Предыдущая публикация
ПАМЯТИ ВИКТОРА КОГАНА
С запозданием сообщаем, что 7 сентября скончался Виктор Коган - переводчик Джека Керуака, Чарльза Буковски, Уильяма Берроуза… Как пишет Артём Липатов на «Горьком», теперь эти писатели «брендированы его именем», что абсолютно соответствует истине, даже если кому-то, - например, Дмитрию Волчеку, сами переводы не нравятся.
Мы предлагаем вашему вниманию фрагменты статьи «Коган навсегда» Павла Матвеева, опубликованной вчера «Литературной кухней».
ПАМЯТИ ВИКТОРА КОГАНА (1949–2024)
Умер Виктор Коган.
Переводчик современной англоязычной литературы на русский язык. Знаковая фигура в мире российского переводческого сообщества последних трёх десятилетий. Профессионал экстра-класса. Человек, чьё имя при жизни стало брендом.
* * *
Для меня, как и для ещё очень и очень многих, имя Виктора Когана в первую очередь ассоциируется с именем Чарльза Буковски.
Буковски был, пожалуй, самым моим любимым писателем в эпоху «смутных девяностых» — с того момента, когда мне привелось впервые ознакомиться с тем, про что он пишет и как это делает. Дело было летом 1993-го, и первые переведённые на русский рассказы Буковски были мною не прочитаны (поскольку ни единой его книги в России в тот момент издано ещё не было, а две его публикации в литературной периодике тогда проскочили мимо моего внимания), а прослушаны — посредством транзисторного приёмника, настроенного на одну из частот самых коротких в мире волн, на которых в ту пору работала американская радиостанция «Свобода», ещё не успевшая перебазироваться из Английского парка на Вацлавскую площадь. Это, как сейчас помню, были рассказы «Мужчина», «Высокий класс» и «Вот что погубило Дилана Томаса», все в переводе писателя-невозвращенца Сергея Юрьенена и в чтении сотрудников тогдашней Русской службы — экс-диссидента Евгения Кушева и музыканта-невозвращенца Игоря Берукштиса — того самого, про которого советский народ сложил общеизвестную рифмованную хохму «Сегодня он играет джаз, а завтра — Родину продаст». Впрочем, это к данному делу не относится.
С Буковски в переводе Виктора Когана я ознакомился двумя годами позже, летом 1995-го, когда ко мне в руки попал 8-й номер журнала «Иностранная литература» за тот год, в котором они и были впервые опубликованы — наряду с несколькими другими, в переводе Виктора «Мики» Голышева. При всём своём безграничном уважении к Виктору Петровичу, не могу не признаться в том, что переводы Буковски, сделанные Виктором Ильичом, представляются мне несколько более соответствующими оригиналу. Хотя это не более чем субъективное читательское мнение, не претендующее ни на что больше того.
С той поры я старался читать все книги, в выходных данных которых значилось: «Перевод с английского В. Когана». Таковых же начиная с середины тех же 1990-х становилось с каждым годом всё больше и больше. Кого только Коган не переводил: от обожаемого им Уильяма Берроуза («Голый завтрак» — вообще самая первая им переведённая иностранная книга) и неимоверно почитаемого Джека Керуака («В дороге» — книга, перевод которой Коган, по его собственному признанию, «доводил до ума» больше двадцати лет) до Джерзи Косински («Раскрашенная птица») и Дона Делилло («Белый шум»). А между ними — Роберт Ирвин («Арабский кошмар»), Том Вулф («Электропрохладительный кислотный тест»), Хьюберт Сэлби-младший («Последний поворот на Бруклин») и многие другие, включая таких оригинальных мастеров пера, пишущих только для тех, кому это очень надо, как Иэн Макьюен, Роальд Даль и Стивен Спендер. Ну и Кристофер Бакли, разумеется, — куда же без него. Кажется, это полный комплект, хотя не поручусь: полный перечень переводов Виктора Когана до настоящего времени ещё не составлен, теперь это работа для профессионалов от библиографии.
* * *
Я не был знаком с Виктором Коганом лично, наше с ним общение происходило в формате, имеющем название «путь взаимной переписки». О моём восторженном отношении к его работе Когану было хорошо известно, хотя сам к себе — и, как следствие, к своей профессиональной деятельности — он относился крайне иронично и «звезданутостью» ни в малейшей степени не страдал. Соответственно, Коган был также напрочь лишён тщеславия, высшей для своей работы похвалой считая слова, произносимые в телефонную трубку издателем: «Витя, тираж — всё, будем допечатывать». Также он ничуть не стремался самого себя называть раздолбаем, бабником и пьяницей, а на вопрос о том, какую черту своей натуры считает самым большим недостатком, а какую — достоинством, без малейшего смущения ответствовал: «Мой самый большой недостаток — отсутствие непомерных амбиций, а самое большое достоинство — лень. Благодаря ему я не совершил многих поступков, которые мне потом было бы не очень приятно вспоминать». Ну разве можно было не полюбить такого человека? Вопрос, разумеется, риторический.
