Главное — спасли любимых. В то время и в тех обстоятельствах это был настоящий подвиг.— признавалась Екатерина Трубецкая.

— вторила ей Александрина Муравьева.

Религиозное чувство побудило следовать за мужем Наталью Фонвизину. Долг перед супругом стремилась выполнить Мария Волконская.

Одиннадцать жен отправились за мужьями на каторгу. Еще восемь родственниц приехали на поселение. Осужденных и сосланных в Сибирь декабристов было 120. Женщин — 19.

«Прокляну, если не вернешься через год»

— Да они хорошо здесь устроились! — восхищаются иные посетители, попадая в дома-музеи Волконских и Трубецких. — Два этажа, прекрасно меблированные комнаты, прислуга... Чтоб мы так жили! У нас и в двадцать первом веке в центре Иркутска — барак с печным отоплением...

— А просто так, что ли, женщины в Сибирь поехали — мужья-то богатые были, — не верят в искренность чувств нынешние прагматики.

Справедливости ради: князья Волконский и Трубецкой действительно были богатейшими среди декабристов.

— Сергей Волконский — потомок Рюрика в 26-м колене, генерал-майор, прошедший войну 1812 года.
Сергей Трубецкой — из литовских князей Гедиминовичей.
Это два главных источника всех дворянских родов, — комментирует заведующий отделом Дома-музея Трубецких в Иркутске Игорь Пашко. — Екатерина Трубецкая, урожденная графиня Лаваль, считалась одной из самых богатых невест Петербурга.

В семье ее матери было 14 000 крепостных, а в то время, имея даже тысячу крестьян, о деньгах можно было уже не беспокоиться.
Плюс сталелитейные, медеплавильные заводы.
И земли — от Петербурга до Урала. Отец Катерины — Жан (или Иван Степанович) Лаваль занимал высокое положение при императорском дворе. В роскошном особняке семьи на Английской набережной бывали Пушкин, Лермонтов, государь с супругой...

— Мария Раевская, дочь героя, вышла замуж по воле отца, — рассказывает заведующая отделом Дома-музея Волконских Надежда Мусабирова. — Генерала Раевского можно понять: Сергей Волконский — блестящая партия.
Ослушаться родителя, которого боготворила, Маша не могла. Замужество сулило ей счастливое будущее. Хотя особых чувств к князю девушка не испытывала. До венчания они друг друга и не знали.

О крепкой взаимной любви Сергея и Екатерины Трубецких можно написать роман. Одно омрачало семейное счастье — долгих девять лет Бог не давал супругам детей. У Волконских же, напротив, довольно скоро на свет появился первенец.

События 14 декабря 1825 года разделили жизнь многих семей на «до» и «после». О том, что в доме собираются участники тайной организации, Екатерина Трубецкая, конечно, знала.
Но понимала ли в полной мере, о чем речь? Вряд ли.
Мария Волконская в декабре была на сносях, после родов два месяца хворала. А летом 1826-го женам декабристов уже предстояло сделать нелегкий выбор...

Трубецкой и Волконский получили первый разряд, что после двух смягчений наказания означало: 20 и 15 лет каторги соответственно и пожизненное поселение в Сибири.

Узнав о приговоре, Катерина тут же отправилась за мужем, не зная толком, куда ехать, — в те времена Сибирь не считали Россией, это был каторжный край.
Спешила, не жалея денег, часто меняла лошадей, помогал ей в дороге секретарь отца. 6000 верст от Петербурга до Иркутска были проделаны в рекордные 32 дня.
За ней последовала Мария, оставив грудного ребенка в Петербурге — брать с собой детей было запрещено. Но если графиня Лаваль поддержала дочь и снабдила всем необходимым, то Мария уезжала с тяжелым сердцем.
Раевские не поняли ее поступка. Последними словами отца были: «Прокляну, если не вернешься через год»...

Пленительное горе

Солеварни и винокуренные заводы, Благодатский рудник, Читинский острог, Петровский завод. Наконец, для переживших каторжные работы, поселение. В первой партии этапированных были восемь человек, в том числе Трубецкой и Волконский.

Подлинной проверкой силы и духа стало путешествие из Петербурга в Иркутск для их жен. Поломка кареты, волки, горячка...
Часть того, что пришлось претерпеть женщинам, показал в фильме «Звезда пленительного счастья» Владимир Мотыль.
Как мучительно ждала Екатерина губернаторского разрешения последовать за мужем на рудник. Как целовала Мария кандальное железо, в которое был закован ее благоверный...

На руднике недавние барыни жили в полуразвалившейся лачуге с маленьким слюдяным окошком. Как писала потом Волконская, на кровати спали по очереди. Ноги упирались в одну стену, голова — в другую. Волосы зимой примерзали к заиндевевшим бревнам. Экономили на всем ради любимых и их товарищей. А сами порой сидели на хлебе и квасе. И никаких слуг.

