени, сословии, теле. Раневская, от которой как от наследницы имения и матери семейства ожидают прежде всего ответственности, собранности, в день аукциона устраивает бал и приглашает оркестр; роль деловитой помещицы идеально подошла бы Варе — но та ничего не может сделать, даже чтобы уплатить проценты (о том, чтобы выкупить имение полностью, не может быть и речи). Лопахин, «мужик мужиком», мечтает стать богачом; Дуняша одевается и причёсывается, «как барышня», — и так далее. Вышесказанное не менее справедливо и для «высоких» персонажей — Ани и Пети. Д. Л. Быков в статье «Два Чехова пишет»: «Весьма символично, что Чехов умер как раз накануне такого [революционного] времени, и не зря у него в прощальной пьесе прощаются со старой жизнью и приветствуют новую, но делают это беспомощная розовая барышня и вечный студент по кличке «облезлый барин». И действительно, Аня и Петя говорят, что нужно служить на благо общества, — но что они при этом делают? Трофимов никак не может даже закончить образование (причиной тому, как и у Раскольникова, бедность, — но Петя после гибели Гриши даже не пытается заработать денег и живёт в бане у бывших хозяев), а Аня готовится «выдержать экзамен в гимназии и потом работать» — но чему конкретно она собирается учиться, непонятно. Наконец, в пьесе «Вишнёвый сад», как в любой, не обходится без нелепых, гиперболизированных ситуаций. Взять хотя бы Епиходова по прозвищу «двадцать два несчастья», который то роняет букет, то спотыкается о стул, то ломает бильярдный кий — и в конце концов получает отказ от любимой девушки. Удивительно, как он до сих пор терпит Симеонова-Пищика, на которого деньги сыплются с неба: то «железная дорога по [его] земле прошла, и [ему] заплатили», то англичане нашли на его участке драгоценную белую глину и взяли землю в аренду на двадцать четыре года. А чего стоит Шарлотта с её собачкой, которая ест орехи! Так что «Вишнёвый сад», конечно, комедия, хотя и нетипичная. Чехов будто бы хочет нам сказать: разве это не смешно, что мы убиваем время, отказываемся слышать друг друга, изображаем из себя совершенно других людей, негодуем из-за потерянных калош или неудачной партии в бильярд, — и в этой суете не замечаем, как теряем самое драгоценное? О. Разумихина