Владимир СКИФ (Иркутск)

СТРАДАЮЩИЙ ПЛАМЕНЬ

(Из новой книги)


* * *
Собираются дни,
как кристаллы смерзаются в память.
Память, ты — холодна, ледяная картина в былом.
Но исторгнет душа
свой горячий, страдающий пламень,
Чтобы лёд растопить,
чтобы память дышала теплом.
Ах, ты, память страны.
Ты моя!
Ты — моя и чужая.
Ты — смятение душ, убывающей нации хрип.
Снова порох и кровь,
снова истину с грязью мешая,
Над землёю встаёт сумасшедшего времени гриб.
Я пытаюсь забыть, всё, что билось,
горело, металось,
Как нагар, из души вынуть памяти чёрную смоль.
Но никак не могу
оторвать даже самую малость,
И с надсадой живу, и ношу эту горькую боль.
Собираются дни и смерзаются, будто бы слёзы,
На щеках у России,
на битом шрапнелью лице.
Вот и снова ОКТЯБРЬ.
Зажигаются свечи и звёзды
Над Россией моею, бредущей в терновом венце.

НОЧНОЙ БАЙКАЛ
Уснул Байкал. Ночная пелена
Незримой цепью мир сковала.
Вселенская упала тишина
На воды тихие Байкала.

И в этом странном мире тишины
Едва ночное море дышит.
В его просторе волны не видны,
Их даже воздух не колышет.

Таким Байкал бывает не всегда,
Он страшный век переживает,
Уходит в тишь и, кажется, вода
В ночной тиши – не оживает.

И звёзд не видно – утонули все!
И чтоб их в небе не искали,
Они в своей невиданной красе
Остались жить у нас – в Байкале.

ПОЛЫННАЯ ЗВЕЗДА
Во тьме горит полынная звезда,
И Русь издревле и доныне,
Неугасима и тверда,
Но помнит древние года
И горечь горькую полыни,

Где поднимался алый свет
Над Куликовым полем рея,
Скакал на битву Пересвет,
Копьё вздымая сквозь рассвет
И сокрушая Челубея!

Нет, не исчезнет никогда
Ни память давняя, ни слово!
Горит полынная звезда,
И сгинет чёрная беда,
И слава возродится снова!

А НАДО БЫ
Считаешь дни, часы, мгновенья,
Чтоб только правильнее жить.
А надо бы для исцеленья
Свои сомненья сокрушить.

Подумать и найти решенье –
Не ждать, не клясться на крови,
А жить, и петь без сожаленья
О днях утраченной любви.

А надо бы без промедленья
Великий подвиг совершить:
Забыть невзгоды, пораженья
И беды века пережить!

БАЙКАЛЬСКАЯ ОСЕНЬ
Непрочитанные свитки
Непрочитанных чудес…
Утром с неба рухнут слитки
И украсят тёмный лес.

Это что за обрушенье?
Это что за колдовство?
Это осени движенье,
Знойных листьев торжество.

Полтайги наряды сбросит:
Скинет золото осин,
Оголит берёзы осень,
Подновит Байкала синь.

Можжевельником оправит
Золотые берега,
И рябиной окровавит
Скалы медные тайга.

Загорится солнце рано,
Взгляд на горы уроню,
Чтобы даль Хамар-Дабана
Переплавилась в броню.

* * *
Живём в тревожном 21-м веке…
О, Боже! Заклинаю и молю:
Не уроните небо, человеки!
Я с вами боль и горечь разделю.

Не уроните небо в бездну, люди,
Где обитает современный ад,
И где среди военных, чёрных буден,
Стоит на страже вечности солдат.

Достоинства, любви не уроните,
Все те, кто убивают небеса.
И лучше в небе молнию ловите,
Чем выстрелов убойных голоса.

Над Украиною подняться мне бы
И крикнуть миру горькие слова:
Не уроните в лютый космос небо
И землю, что пока ещё жива!

РУССКИЙ ЛЕС
А небо-то, небо-то какое над Россией…
Сколько же оно несчастий повидало на этой земле.
Леонид Леонов «Русский лес»
И объявился чёрный бес,
Чтоб жечь лесные дали.
И души с облачных небес
Такого не видали.

Он жёг Божественный замес,
Тайгу завесил дымом.
И распрямился гневный лес
В краю необозримом.

Он сбил огонь.
И встречный пал
Пустил навстречу бесу,
И ливень из небес упал,
Пришёл на помощь лесу.