Свидания с мужьями — в присутствии вооруженного охранника.
Поначалу — два часа раз в неделю, потом — два раза. Восьмерых декабристов содержали в одной маленькой камере.
Холод, сырость, насекомые... Первое время нельзя было даже зажигать свечи и иметь Библию.
Приезд Волконской и Трубецкой, ангелов-хранителей, по выражению Александра Одоевского, стал спасением. Без нежных женщин мужчины могли просто сломаться. Чудовищные условия, тяжелый труд, и все это — вдали от близких. Какая психика выдержит? Будь ты хоть трижды революционер...

Где брали силы сами первые декабристки — загадка. Хотя нет. Спасала, конечно же, любовь. Их пугали разбойниками, холодом, безденежьем. А они смогли приспособиться, притерпеться.
Они — княгини, хорошо образованные, знавшие иностранные языки, но в той, прошлой, жизни не умевшие ровным счетом ничего.

Чиновники, охранники — все были поражены. Уж каких только осужденных не доводилось встречать в этих краях. Но ни к кому до сих пор женщины не приезжали. А к бунтарям приехали. Да какие женщины!

Иногда им приходилось отправлять до 18 писем в день — от всех мужчин, которым переписка была запрещена. Позже именно женщинам разрешили получать из дома посылки. И они стали заказывать книги.
Так был построен «декабристский мост» из Сибири в Россию.

Со временем ссыльные начали рисовать — Александрина Муравьева, приехавшая к мужу в Читу, передавала все необходимое; Николай Бестужев даже создал целую галерею портретов декабристов. Они читали лекции друг другу, учили местное население. Жизнь продолжалась...

— Даже в тюремных условиях мужчинам удавалось оказывать подругам знаки внимания, — улыбается экскурсовод Дома-музея Волконских Лидия Маслова. — Когда солдаты вели заключенных, дамы тоже выходили на улицу.
Приближаться было нельзя, шли поодаль. Сергей Петрович срывал скромные забайкальские цветы, скручивал букетики и бросал их вдоль дороги. Для Катеньки...

В Петровском заводе камера была уже у каждого своя, и женщины могли находиться там с утра до вечера.
По мере своего достатка ссыльные вносили деньги в артель: по большому счету, это была одна большая семья с общими радостями и горестями.
На акварели Бестужева можно увидеть: Мария Николаевна музицирует, рядом шкаф с книгами, полкомнаты затянуто зелеными шторами, которые прислали сестры. Они выписали их из Парижа, а Волконская закрыла ими стены, чтобы было похоже на обои.

Вскоре начали появляться дети. У Трубецких родились семеро, выжили четверо. У Волконских из троих — двое. У Муравьевых из трех дочерей осталась лишь Нонушка. Умирали и дети в России.
Двухлетним похоронили первенца Волконских Николая, которого Мария оставила в Петербурге. Именно из-за детей не все женщины рискнули отправиться в дальние края.
Иван Якушкин строго-настрого запретил супруге покидать маленьких сыновей. У Анны Розен тоже на руках был младенец. Только когда ребенку исполнилось пять лет, она решилась оставить его матери и одной из последних прибыла в Петровский завод.

В ноябре 1832 года не стало 28-летней Александрины Муравьевой, дочери графа Чернышева, той самой, которая на провокационный вопрос Ивана Якушкина: «Кого вы больше любите — Бога или мужа?» — ответила: «Я думаю, Господь Бог простит меня, но Никитушку я люблю боле...»

Трое оставленных младенцев в России, смерть сына, родителей, двух дочерей... Силы и выдержка покидали молодую женщину.
Смерть ее потрясла всех, Никита в одночасье поседел. И даже суровые, как местный климат, чиновники решили, что теперь охранники будут приводить мужчин в дома жен, чтобы те не простужались.

— будет вспоминать Александрину спустя годы Мария Волконская.
Зигзаги судьбы

Говорят, декабрист Иван Горбачевский был тайно влюблен в Муравьеву. До конца своих дней он будет ухаживать за ее могилой, зажигать лампадку. И даже останется в Петровске-Забайкальском после помилования. Местные жители сохранят традицию до 1920-х годов.

Две юные француженки — Камилла Ле Дантю и Полина Гебль — стали женами декабристов уже в Сибири.
Полина обвенчалась с Иваном Анненковым в Михаило-Архангельском храме в Чите — только на время обряда с него сняли кандалы.
18 раз рожала, семеро детей выжили.

Камилла, дочь француженки-гувернантки в доме богатого помещика Ивашева, еще в детстве влюбилась в прекрасного военного Базиля-Василия.
Он оказался в Сибири — психологически совершенно не готовый к выживанию в каторжном краю.
Хочет бежать, ищет пособников. Друг Басаргин отговаривает: подожди хотя бы месяц. В это время в России отец Василия узнает от гувернантки, что ее дочь Камилла влюблена в Базиля.

