Предыдущая публикация
Из библиотеки современного рассказа
Командирский бассейн
Рассказ
Пётр Столповский
Родился в 1943 году в городе Ачинске Красноярского края. Окончил филологический факультет Коми государственного педагогического института. Автор нескольких книг прозы. Переводчик на русский язык произведений коми писателей, коми фольклора. Выпустил ряд сборников переложений коми народных сказок. Составлял и редактировал энциклопедические сборники, альманахи о Коми крае. Сборник «Коми – край далёкий и близкий» удостоен Диплома и II премии Всероссийского конкурса «Моя малая родина». Лауреат II премии Всероссийского конкурса на лучшее художественное произведение для детей и юношества, премии Правительства Республики Коми в области литературы имени И.А. Куратова. Член Союза писателей России. Народный писатель Республики Коми. С 1973 г. Живёт в Сыктывкаре.
Когда Костю Иванушкина призвали в армию и сказали, что служить ему предписано в Германской Демократической Республике, он наивно спросил:
– А там можно рыбачить?
Сопровождающий офицер разглядывал призывника с большим любопытством.
– Нет, – сказал, – рыбачить там нельзя. – Помолчал и доверительно добавил: – Зато можно часто и помногу маршировать на плацу. Это тоже доставляет удовольствие.
Вздохнул Иванушкин, стал смотреть на север. Там, за десятью горизонтами перемывала чистые пески дорогая его сердцу Вычегда. Он так долго смотрел в ту сторону, что ему стало казаться: Вычегда тоже будет скучать по нему. Может быть, станет отсчитывать один за другим семьсот тридцать бесконечных дней службы. А как же иначе? Ведь Вычегда и Костя Иванушкин – это как сестра с братом, связанные крепкими, надёжными узлами, которые не могла разорвать самая крупная рыба, которая только водится в этой северной реке.
Вязать узлы Иванушкин умел.
И так грустно вздохнул свежеиспечённый солдат, что северное небо сочувственно нахмурилось тучами, даже пролилось сострадательной слезой.
Воинская часть, куда определили тоскующего по Вычегде Иванушкина, была в составе полка, расположенного в земле Саксония-Анхальт. Где-то рядом знаменитая Эльба несла в Северное море свои мутноватые воды. Тут же, под боком, неприлично длинный Среднегерманский канал волок на себе бесконечную вереницу судов. Глупо было даже мечтать ополоснуть русский поплавок в немецких водах. Не до хорошего, даже на близлежащие города Магдебург, Штендаль не дают взглянуть.
Иванушкин был воспитан в суровых буднях Севера, поэтому был исправный, умелый солдат. Ему даже доверили ефрейторскую должность. На этом и закончились ступени его армейской лестницы к генеральской должности. Всё дело в том, что больно задумчив этот солдат, мечтательный какой-то. А мечтать и задумываться под боком у войск Бундесвера строго запрещено. Это не только воинскому уставу противоречит. Мечтательность, а значит, полная потеря бдительности, противоречит накалённой добела международной обстановке!
И вообще! Слишком легко относился Иванушкин к тому, что западные немцы от рук отбились. Плакаты даже развешивают: «Эрик, иди домой!» Про Хонекера, значит, про партийного вождя ГДР. Это же прямой призыв к слому Берлинской городьбы! Вливайся, мол, Эрик со своей зачуханной ГДР в нашу цветущую ФРГ. Конечно, по ней, по Берлинской-то стене, и так политические трещины ползли, но об этом – молчок!
Даже на политзанятиях, когда лейтенант велит разобрать по косточкам условного противника, чтобы при случае одной левой уложить на лопатки, этот самый Иванушкин продолжает пребывать в задумчиво-мечтательном состоянии, а в глазах у него вместо зрачков поплавки прыгают. И ведь не вкатаешь ему за это трое-четверо-пятеро суток губы! Хотя дураку ясно, что в мыслях он сидит на берегу своей Вычегды и бессовестно тягает язей.