И победил в той битве лес,
Бог видел из окошка:
Дымилась гарь, где чёрный бес
Торчал, как головёшка!

ИНДИГИРКА
Валентину Распутину
Индигирка светила ему издалёка,
Из полуторатысячных лет и земель,
Где по воле звеневшего тундрою рока,
Он почуял в себе путешествия хмель.

Он почуял: взывать стало Русское Устье,
И досельного люда цепляющий плен,
И язык, ещё длящийся, реющий грустью,
Тех, кто плыли на кочах*, вставали с колен,

Убежав от Петра,
в побережьях блуждавших,
Чтоб навеки остаться в суровом краю,
Властолюбцев забывших,
себя не предавших,
И доставших из далей землицу свою.

Юкагир и эвен – им соседями были,
Кочи стали оленями, в тундру несли.
Индигирцы создали легенды и были,
Подарили Распутину – устье земли!
_________________________________________
*Кочи – деревянные суда, по форме напоминающие ореховую скорлупу. Когда огромные льдины стремились поймать их в свои капканы и погубить в ледовых объятиях, они «выпрыгивали» на поверхность. Поморы научились их строить еще в XIII веке – специально для плавания в северных морях. Родина этих судов – побережье Белого моря.

АВГУСТ
Как живой, объявился у озера август,
Стал бродить и сгорать возле жарких небес.
Загорелся Байкал, и не смея погаснуть,
Даже ночью светился, как радугой лес.

Август, август, скажи – разве лето уходит,
Улетая на крыльях прозрачных стрекоз?
Мы тебя к сентябрю непременно проводим,
Отдадим тебе пламя багряных берёз.

Неужели ты, август, со мной расквитался?
Есть у августа тихая, тайная грусть…
Там я был у любви, но с любовью расстался
И вернуться в пропавшее лето боюсь.

…Там у нас было столько восторга,
Несгорающей страсти, любви на века…
Цепенеет туманами дальняя горка
И река, и заброшенный дом лесника.

ЛЕТУЧИЕ МЫШИ
Во мраке – росчерки, движенья:
Мне что-то пишет высота.
С небес – неясное вторженье,
А, может, мыслей суета.

Ночного космоса гуденье,
(Душа пустынна и пуста…)
Химеры празднуют рожденье
Шута – Всемирного Шута.

Его не видят и не слышат,
Кому потребна красота.
Летучие разносят мыши
Всем прóклятым – в аду – места.

И этой полночи броженье
Невпроворот – она густа.
И я, как будто – в окруженье,
Ищу Спасенья у Креста.

…Летучей мыши наважденье
Меня пугает неспроста…
Стою, как тихое виденье
У Православного Креста!

УКРАИНСКИЙ ТРЕЗУБЕЦ
Умом Россию не понять…
Ф.И.Тютчев
1.
Он вонзился с размаху в могучее тело
Украинской живительной, тёплой земли.
Украина жива ещё, не оскудела…
Как пробить её душу и тело смогли?

Ещё светят огнём фиолетовым сливы
И подсолнухи жёлтым пожаром горят.
Но разбиты поля. Пашен чёрные гривы
Потаённые взрывы и мины таят.

Небосвод состоит из колючих зазубрин,
И не слышен за тучей разряд грозовой…
Но летит над землёй украинский трезубец,
Поражая в ристалищах всех, кто живой.

2.
Куда б Украйною не шёл ты,
Хрустит, как порох, тёмный шлак.
И ядовитый, сине-жёлтый,
Змеится украинский флаг.

Хохлы с отчаянною силой
Его пытаются поднять,
И неоглядную Россию
Умом порушенным понять.

Трезубец протыкает души
Живых людей – по городам…
Как башню Вавилона рушит,
Столетья Киева – Майдан.

СТРЕКОЗА
Коллекционеру бабочек и писателю
Александру Проханову
Подружка, бабочка, стрекозка
Былых веков пробила мглу,
Четырёхкрылая полоска,
Зачем ты села на иглу?

Зачем ты вышла на охоту?
Кого в болотах стерегла?
Проханов проявил заботу –
Тебя нашла его игла…

Ведь ты была легка, прозрачна,
Как вздоха-выдоха полёт,
Необъяснима, многозначна,
Как Леонардо вертолёт.

Художник истинный да-Винчи,
Изобретатель и поэт,
Был стрекозою в небо ввинчен,
И мыслью рассекал рассвет.

Смотрел на вечность исподлобья,
Пересекал земной полёт,
И стрекоза – его подобье –
Перепостилась в вертолёт.