— Так ты его любишь? Ну и поезжай к нему! — рубит с плеча старший Ивашев.

Молодые встретились, создали семью.
После потери одного ребенка родили еще троих. Отправились на поселение. Кажется, все самое страшное позади.
И вдруг во время очередных родов Камилла умирает. Василий остается один с тремя детьми.
Он заказывает памятник на могилу Камиллы. Но ровно через год, день в день, умирает сам. А друзья выбивают на том же памятнике:
Декабристы — тема сложная, зато декабристы и женщины — высокая, благородная, порой счастливая, зачастую трагическая.
Невестой прибыла в Иркутск Варвара Шаховская, чтобы ехать далее к любимому Петру Муханову в Братск. Ее не пускали, тянули время. Она ждала, ждала.
Так и умерла невестой.

Немногим слаще оказалась судьба Александры Ентальцевой — самой старшей из женщин. Она ехала от безысходности, терять было нечего.
Ни материальных благ, ни титулов...
На поселении они с мужем не всегда находили понимание у местных, страдали от доносов.
Осужденный не выдержал, сошел с ума. Александра Васильевна супруга не бросила: лишь много лет спустя он умер у нее на руках.

Но и жизнь брала свое. Выйдя на поселение и столкнувшись с бытовыми трудностями, мужчины стремились создать семью.
Женились на простушках, часто безграмотных.
Так поступил, например, князь Евгений Оболенский. Даром, что Иван Пущин отговаривал: Долгий брак по любви получился у Михаила Кюхельбекера, родились шестеро детей. Николай Мозгалевский создал семью с простой крестьянкой, научил ее читать и писать, а она родила ему девять детей.
С присутствием женщин все обретало смысл.

Александра Давыдова прожила дольше всех. Однажды кто-то восхитился героическим поступком декабристок.
А она удивилась: . К слову, ей удалось подружить всех своих детей — и оставленных в России, и родившихся в Сибири. Каторжных и благородных...

Говоря о подвиге женщин, надо понимать, что они теряли, уезжая в Сибирь.
Мужья лишались дворянских прав и титулов, а значит, дети рождались казенными крестьянами.
У женщин в Иркутске забирали ценные вещи и деньги, на каторге они не имели права на прислугу. Дворянки становились женами каторжников. Со всеми вытекающими...
Это был полный отказ от прежней жизни. Добровольное изгнание.

Подвиг и пошлость

— После официального окончания каторжных работ декабристы перешли на поселение, практически все запреты, наложенные на пересылку денежных средств, были сняты; из России потекли продукты, мебель, посуда, ткани, так что усадебные дома Трубецких и Волконских — не что-то из ряда вон выходящее, — объясняет Надежда Мусабирова.
— По приговору преступникам надлежало оставаться в Сибири до конца своих дней, поэтому и устраивались они основательно.
Детей надо было воспитать, дать хорошее образование. Трубецкие даже разбили сад и огород, ставшие хорошим подспорьем, — средства от графини Лаваль поступали нестабильно.

Самопожертвование. Долг перед мужем. Подвиг. Многие десятилетия эта история преподносилась только так.
А потом появились отступления...
Один из сыновей Якушкина, приезжавших в Сибирь, рассказал кому-то в письме о Волконских: трудно представить, как эти два совершенно разных человека уживаются друг с другом, поговаривают, даже дети Марии Николаевны — не от Сергея Григорьевича.
И назвал Александра Поджио и Ивана Пущина...

Что знал о жизни Волконских молодой человек? Как мог судить, не разобравшись? Публиковать мысли, не будучи уверенным?

— Мы придерживаемся одной версии: Мария поехала в Сибирь из чувства христианского долга перед супругом, — резюмирует Лидия Маслова. — Не надо разрушать идеалы подглядыванием в замочную скважину. Да, там все было. Они живые люди. Но зачем это выпячивать?
Да, у Марии был сложный характер. Но это она написала спустя много лет для детей:
И это Волконский завещал похоронить себя рядом с супругой, посвятившей ему долгих тридцать лет сибирской жизни.

Михаил Лунин вспоминал: когда декабристы поняли, что не смогут изменить Россию, они решили изменить Сибирь.
Присутствие в Иркутске двух семей неузнаваемо перекроило иркутское общество, добавлял кто-то из сибиряков.
Декабристы облагородили каторжный край, дали невероятный толчок для развития образования и просвещения.
Пребывание в доме Волконских и Трубецких, общение с ними запоминалось навсегда. И сибиряки до сих пор благодарны им за это. В конце концов даже император признал: так и думал, что они там пригодятся.

Декабристы действительно пригодились Сибири. А женщины — любимым мужчинам. Конечно, не каждой посвящали стихи Пушкин и Некрасов.
Но в российской истории имена 19 спасительниц останутся навсегда.