* * *
Помимо неизменной присущей ему самоиронии, Виктор Коган обладал также таким весьма полезным для человека, которому не повезло родиться в Советском Союзе и умереть в неосоветской России, качеством, как презрение к правящему режиму. Сказать, что Коган коммунистов и гэбистов ненавидел, как враждебный класс, было бы сильным преувеличением. Он их не ненавидел — он их высокомерно презирал: «Власть имущие? Это всего лишь безмозглые многоножки. Рассчитывать на них смешно, а бояться не стоит. Главное — подобрать правильный инсектицид». — «ДДТ?» — не смог удержаться я, когда узнал эту его рекомендацию. «Каждый выбирает сам», — ответствовал мастер. И прекратил дискуссию.
* * *
Впрочем, темы, не имеющие прямого отношения к литературе, занимали в моём с Виктором Коганом заочном общении весьма немного места. В основном оно — общение — вертелось вокруг книг и писателей. Хороших и разных. Коган, насколько я могу об этом судить, относился к литературе как к явлению мировой культуры весьма прагматично и со здоровым цинизмом. То есть категорически не считал, что писатели обязаны кого-то чему-то учить, тем паче просвещать и воспитывать. Как максимум — предостерегать от чего-либо не очень правильного, но — исключительно на своём собственном примере. То есть на примере собственной шкуры. Полагаю, что именно такое отношение и обусловило выбор им авторов, которых он переводил. Когда же я как-то принялся рассуждать о том, что литература — это всё же нечто большее, чем одно только развлекалово за ваши деньги, что она таки имеет свойство прочищать мозги и облагораживать души и так далее и тому подобное, — Коган, терпеливо вынеся всю эту пургу до конца, изрёк: «В моём мире слово “литература” уже лет двадцать как пишется только с маленькой буквы, да и та, по-моему, слишком большая». Отлил, можно сказать, в граните.
Не знаю, какая будет сделана эпитафия на надгробии его могилы, да и будет ли сделана хоть какая-то. Но если бы это зависело от моего решения — там была бы выведена именно эта фраза. Она очень точно соответствует его образу — тому, который сложился у меня в голове за время нашего общения путём взаимной переписки.
Прощайте, дорогой Виктор Ильич. Надеюсь, в том мире, куда вы только что попали, вам будет не менее комфортно, чем было в этом. По крайней мере, в нём не будет надобности бороться с так раздражавшими вас тараканами. А это уже дорогого стоит. И пусть сбудется ваше самое главное желание — то, которое Бог обязан исполнить непременно. Вы заслужили это своей земной жизнью. Абсолютно.
Павел Матвеев
Мы предлагаем вашему вниманию фрагменты статьи «Коган навсегда» Павла Матвеева, опубликованной вчера «Литературной кухней».
ПАМЯТИ ВИКТОРА КОГАНА (1949–2024)
Умер Виктор Коган.
Переводчик современной англоязычной литературы на русский язык. Знаковая фигура в мире российского переводческого сообщества последних трёх десятилетий. Профессионал экстра-класса. Человек, чьё имя при жизни стало брендом.
* * *
Для меня, как и для ещё очень и очень многих, имя Виктора Когана в первую очередь ассоциируется с именем Чарльза Буковски.
Буковски был, пожалуй, самым моим любимым писателем в эпоху «смутных девяностых» — с того момента, когда мне привелось впервые ознакомиться с тем, про что он пишет и как это делает. Дело было летом 1993-го, и первые переведённые на русский рассказы Буковски были мною не прочитаны (поскольку ни единой его книги в России в тот момент издано ещё не было, а две его публикации в литературной периодике тогда проскочили мимо моего внимания), а прослушаны — посредством транзисторного приёмника, настроенного на одну из частот самых коротких в мире волн, на которых в ту пору работала американская радиостанция «Свобода», ещё не успевшая перебазироваться из Английского парка на Вацлавскую площадь. Это, как сейчас помню, были рассказы «Мужчина», «Высокий класс» и «Вот что погубило Дилана Томаса», все в переводе писателя-невозвращенца Сергея Юрьенена и в чтении сотрудников тогдашней Русской службы — экс-диссидента Евгения Кушева и музыканта-невозвращенца Игоря Берукштиса — того самого, про которого советский народ сложил общеизвестную рифмованную хохму «Сегодня он играет джаз, а завтра — Родину продаст». Впрочем, это к данному делу не относится.
С Буковски в переводе Виктора Когана я ознакомился двумя годами позже, летом 1995-го, когда ко мне в руки попал 8-й номер журнала «Иностранная литература» за тот год, в котором они и были впервые опубликованы — наряду с несколькими другими, в переводе Виктора «Мики» Голышева. При всём своём безграничном уважении к Виктору Петровичу, не могу не признаться в том, что переводы Буковски, сделанные Виктором Ильичом, представляются мне несколько более соответствующими оригиналу. Хотя это не более чем субъективное читательское мнение, не претендующее ни на что больше того.