ЛЕНЬ
Уже и солнце поднималось,
Вставал благословенный день
В моём углу, как мышь, копалась,
Из ночи явленная лень.

Она во мне цвела и млела,
Томилась в мышцах и в душе,
И расставаться не хотела
Со мной, лежащим в неглиже.

Она не выглядела жёстко,
Была, как женщина, хитра
И гладила меня по шёрстке,
Котёнком ставшего сутра.

Я улыбался в умиленье,
Я провалялся целый день.
– Творить не надо! Станьте ленью! –
Шептала вкрадчивая лень.

Я был ленивый и красивый,
Как будто с неба провисал.
И в этот день – такой счастливый –
Я ничего не написал…

* * *
Истомлённые чайки кричат над округой.
Неужели в бою их баклан победил?
Чайки ахают, мечутся белою вьюгой,
В эту вьюгу живую –и я угодил.

Ночью стонет Байкал, как ему не стоналось
Миллионы затерянных в космосе лет.
В промежутке своём – человек – это малость,
Он недавно познал Богом созданный свет.

Вот и чайки кричат и с бакланами делят
Толи нишу высот, толи пищу веков.
Человек не познал этот мир в самом деле,
И оставил земле очень много долгов.

Шар Земной затрещал, сжат людскою подпругой,
Он не выдержит войн и нагрузок уже…
Истомлённые чайки кричат над округой,
И байкальская боль остаётся в душе…

НА ПЕРЕДОВОЙ
Чужой, хохол, ты или свой?
Скорее, стал чужой, не правый.
Ты гибнешь на передовой,
Своею преданный державой.

А ведь была – единой – Русь,
И Киев был один когда-то…
Скажу – словами обожгусь,
Что ты мне был роднее брата.

Был ты – живой и я – живой…
Как два огня,
два русских света,
Мы бьёмся – на передовой
И вспоминаем Пересвета.

А в поле свист: – Убей! Убей!
Нас не спасут уже молитвы.
И держит в небе Челубей
Своё копье для новой битвы.

И раскровавлены луга,
И в центре замкнутого круга
Стоят два брата, два врага,
Чтоб на земле – убить друг друга.

МУЖИК
В воздухе стоймя летел мужик,
Вниз глядел и очень удивлялся…
Юрий Кузнецов
Он жил и жилы надрывал,
Чтоб не свалиться в Лету,
И жизнь свою передавал
Известному поэту.

А тот пускал его легко
Летать под облаками,
Летал он близко, далеко,
И не махал руками.

Он был воистину – гонец,
Летал по белу свету
В любую даль, в любой конец,
Где даже жизни нету.

Он помнил всех, он помнил нас
Не забывал про Лету,
И возвращался всякий раз
К опальному поэту.

Мужик себя не надрывал,
Но замечал при этом,
Что он, как будто воровал
Метафоры поэта.

Летал стоймя и не упал,
И вдруг однажды, стоя,
Воспламенился и пропал,
И в небе стал звездою.

ИСПОЛАТЬ!
Жить бы разумно и помнить, что счастья прибавится,
Если на грешной земле не бессмысленно жить.
Думай, твори, неудача тобою подавится…
Будь безрассудным, но помни, что надо спешить.

Кто-то вослед закричит: – Образумься, обманешься!
В сизую мглу, в пустоту никогда не беги!
А добежишь, всё равно безобразьем изранишься,
И побеждённые встретят тебя, как враги.

Прежде прикинутся, крикнут: – Мы ждём победителя!
Мы – побеждённые – скажем тебе, – исполать!
(Ты приглядись, это встали твои погубители,
Каждый хотел бы тобой – победителем – стать).

Думал ли ты, что живой добежишь и прославишься?
Вот она слава, возьми её в руки, погладь!
Станешь известным, но горькою славой отравишься,
И пропадёшь – вот он льстивый обман: исполать!

ВОЛЧИЙ ТРИПТИХ
1. Монолог волкодава

Я волкодавом дерзким был,
Не зря любил охоту.
Волков немало я добыл
На северных широтах.

Прошёл Сибири горный вал,
Над смертью повисая.
В завалах снежных ночевал,
Хозяина спасая.

В урёмах волка сторожил,
Из ночи вырастая.
По дальним логовам кружил,
Выслеживая стаи.

Лежал в оврагах, не спешил,
Подкрадывался ночью,
И много их передушил,
Бегущих в одиночку.