Одна была отрада задумчивому Иванушкину – не шибко просторный бассейн в расположении полка, на который можно было посмотреть с безопасного расстояния. Вырыли его тоскующие по шанцевому инструменту солдатушки по приказу командира полка, отца родного полковника Щукина. Вырыли, укрепили, каменными плитами обложили, лавочки врыли и воды напустили. Полковник Щукин в эту свежую водицу собственноручно пустил мальков карпа. А чтобы никакому обормоту вроде Иванушкина не казалось, что всё это сделано для его услады, полковник поставил у бассейна бдительного часового. На вопрос «чей?» он должен с выражением и без заиканий называть его, Щукина, уважаемую фамилию и высокую должность.
Однажды Иванушкин услышал за спиной:
– Любуешься?
Обернувшись и увидев подполковника Крючкова, он залаял на него:
– Здра жла, тващ полпоковник!
– Вольно, рядовой Иванушкин. Я говорю, подрастают карпики, по килограмму уж точно тянут. Подходил, видел?
– Никак нет! Видел!
– Расслабься… Небось, думаешь: посидеть бы на лавочке с удочкой, а? Рядовой Иванушкин расслабился, как было велено, и спросил:
– А вы, товарищ подполковник?
Крючков засмеялся и погрозил пальцем:
– Рыбак рыбака… Обидится полковник Щукин.
Крючков был замполитом соседнего батальона, квартировавшего тут же, в расположении полка. Странный замполит был, однако: марксистско-ленинскими классиками перед носом не размахивал, морально-политическим занудством не увлекался. Говорил всегда спокойно, просто и, главное, понятно. Уважали его даже те, кто по должности обязан коситься на нестандартного замполита.
Неделю спустя шёл Иванушкин мимо санчасти. На пороге стоит главный медик полка капитан Пьянков, командует:
– Рядовой, подойдите!
Ясно: не козырнул ему, сейчас придираться будет.
Отчеканил шаг, щёлкнул каблуками, отдал честь.
– Рядовой Иванушкин по вашему приказанию…
– Помню, помню – натуральный Иванушкин, – улыбается капитан. – А вот ты, рядовой Иванушкин, помнишь, как хвалился мне: плитку, мол, умею класть.
Иванушкин рот было растворил: когда? Но быстро смекнул, что это приём такой у завмедчастью. Чего капитан хочет от него, пока непонятно, но на всякий случай Иванушкин признался:
– Конечно, помню, товарищ капитан.
Тут уж капитану пришёл черёд удивляться: как он может помнить, если… Но медик был тоже сообразительный и понял, что перед ним не простой солдат, а находчивый и даже рисковый. С таким приятно иметь дело.
– Это хорошо, что помнишь. А вот что заболел – плохо.
– Я?! Чем?
– Ну, чем не заболел, а недельку подлечиться придётся. Жидкий стул у тебя.
– Ж… жидкий?!
– Ну да, жиже некуда.
– Может, ангина?– робко возразил рядовой Иванушкин.
– Ладно, ещё и ангина. Придётся тебе постельный режим прописать. За неделю управишься с плиткой?
– Так точно, управлюсь.
– Вот и хорошо. А твоему командиру я сам доложу: ангина, да ещё и жидкий стул. Пойдём, покажу, где плитку надо укладывать.
Условный противник хитёр и коварен. Он такое выкинул, что ночью пришлось по тревоге поднять весь полк и двинуть на условную же передовую, чтобы условной огневой мощью условно раздолбать противника в пух и прах.
В полку ни души. Не считая нескольких часовых на стратегически важных объектах и тех, кому прописан постельный режим. Ими был один-единственный Иванушкин. И ещё медсестра Аня-Ваня, то бишь Анна Ивановна, которая не успела получить указание, в какое место рядовому Иванушкину засандаливать спасительные уколы.
