Предыдущая публикация
СЮЛЛИ-ПРЮДОМ (наст.
имя Рене́ Франсуа́ Арма́н Прюдо́м)
(16 марта 1839, Париж — 6 сентября 1907, Шатне-Малабри) — французский поэт и эссеист, член группы «Парнас», в 1901 году стал первым лауреатом Нобелевской премии по литературе.
Сюлли-Прюдом родился в Париже в 1839 году в семье Рене Армана Прюдома. Когда мальчику было два года, умер его отец, и семья оказалась в затруднительном финансовом положении. Обучался классическим языкам в лицее Бонапарта, а потом в политехнической школе и в 1856 году получил звание бакалавра наук. После этого поступил на службу на один из заводов Крезо, однако вскоре оставил это место и возвратился в Париж, где некоторое время изучал нотариальное право. Там же увлёкся философией и поэзией.
В 1860 году получил должность клерка в одной из нотариальных контор Парижа и таким образом смог себя финансово обеспечить. В свободное от работы в конторе время пишет стихи и публикует их в сборнике «Парнас».
В 1870 году поэт переживает потерю своих самых близких людей, когда за короткий период времени умирают его мать, дядя и тётя. В этом же году начинается Франко-прусская война.
Прюдом был участником Франко-прусской войны, и его здоровье сильно подорвалось в военные годы. Он страдал приступами паралича.
В 1881 был избран членом Французской академии. В деле Дрейфуса был активным сторонником Дрейфуса.
Прюдом скоропостижно скончался 7 сентября 1907 года. Похоронен на кладбище Пер-Лашез в Париже. С течением времени интерес к его творчеству значительно уменьшился, но и поныне существует премия Сюлли Прюдома для молодых поэтов Франции.
ТВОРЧЕСТВО.
Издание первого сборника стихов «Стансы и стихотворения» («Stances et Poémes», 1865) было встречено всеобщим одобрением. Это дало ему возможность посвятить себя всецело литературной деятельности.
Выступая против романтической школы, он начал публиковать свои стихи в сборниках «Парнас» и «Современный Парнас».
В 1869 году выходит в его переводе и с его предисловием первая книга поэмы Лукреция «О природе вещей» и в том же году сборник «Одиночество» («Les Solitudes»).
Другие книги Сюлли Прюдома — «Испытания» («Les Épreuves», 1866), «Авгиевы конюшни» («Les Écuries d’Augias», 1866), «Итальянские зарисовки» («Croquis Italiens», 1868) — сделали его одним из самых популярных поэтов Франции. За ними последовали «Военные впечатления» («Impressions de la guerre», 1870), вдохновлённые его участием во франко-прусской войне, «Судьба» («Les Destins», 1872), «Бунт цветов» («La Révolte des fleurs», 1874), «Франция» («La France», 1874).
В сборнике «Напрасная нежность» («Les Vaines tendresses», 1875), поэмах «Справедливость» («La Justice», 1878), «Счастье» («Le Bonheur», 1888) поднимаются такие темы, как добро и зло, справедливость, любовь и гуманистические идеалы.
В сборниках «Призма» («Le Prisme», 1886) и «Одиночество» («Les Solitudes») (второе издание, 1894), поэт пишет о чувстве безответной любви.
Если первые его работы отличались лиризмом, то последующие тяготеют к философским сюжетам. Его философские эксперименты выразились в поэмах «Справедливость» («La Justice», 1878) и «Счастье» («Le Bonheur», 1888).
В философской лирике поэт затрагивает метафизику и этику, стараясь примирить разум и чувства, предпочитая при этом последние. Он выступает за самоотверженную любовь, а его скептицизм в поэзии никогда не станет формой отчаяния.
Кроме художественных произведений Сюлли Прюдому принадлежат работы теоретического характера: «Выразительность в искусстве» («L'Expression dans les beaux-arts», 1883), «Размышления об искусстве поэзии» («Réflexions sur l’art des vers», 1892) и «Поэтическое завещание» («Testament poétique», 1901), в которых он выступал против бездумного новаторства в поэзии.
В 1881 году был избран членом Французской академии, а в 1901 году ему была присуждена НОБЕЛЕВСКАЯ ПРЕМИЯ по литературе
«в знак особого признания его поэтического творчества, которое свидетельствует о возвышенном идеализме, художественном совершенстве и редком сочетании душевных и интеллектуальных достоинств». Известие о том, что выбор Шведской академии пал на Сюлли, было воспринято в мире крайне неоднозначно. Многие считали, что первая премия достанется более крупному таланту, чаще всего называлось имя Льва Толстого. Группа шведских писателей (включая будущую нобелевскую лауреатку Сельму Лагерлёф) во главе с Августом Стриндбергом выступила с открытым письмом, протестующим против решения Академии и выступающим в поддержку Толстого. Решение нобелевского комитета вызвало жёсткую критику и в адрес самого Сюлли Прюдома.