При свете призрачного дня,
Когда на небо кличут,
Волк был добычей для меня.
Не я – его добыча!

Не проворонил я удар
И пасти не раззявил,
Когда волчара нападал –
И это знал хозяин.

Со мною славу он делил,
Кутил, со мной играя.
…И как меня он застрелил,
Я видел – умирая…

2. Монолог старого пса

Я помню молодость свою
И леса позолоту.
Волчицу я убил в бою,
Убил не по расчёту.

Расчёт небесный, как стекло:
Всё видно и сокрыто.
Волчицу в небеса влекло…
И вот она убита.

А с ней волчонок малый был,
Повизгивал над нею.
Меня он, будто ослепил
Безгрешностью своею.

Во тьме я бросил волчий лог,
Уже не тщился дракой
И в хлев волчонка приволок,
Чтоб жил и стал собакой.

Волчонок морду мне лизал,
Но в неком промежутке,
Он вспомнил мать и показал,
Свой нрав на третьи сутки.

Он не скулил и не дрожал,
Запрятался в остожье,
И подождал, и убежал
В любимое таёжье.

А я во сне и наяву,
Когда молчал о чём-то,
Не мог забыть в своём хлеву
Волчицу и волчонка.

3. Таёжный откос

Таёжный славился откос
Скольженьем звёзд сыпучих.
Снега летели выше звёзд
И кедрачей могучих.

А мимо двигался обоз,
Попонами укрытый.
И впереди обоза пёс
Бежал со снегом слитый.

Он чуял землю этот пёс,
Служил за пайку хлеба
И слышал даже всхлипы звёзд,
Кочующих по небу.

Возница был на слово скуп,
Скрипел, как будто сани.
Его ушанка и тулуп
Покрылись небесами.

А волки чуяли обоз,
Во тьме к нему слетались,
Легко скользили под откос
И окружить пытались.

Хрипел и лаял верный пёс
И щерился клыками.
И соснам чудилось: обоз
Плывёт за облаками.

…Едва замедлился обоз,
Возница взял двустволку,
И точной пулею разнёс
Щербатый череп волку.

Волк был известным вожаком,
Картечью, пулей мечен.
Но оказался под курком
И был, как все – не вечен.

А стая бросилась в бега,
И натыкалась слепо
В кромешной тьме на вожака,
Летящего на небо.

Трепал другого волка пёс,
Героем ставший ночью.
…И снова двинулся обоз
По звёздному обочью…

МАРИНА ЦВЕТАЕВА
1
Я счастлива жить образцово и просто…
Марина Цветаева
Так выдалось жить ей тревожно и грустно,
Так выдалось петь ей в тоске и в борьбе.
Разбиться, как многим поэтам, по-русски,
Где каждый избрал по жестокой судьбе.

Так выдалось ей своё сердце измерить
И жить, и лететь по земле впопыхах.
Держаться за небо, в поэзию верить
Остаться бессмертной в великих стихах.

«Забудьте, забудьте! Не надо истерик!
Я – ваша, я страшных несчастий полна.
И время со мною, со мною потери,
И рядом уже – в сорок первом – война.

На гребне безумства, на гребне страданья,
На сломе любви, на изломе в крови.
Уже ни к кому не приду на свиданье,
И выброшу счастье и мрак из любви…»

…Согнутся высОты, погибнут полотна,
Уйдёт из-под ног вековая земля.
И так – безнадёжно, бездумно и плотно
Дыхание сдавит тугая петля.

2
Богу на Страшном суде
вместе ответим, земля!
Марина Цветаева
Мучилась совестью, спесью, разлуками долгими,
С Богом и дьяволом страшное время деля.
Сердце дымилось любовью и болью-осколками,
Но расставаться с тобой не хотела земля.

Вдруг не осталось ни счастья, ни веры, ни грации,
Гордость и ветреность были призваньем души.
Крах с нищетою – терзали тебя в эмиграции,
А добивала Россия в татарской глуши.

Плачи, стихи и поэмы тебя не оставили,
Прага, Париж, словно острые в сердце ножи,
Резали в кровь, ну а после – навеки прославили,
Смейся и плачь! И печали свои обнажи…

Смертью, стихами ты, всё-таки, Богу ответила –
В вечной вине и невечной своей правоте.
Время тебя наказало, а небо приветило –
Вместе с землёю Тарусы – на Страшном суде…

ПАМЯТИ ПОЭТА
ГЕОРГИЯ КОЛЬЦОВА
Созвездьями тьма разрублена…
Георгий Кольцов
Дыханье, цветение родины.
Деревня. Отчизна. Буреть.