С той поры я старался читать все книги, в выходных данных которых значилось: «Перевод с английского В. Когана». Таковых же начиная с середины тех же 1990-х становилось с каждым годом всё больше и больше. Кого только Коган не переводил: от обожаемого им Уильяма Берроуза («Голый завтрак» — вообще самая первая им переведённая иностранная книга) и неимоверно почитаемого Джека Керуака («В дороге» — книга, перевод которой Коган, по его собственному признанию, «доводил до ума» больше двадцати лет) до Джерзи Косински («Раскрашенная птица») и Дона Делилло («Белый шум»). А между ними — Роберт Ирвин («Арабский кошмар»), Том Вулф («Электропрохладительный кислотный тест»), Хьюберт Сэлби-младший («Последний поворот на Бруклин») и многие другие, включая таких оригинальных мастеров пера, пишущих только для тех, кому это очень надо, как Иэн Макьюен, Роальд Даль и Стивен Спендер. Ну и Кристофер Бакли, разумеется, — куда же без него. Кажется, это полный комплект, хотя не поручусь: полный перечень переводов Виктора Когана до настоящего времени ещё не составлен, теперь это работа для профессионалов от библиографии.
* * *
Я не был знаком с Виктором Коганом лично, наше с ним общение происходило в формате, имеющем название «путь взаимной переписки». О моём восторженном отношении к его работе Когану было хорошо известно, хотя сам к себе — и, как следствие, к своей профессиональной деятельности — он относился крайне иронично и «звезданутостью» ни в малейшей степени не страдал. Соответственно, Коган был также напрочь лишён тщеславия, высшей для своей работы похвалой считая слова, произносимые в телефонную трубку издателем: «Витя, тираж — всё, будем допечатывать». Также он ничуть не стремался самого себя называть раздолбаем, бабником и пьяницей, а на вопрос о том, какую черту своей натуры считает самым большим недостатком, а какую — достоинством, без малейшего смущения ответствовал: «Мой самый большой недостаток — отсутствие непомерных амбиций, а самое большое достоинство — лень. Благодаря ему я не совершил многих поступков, которые мне потом было бы не очень приятно вспоминать». Ну разве можно было не полюбить такого человека? Вопрос, разумеется, риторический.
* * *
Помимо неизменной присущей ему самоиронии, Виктор Коган обладал также таким весьма полезным для человека, которому не повезло родиться в Советском Союзе и умереть в неосоветской России, качеством, как презрение к правящему режиму. Сказать, что Коган коммунистов и гэбистов ненавидел, как враждебный класс, было бы сильным преувеличением. Он их не ненавидел — он их высокомерно презирал: «Власть имущие? Это всего лишь безмозглые многоножки. Рассчитывать на них смешно, а бояться не стоит. Главное — подобрать правильный инсектицид». — «ДДТ?» — не смог удержаться я, когда узнал эту его рекомендацию. «Каждый выбирает сам», — ответствовал мастер. И прекратил дискуссию.
* * *
Впрочем, темы, не имеющие прямого отношения к литературе, занимали в моём с Виктором Коганом заочном общении весьма немного места. В основном оно — общение — вертелось вокруг книг и писателей. Хороших и разных. Коган, насколько я могу об этом судить, относился к литературе как к явлению мировой культуры весьма прагматично и со здоровым цинизмом. То есть категорически не считал, что писатели обязаны кого-то чему-то учить, тем паче просвещать и воспитывать. Как максимум — предостерегать от чего-либо не очень правильного, но — исключительно на своём собственном примере. То есть на примере собственной шкуры. Полагаю, что именно такое отношение и обусловило выбор им авторов, которых он переводил. Когда же я как-то принялся рассуждать о том, что литература — это всё же нечто большее, чем одно только развлекалово за ваши деньги, что она таки имеет свойство прочищать мозги и облагораживать души и так далее и тому подобное, — Коган, терпеливо вынеся всю эту пургу до конца, изрёк: «В моём мире слово “литература” уже лет двадцать как пишется только с маленькой буквы, да и та, по-моему, слишком большая». Отлил, можно сказать, в граните.
Не знаю, какая будет сделана эпитафия на надгробии его могилы, да и будет ли сделана хоть какая-то. Но если бы это зависело от моего решения — там была бы выведена именно эта фраза. Она очень точно соответствует его образу — тому, который сложился у меня в голове за время нашего общения путём взаимной переписки.
Прощайте, дорогой Виктор Ильич. Надеюсь, в том мире, куда вы только что попали, вам будет не менее комфортно, чем было в этом. По крайней мере, в нём не будет надобности бороться с так раздражавшими вас тараканами. А это уже дорогого стоит. И пусть сбудется ваше самое главное желание — то, которое Бог обязан исполнить непременно. Вы заслужили это своей земной жизнью. Абсолютно.
Павел Матвеев
Следующая публикация
Нет комментариев