Предыдущая публикация
#ИЗИСТОРИИКРАЯ #вытегра
ЛЮБИМОЙ БАБУШКЕ ПАХОМКОВОЙ МАРИИ СТЕПАНОВНЕ ПОСВЯЩАЮ!
Автор Боброва Карпина Татьяна (отрывок из опубликованных воспоминаний).
ПЕРЕД РОЖДЕСТВОМ.
Новогодняя суета постепенно закончилась.
Ёлка всё ещё стояла в избе, но уже не вызывала такого новогоднего восторга, как несколько дней назад.
От неё уже не шёл тот чудесный смолистый запах, да и игрушки уже не сверкали по-новогоднему.
Наша кошка лапкой трогала ветки, осыпая свою шерсть иголками и недовольно их стряхивала.
Иголки с тихим шуршанием подали на пол, печально желтели и сохли.
Бабушка в эти посленовогодние дни была задумчивой и молчаливой.
Её тревожили какие-то воспоминания, и тоска стала видна на всём её облике и лице.
Она редко улыбалась и что-то ворчала себе по нос.
Среди этого шёпота я с трудом разобрала слова:
– На все воля Господня... В Библии недаром сказано : « Господь дает мудрось, из уст ёго – знаньё и розум, ён сохранят для праведных спасеньё. Ён – щит для ходящих непорочно.»
Что эти слова обозначали, я не понимала, но про Бога я не раз слышала от моей бабули.
Когда сёстры проснулись, бабушка заставила их вытрясти половики, а сама же принесла к печи ведро, метлу. Постелила газету и, закатав рукава у старенького платья, полезла с голиком-метлой в дымоход над шестком.
Сажа так и посыпалась на газету и бабушку.
Её белый ситцевый платок покрылся чёрными точками, как мелкими крошками невкусного грузинского чая. Руки стали чёрными, даже на лице появились пятна.
– Вся к лешому изгавряласе, покудова сажу опахала. Сколь разов отцу вашому было говорёно, чтобы нову метлу сгоношил, а то етой без толку покарзала! Вся в сажи устряпаласе, как печник! А вам бы только горготать над бабкой! – обиделась она, заметив, что сёстры смеются над её видом.
Бабуля подняла помойное ведро, смахнула куриным крылом в него сажу. Сложила дрова в печку, зажгла кусок бересты.
Печь неохотно растопилась.
Дым синим изгибом, потянуло в дымоход.
Дрова затрещали, разгоревшись.
Пламя зализало глинобитный печной потолок.
– Надинька, любушка, оботри пол, да кинь половики!
А вы, девки, помойте посуду, а то на столи костром ёна киснет да лабандат!
Хватит халамовать! Я сичас ваши рибуши замочу, а вечериной почучкаю их в тёплой воды! – бабушка подхватила ведро с сажей и вышла в коридор.
Мы же принялись за работу, бабуле мы не перечили и всегда её слушались.
– Не понимаю! Праздники уже прошли, а мы намываем и убираемся, будто снова будет торжество! – выжимая тряпку, недоумевала Надя.
– Дак празник и придет послизавтрия, получче вашого Нового года!...
Рожжество Христово!... Того и уберам!– промолвила бабуля, зайдя с корытом для стирки белья в избу. – Да что вам и говореть! У миня свои празники – христовы, а у вас– сельсовецки да московски! Где нам друг дружки понять! Отстаньте от бабки по-доброму!
Закончив домашние дела, сёстры ушли в запанской клуб, взяв с собой Катю, которая радостно накинула пальтишко и обула валенки.
У меня тоже были свои валенки, но не такие новые, как у Кати, а подшитые.
Папа пришил на подошвы валенок заплаты, протыкая их шилом и протаскивая «суровую» нитку.
Почему она называлась суровой, я не знала.
Но эта нитка была крепкая и чёрная. Папа натирал её варом, таким блестящим пахучим камнем .
А из чего делали этот камень, мне не рассказывали . Ну и не надо! Мне нравились мои валенки! Они хорошо скользили по льду!
Так размышляя, я рисовала в тетрадке наш дом.
Неожиданно бабушка остановилась около стола.
На ней была старая фуфайка, а на голове тёплый платок. На ногах у неё были подшитые валенки, как и мои.
Значит и она может в них кататься по льду!
Вот бы было весело, если бы мы вместе пошли на речку и стали , взявшись за руку, скользить и петь песни! Не бабушкины – грустные, мамины – весёлые!
– Танька! Бабка в Великой двор запоходила, к Клаши, котора живет у церквы. Ты дома останессе али как?
– Я с тобой пойду!– закричала я и быстро начала одеваться.
– Нооо! Заздула, как труба, посередь бела дня! Орет так , што дом ходуном ходит! – устало проговорила бабуля и села на стул, ожидая пока я оденусь.
Я не спросила её, зачем мы идём й Клаше, тем более, что я эту Клашу боялась, но мне не хотелось одной оставаться дома.
Мы пошли с бабулей по дороге.
Морозило.
Облачка от нашего дыхания колыхались в воздухе, как будто мы несли флажки.
Бабушкины руки были без рукавиц, они привыкли к жгучим холодам, только покраснели.
Мои же руки боялись стужи. Я развела их в стороны, а потом втянула кулаки в рукава пальто, притихла, только ноги переставляла.
Впереди я видела, что хотела, а назад я не смотрела.
Бабушкина спина в старой фуфайке была моим ориентиром.
Морозный воздух надавливал на лицо, словно жёсткой ладонью кто-то мял мне щёки и ухватывал за нос шершавыми пальцами.
А снег мне казался тёплым и съедобным, похожим на сахарный песок и новогоднюю белую вату.
– Ты, бажоная, бабку Клашу не бойсе! Ёна добрая старуха, только не можот терпеть, как вы с робятамы в Божьёй церквы камедите. Халамуете, да блажите, а как ёна выбегат, дак вы дёру даете…. А ёна спознала горя в жизни, не приведи Господи другому!... А церкву берегет от вас, выргасят! Свято ето место! Помнит Клаша, богосужонная, как мой батюшка Степан Тимофеёвич церкву строил, да еду ей носил. Добро, любушка, всю жись помнитце!
– Баа! А зачем мы к ней идём?
– А затым, что надоть твоёй бабки с ким -небуть о веры своёй покалякать, о старой жизни языком полабандать. Ёна слухать умиет, да рота заздря не открыват, околесицу не несет об людях. Справной ёна чоловек!
– А о чём сегодня будете говорить?
– О Рожжестве, светлом празнике! Давай руку, да шовелисе быстряе! – бабуля придвинула меня к себе, приобняла, и мы пошагали к церкви.
Следующая публикация
Комментарии 1