Здесь детские отмели пройдены,
Просёлки родные – на треть.

Душой синева приголублена,
А космос – Куйтунский вокзал.
Созвездьями небо разрублено,
Чтоб умерший свет воскресал.

Гордился ты дружбою с танками.
– Живые они! – говорил.
Но бранное поле с атаками
Господь от тебя затворил.

Ты рано ушёл, но товарищи
Узнали – чего бы не знать,
Когда мировое пожарище
В глазах полыхнуло опять.

Стихи выпадали из осени,
Из близких и дальних утрат…
Тебя одногодки не бросили
И Саша – твой преданный брат!

И знали – под ветром и грозами,
Что ты из небесной далú
С отцами войдёшь в Новороссию,
Восставшими из-под земли…

ОДЕРЖИМЫЙ
Памяти Владимира Оводнева,
погибшего в СВО
Ты был в Афгане и в Чечне,
Там бил огонь несокрушимый…
…В моём родимом Тулуне
Ты жил и звался «одержимый».

Ты научился жить в огне,
Ты сшибся с киевским режимом.
И в Третьей Мировой войне
Ты был и вправду одержимым.

Спецназовцу неведом страх,
Любой заплот вставал оплотом,
Когда срастался ты в боях
С летучим другом-пулемётом.

И на днепровском берегу,
Где дом рассЫпался в щебёнку,
Ты бил прицельно по врагу,
Который прятался в «зелёнку».

«Вертушка» в небе, как обвал,
Была врагу недостижимой,
Ракетницей салютовал
Ей из «зелёнки» одержимый.

Но снайпер выследил во рву
Твой пулемёт… Друзья, молитесь!
Пал одержимый на траву,
Как настоящий русский витязь!

«НАД ВЫМЫСЛОМ СЛЕЗАМИ ОБОЛЬЮСЬ…»
И он к устам моим приник,
И вырвал грешный мой язык…
А.С.Пушкин
Поэзия – великая загадка…
Я пушкинскою рифмою упьюсь,
В миг долгий, век незримо краткий
Над вымыслом слезами обольюсь.

Из вымысла «Пророка» я пытаюсь
Реальность невозвратную извлечь.
И с пушкинскими грёзами слетаюсь,
Чтоб между строчек на закланье лечь.

Хватило мне страданий и мерцаний,
Трясины неба, пустоты земли.
И в жизни – между лжи и отрицаний,
Мне вымыслы обжечься помогли...

Гореть в себе и не прельщаться славой,
Упасть в пустыне, исходя на крик,
Чтоб, правдою – единственною – правый,
Мне Серафим не вырвал мой язык.

СПАСАТЕЛЬ
Так высылайте ж к нам, витии,
Своих озлобленных сынов:
Есть место им в полях России,
Среди нечуждых им гробов.
А.С. Пушкин «Клеветникам России»
Я – сказитель и спасатель,
Правлю пО небу веслом.
А на деле я – писатель,
Бьющий Господу челом.

Я, текущий ниоткуда
И идущий в никуда…
Я – поэт, я – чудо-юдо,
Вам ненужный, господа!

Соберу монеты-двушки,
Чтобы другу позвонить.
Позвоню – ответит Пушкин:
– Что? Россию хоронить

Собрались поляки? Шведы?
Или, всё-таки, хохлы?
Боже мой! Не знал, не ведал,
Что восстанут из золы,

Из проигранных ристалищ,
Из пустот, клеветники,
Из потушенных пожарищ…
Нам сгибаться не с руки!

Чертыхнётся в далях Пушкин,
Скажет: – Времечко придёт!
И в веках ударят пушки,
И полмира пропадёт!

ЛЮБОВЬ НЕИЗЪЯСНИМАЯ

Думаю, не ошибусь, сказав, что русские поэты творчески устроены на осóбинку. В чём отличие, спрóсите? А в том, что, как правило, самые «личные» стихи русских поэтов – они вовсе не о личном. Они о России. Русские поэты пишут о своей Родине так, словно это самая главная любовь в их жизни. И этим можно отличить русских поэтов от всех прочих. Конечно, на счету русских словотворцев прекрасные стихи о любви к женщинам, но на каких-то творческих высотах их любовь к России, как главной «женщине» своей судьбы, сплетается с любовью к Богу, и тем самым эта небесная любовь выводит стихи на уровень почти надмирный. Поют поэты по-разному, но вектор их творчества устремлён ввысь.