Утром Иванушкин вышел из санчасти и сильно удивился, не увидев часового у командирского бассейна. Видать, сильно навредил условный противник, не до бассейна полковнику Щукину – в полку каждый штык на счету.
Только солдат сел на лавочку возле ограниченной водной глади, как сзади:
– Любуешься?
Подполковник Крючков. У него что, тоже… постельный режим?
– Здра жла, тващ полпоковник! – взлаял Иванушкин.
– Слышал, слышал: жидкий стул у тебя.
– Да вот… Капитан Пьянков обнаружил, я бы и не знал.
– Капитан Пьянков хороший врач, многих от жидкого стула спас. Ты вот что: полюбуйся пока, а я минут через десять приду.
Любуется солдат. А карпы, поросёночки эти, носы из воды кажут, только что не хрюкают. Разъелись на столовских отходах, тесно им тут стало.
Глядь, подполковник Крючков возвращается. А в руках у него… Иванушкин даже подскочил на лавочке… В руках у него две удочки! И ещё кусок хлеба для наживки.
– Тесно им в бассейне, помочь надо, – говорит. – Держи удочку.
Рядовой Иванушкин посмотрел на подполковника Крючкова с предельно большим уважением. Вот ведь – даже мысли у них одинаковые. Рыбак рыбака – это, конечно, про них.
Сели рыбак с рыбаком на лавочку, удочки в командирский бассейн закинули. Иванушкин первый подсёк и выволок на волю килограммового карпа. А следом и второго вызволил из бассейна.
– У тебя что, мёдом удочка намазана? – ревниво спросил подполковник Крючков.
Только спросил, карп и его поплавок поволок.
– А ты думал! – радуется.– Чай не у Проньки за столом…
Так они и рыбачили, покуривали да на солнышко щурились. Подполковник вспоминал свою родную Каму, Иванушкин – ещё более родную Вычегду. Себе они оставили шесть карпов – по три на брата. Остальных снимали с крючков и в бассейн отпускали.
– Мы их не мучим, – Крючков назидательно говорит, – мы их учим, чтоб оглоедам всяким не попадались.
А условный противник до того хитрым оказался, до того коварным, что ни за что не хотел условно сдаваться. Хотя ему по-хорошему говорили: кончайте, мол, канитель, в походной кухне ужин стынет, повар начинает нехорошие слова употреблять. Так что рядовой Иванушкин с подполковником Крючковым почти дотемна учили командирских карпов не сдаваться оглоедам. Даже условно.
Вот такой праздник души выпал рядовому Иванушкину. Вроде компенсации за то, что жидкий стул ему приписали.
Своих карпов он отнёс медсестре Ане-Ване, шприц которой не посягнул на невинные солдатские мякоти.
«Всё проходит» – было написано на перстне царя Соломона. Поразмыслил мудрый царь, добавил: «И это пройдёт». Правильно ведь, даже армейская служба проходит. Вычегда встретила солдата миллионом весёлых солнечных зайчиков, снующих по водной ряби. Она одарила его белой ночью, чаем, пахнущим дымком от костра, и божественной тишиной. И, конечно, отменной рыбалкой.
Всё проходит. Потом снова приходит, неся на себе обманчивый знак бесконечности, потому что и это пройдёт. И настанет 9 ноября 1989 года. В этот день рухнула, как плетень, Берлинская стена. Российские солдатушки навсегда покинули Германию. Гельмут Коль долго и благодарно тряс руку Михаилу Горбачёву, и казалось, он вот-вот оторвёт её на долгую, добрую память о фантастическом генсеке. Борис Ельцин талантливо дирижировал немецким оркестром, и оркестр переставал соображать, что и кому играет. Под звонкие фанфары Германия начинала свою тяжёлую, болезненную перестройку – объединительную.
Костя Иванушкин прислушивался к новостям и беспокоился: уцелеет ли в земле Саксония-Анхальт командирский бассейн с карпами? А то как бы они там… впопыхах-то…
Следующая публикация
Комментарии 1