Вновь поют ручьи береговые, // Прилетели тысячи скворцов… // Вы неужто нынче неживые, // Передреев, Прасолов, Рубцов? // Вы же были певчие из певчих, // Открывали Родине глаза. // И, чем связь с землёю была крепче, // Тем сильней звучали голоса…

Владимир Скиф – один из тех, кто обладает мужеством сделать раз и навсегда выбор в сторону поэзии и остаться ему верным навсегда. Где бы ни был, кем бы ни работал – этот выбор остаётся неизменным. Это истинный мужской выбор. В «жизненном миру» любящий заботливый муж, отец, брат, сын, настоящий русский поэт всегда имеет главным ориентиром её – Россию. К сожалению, такие случаи взаимного выбора, когда не только поэт выбрал поэзию, но и она выбрала его, не такие уж частые, но Скиф один из таких немногих случаев, когда никакие земные перипетии не могут поколебать этого выбора. Пока многие пишущие люди оправдываются, что поэзия перестала быть главным выбором их жизни в силу нехватки денег, времени, в силу неблагоприятных обстоятельств, поэты, подобные Скифу, хранят верность поэзии в горе и радости, обретениях и потерях, словно венчанные с ней Свыше.

Это в наш сумбурный неромантичный век – почти подвижничество. Но поэзия даёт именно таким своим верным избранникам то самое вдохновение, которое помогает им создавать стихотворения, что переживут своих избранников надолго. Вот потому эти «певчие из певчих» обладают сокровенным правом говорить от имени тысяч современников, осмысливая выпавшее им на долю непростое время.

Уснул Байкал. Ночная пелена // Незримой цепью мир сковала. // Вселенская упала тишина // На воды тихие Байкала. // И в этом странном мире тишины // Едва ночное море дышит. // В его просторе волны не видны, // Их даже воздух не колышет…

Байкал для любого сибиряка, да и для любого, живущего в России человека, не просто озеро или водоём. Это море и даже почти океан, это космос, упавший на землю. Огромным пространством наполнены стихотворения Владимира Скифа о Байкале, в дыхании Байкала слышится пульсация космоса. Не случайно он написал в недавней книге о Байкале:

Он вечный! Вещий! Драгоценный! // Он место в космосе искал… // И если есть душа Вселенной, // То это, всё-таки, Байкал!

Это тот самый космизм, который присутствует в поэзии лучших поэтов, а в творчестве Скифа наиболее ярко ощутим именно в стихах о Байкале.

Говоря о новой книге поэта – столь разнообразной тематически и творчески, нельзя обойти вниманием историчность мышления и творчества её автора. Историчность русской поэзии проистекает из сформулированного давным-давно выражения, что истинный поэт – это современник всех живших до него людей и земляк всех землян. Это то, что Достоевский называл «всемирной отзывчивостью русской души», ведь русский человек ощущает не только глубокое своё русское отличие от всех наций, но при этом каким-то чудесным образом, не противореча самому себе, чувствует свою всемирность. А у русского поэта всегда всё ярче – русские поэты живут размашисто, ощущая себя современниками и Пересвета, и Сергия Радонежского. Двести лет туда, двести лет сюда – таково оно, русское поэтическое летоисчисление, когда порой происходящее задолго до нас мы ощущаем как современность:

Где поднимался алый свет // Над Куликовым полем рея. // Скакал на битву Пересвет, // Копьё вздымая сквозь рассвет // И сокрушая Челубея! // Нет, не исчезнет никогда // Ни память давняя, ни слово! // Горит полынная звезда, // И сгинет чёрная беда, // И слава возродится снова!..

Я давно вывел для себя одну характерную особенность: чтобы понять человеческую и творческую суть поэта – почитайте его стихи о русской деревне. Что мы читаем у Скифа? А читаем словно вырванные с кровью из души пронзительные слова, словно смотрит сын, как мать умирает, а ничего поделать не может, хоть сам умри вместе с ней:

Вот деревня. На пашне – солома. // И крапива стоит вдоль села // И, объята кромешною дрёмой, // Иван-чаем земля заросла. // Опустели земные хоромы, // Где упали осколки грозы. // У родного отцовского дома // Постою и не спрячу слезы, // А слеза проступает на сердце, // И чем дальше от глаз, тем сильней. // Гнёзда ласточек стынут на сенцах. // Вот калитка и школа за ней. // Там
уже отшумели уроки, // Неужели уходят на слом // Этот мир, этот дом у дороги // И пустой зерносклад за углом?! // Разве это представить возможно? // Неужели забудет душа, // Как идёт по слезам подорожник, // На погосты родные спеша.

…Одной из жемчужин этой книги видится мне поэма «Валентин Распутин». Не просто, как уже упоминалось выше, автобиографическая тема для автора этой книги. При всей её наполненности фактами распутинского творческого и человеческого пути, эта поэма не только и даже не столько о Валентине Распутине. Это художественное осмысление небесной миссии русского человека и русского писателя в смутные времена падения небес на землю. Миссия атланта русского неба, которое надо держать вопреки непростым, а часто и трагическим обстоятельствам. Тому, кто несёт груз, некогда словоблудием заниматься, оттого и молчалив бывает русский человек. Атлант русского неба, чуждый гордыни, несмотря на свою высоту – личностную и духовную, ощущающий непререкаемую связь с тем земным устройством родного уклада.

Неужто этот русский голос // Уже навеки отзвучал… // Молчун Распутин, беспокоясь // О русской доле, не молчал. // В родной простор глядел с любовью // Неизъяснимою, живой. // Писал всей болью, всею кровью, // Не возвышая голос свой // Над русским домом, русским ладом, // Над светоносною рекой, // Но голос тот звучал набатом, // Как в битве на передовой. // Он сердцем собственным латает // Пробитую в России брешь, // Куда держава улетает // И с нею тысячи надежд. // Его над бездною проносит // Несчастий самых горьких вал, // Но он не мог Отчизну бросить, // Оставить без любви Байкал, // …Ему внимали грады, сёла, // Родная церковь, тёмный лес. // …Звучит его бессмертный голос, // Как голос совести, с небес.

Владимир Скиф наделяет реально живших рядом с ним людей воистину эпическими чертами характера былинных и библейских персонажей. Дочь Валентина Распутина, трагически погибшую в авиакатастрофе талантливую органистку, звали евангельским богородичным именем Мария.

В Царствие Божие дверь отворили… // Слушайте, слушайте – в тихом раю //Ангел поёт или Аve Maria // Слышится в горестном нашем краю. // Мечутся листья и ветки сырые, // В небе плывёт облаков караван. // Может, и вправду – услышит Мария, // Как безутешно рыдает орган. // Богу угодно, чтоб мы сотворили // Нашу молитву во имя её. // Шлёт нам с библейского неба Мария // Вместе с прощаньем – прощенье своё...

Сказанное относимо и к другой поэме – «Александр Вампилов». Хочется воздать должное писательскому и человеческому таланту Владимира Скифа увидеть в земном человеке из плоти и крови евангельский свет и божественное предназначение.

Откуда твой опыт? Из детства! // Из песен в родимом краю? // Наверно, Господь пригляделся // И высветил душу твою. // Ума вековое наследство // Ты принял и тайну постиг. // С Эвтерпою жил по соседству // В сибирском селе Кутулик.

Особого разговора заслуживает поэма «Николай Клюев». Думается, ключ к этой поэме лежит в стихотворении-посвящении современному выдающемуся литературоведу Сергею Куняеву, который осилил огромный труд изучения жизни и творчества Клюева и написал книгу о нём. Ведь без знания творчества Клюева вряд ли можно прочитать всё то глубинное исконное, что заложено в поэзии Есенина! Хотя оба эти великих поэта были очень разные, но их роднит новозаветность.

Клюев из «Нового» вышел «Завета». // Клюев над бездной вздымает крыла. // В нём воссияла История века, // В нём уместилась российская мгла…

Владимиру Скифу повезло: он живет в поэтическом мире, о котором пишет, который создал сам. В этом поэтическом мире мёртвых нет, несмотря на трагические моменты многих стихов. В этом поэтическом мире Владимира Скифа все поэты живы. Будь то Пушкин, Лермонтов, Есенин, Клюев, Цветаева… Все эти поэты – современники автора этой книги и с каждым из них у автора (а стало быть и у читателя, эту книгу читающего) – живые отношения.

Мне пишется – и слава Богу! // Мне любится –и в добрый час! // Стучится в гости Такубоку, // И входит Пушкин, не стучась. // Всегда с цыганами, с друзьями, // С бутылкой крепкого вина, // В нём игры тигра с обезьяной // И слава доброго лгуна // Азартней нету человека! // Стихами Пушкин упоён. // Здесь Лермонтов – легенда века // И всеми изгнанный Вийон. // Хохочет непоседа Пушкин // Среди поэтов всех времён. // Лорд Байрон здесь с горячим пуншем // И Саша Чёрный, и Бальмонт. // Печальный Блок с тоской осенней // Твердит: – Есть истина в вине! // Читает сумрачный Есенин: // –Дай, Джим, на счастье лапу мне! // Он том истрёпанный листает // И усмехается себе... // Заря бессмертия светает, // Где каждый выбрал по судьбе.
(Поэма «Лермонтов»)

Читаешь и прямо хочется попасть в этот узкий круг, который на самом деле не узок, а распахнут настежь и готов принять каждого из нас, благодаря автору этой книги:

Великосветские пирушки, // Где знать столичная вилась // И смаковала: – Этот Пушкин – // И дуэлянт, и ловелас. // – Забавно, знаете, забавно // Его с женою лицезреть! // …В миру Наталья Николавна // Его отравой станет впредь. // Поэт пирушек не чурался // Среди гусар или цыган, // Зато бежать балов старался // И праздных, чопорных дворян. // Речами лживыми разгневан, // Вновь на балу горел огнём. // Считали все, что при царе он, // А оказалось – царь при нём...
(Поэма «Пушкин»)

И вместе с Пушкиным твой читательский круг общения расширяется за счёт современников Пушкина: Боратынский, Кюхельбекер, Дельвиг, Данзас, Василий Пушкин, Жуковский, художник Орест Кипренский, утаённая любовь Пушкина княгиня Волконская, легендарные Арина Родионовна и Анна Керн, Наталья Гончарова и даже… дочь, не к ночи будь помянут, Жоржа Дантеса, убийцы Пушкина. Дантеса, которого кара настигла спустя время после его выстрела на Чёрной речке. Эта кара воплотилась в родную дочь Дантеса Леонию-Шарлотту, для которой любовь к творчеству Пушкина стала отправной точкой ненависти к его убийце, отцу Леонии – Жоржу Дантесу:

Господняя кара бытует – я знаю! // Я кару Дантеса могу лицезреть: // А карою дочь оказалась родная: // Шарлотта-Леония, ставшая впредь // Его наказаньем, отмщеньем Поэта, // Который от Франции пал вдалеке. // И дочь наказала убийцу! // За это // «Душевнобольной» умирала в тоске. // Она умерла во французской «психушке», // Великий Господь ей грехи отпустил. // И с неба сошёл несгибаемый Пушкин, // И тихо племянницу перекрестил.

А закончить свои размышления о новой книге Владимира Скифа хотелось бы словами о поэме «Месяцеслов», то есть – поэме Скифа о России, которую я бы назвал объяснением в любви России, о нашем традиционном укладе и ладе. Очень светлая поэма, пронизанная неуклонной верой в лучшую долю Родины, несмотря на всё осознание трагичности судьбы нашего Отечества, которое в ХХ веке так кроваво полыхнуло октябрём 1993 года. Но, несмотря ни на что, звучит здравица-тост во славу России, здравица, которая сегодня, в пору испытаний, так нужна нашей стране:

Поднимем до краёв наполненный бокал // За воина Руси, за деву молодую, // И выпьем за Москву, за Волгу и Байкал, // За горлицу мою – за Родину святую!

У Родины нет большого и малого, как у матери нет детей любимых и нелюбимых. Всё вокруг своё и родное, всё о своём и о родном в этом книге, будь то венок сонетов «Байкал» или циклы стихотворений «Байкальские цветы» и «Пускай жучок живёт на свете». Родина и состоит из таких «малостей», как деревья, травы, цветы, жужелицы, шмели. Все мы дети России! Каждый из нас имеет свою судьбу, своё предназначение, свои переживания, свой пожар в груди… И потому каждый персонаж этой книги, будь то известный прозаик, великий поэт, зимний снегопад, полевой цветок – всё живое в этой удивительной книге, всё живёт своею жизнью и является частью России, рождается, умирает, страждет, воспевается поэтом, вызывая в душе чувство неизъяснимой родственности и любви, а потому в наше непростое время каждый персонаж этой книги и есть «Страдающий пламень». Пламенеть верой и любовью, несмотря на страдания – такова участь каждого из нас.

Эдуард АНАШКИН,
член Союза писателей России,
член Международной академии
русской словесности,
лауреат Золотой Пушкинской медали
«За заслуги в развитии литературы»