В 1890-е годы поэт был достаточно популярен в России. Самое знаменитое стихотворение Прюдома «Разбитая ваза» перевёл Алексей Апухтин:
РАЗБИТАЯ ВАЗА.
Ту вазу, где цветок ты сберегала нежный,
Ударом веера толкнула ты небрежно,
И трещина, едва заметная, на ней
Осталась… Но с тех пор прошло не много дней,
Небрежность детская твоя давно забыта,
А вазе уж грозит нежданная беда!
Увял её цветок; ушла её вода…
Не тронь её: она разбита.
Так сердца моего коснулась ты рукой —
Рукою нежной и любимой, —
И с той поры на нём, как от обиды злой,
Остался след неизгладимый.
Оно как прежде бьётся и живёт,
От всех его страданье скрыто,
Но рана глубока и каждый день растёт…
Не тронь его: оно разбито.
1883.
Впервые — в книге Album de Madame Olga Kozlow. — М., 1883. — С. 153.. Затем — в журнале «Новь», 1884, № 4, стр. 543.
В последние годы жизни, находясь под влиянием Блеза Паскаля, Сюлли-Прюдом полностью посвятил себя философии. Таким образом появился трактат «Истинная религия Паскаля» (1905) и другие философские работы, такие как «Проблема конечной цели» (1903) и «Психология свободного выбора» (1906).
Весьма интересно в психологическом отношении письмо Сюлли-Прюдома
к Рибо, знакомящее нас с процессом его поэтического творчества;
в этом письме он пишет: "... я имею привычку оставлять только что написанные стихи, прежде чем закончу их, и некоторое время не вынимаю их из ящика. Иногда, когда произведение кажется мне неудачным, я забываю его там; когда же мне случается вновь находить их
через несколько лет, я принимаюсь за них снова и могу с величайшей
отчетливостью вызвать в себе то чувство, которое их продиктовало..."
В 1860 году получил должность клерка в одной из нотариальных контор Парижа и таким образом смог себя финансово обеспечить. В свободное от работы в конторе время пишет стихи и публикует их в сборнике «Парнас».
В 1870 году поэт переживает потерю своих самых близких людей, когда за короткий период времени умирают его мать, дядя и тётя. В этом же году начинается Франко-прусская война.
Прюдом был участником Франко-прусской войны, и его здоровье сильно подорвалось в военные годы. Он страдал приступами паралича.
В 1881 был избран членом Французской академии. В деле Дрейфуса был активным сторонником Дрейфуса.
Прюдом скоропостижно скончался 7 сентября 1907 года. Похоронен на кладбище Пер-Лашез в Париже. С течением времени интерес к его творчеству значительно уменьшился, но и поныне существует премия Сюлли Прюдома для молодых поэтов Франции.
ТВОРЧЕСТВО.
Издание первого сборника стихов «Стансы и стихотворения» («Stances et Poémes», 1865) было встречено всеобщим одобрением. Это дало ему возможность посвятить себя всецело литературной деятельности.
Выступая против романтической школы, он начал публиковать свои стихи в сборниках «Парнас» и «Современный Парнас».
В 1869 году выходит в его переводе и с его предисловием первая книга поэмы Лукреция «О природе вещей» и в том же году сборник «Одиночество» («Les Solitudes»).
Другие книги Сюлли Прюдома — «Испытания» («Les Épreuves», 1866), «Авгиевы конюшни» («Les Écuries d’Augias», 1866), «Итальянские зарисовки» («Croquis Italiens», 1868) — сделали его одним из самых популярных поэтов Франции. За ними последовали «Военные впечатления» («Impressions de la guerre», 1870), вдохновлённые его участием во франко-прусской войне, «Судьба» («Les Destins», 1872), «Бунт цветов» («La Révolte des fleurs», 1874), «Франция» («La France», 1874).
В сборнике «Напрасная нежность» («Les Vaines tendresses», 1875), поэмах «Справедливость» («La Justice», 1878), «Счастье» («Le Bonheur», 1888) поднимаются такие темы, как добро и зло, справедливость, любовь и гуманистические идеалы.
В сборниках «Призма» («Le Prisme», 1886) и «Одиночество» («Les Solitudes») (второе издание, 1894), поэт пишет о чувстве безответной любви.
Если первые его работы отличались лиризмом, то последующие тяготеют к философским сюжетам. Его философские эксперименты выразились в поэмах «Справедливость» («La Justice», 1878) и «Счастье» («Le Bonheur», 1888).
В философской лирике поэт затрагивает метафизику и этику, стараясь примирить разум и чувства, предпочитая при этом последние. Он выступает за самоотверженную любовь, а его скептицизм в поэзии никогда не станет формой отчаяния.
Кроме художественных произведений Сюлли Прюдому принадлежат работы теоретического характера: «Выразительность в искусстве» («L'Expression dans les beaux-arts», 1883), «Размышления об искусстве поэзии» («Réflexions sur l’art des vers», 1892) и «Поэтическое завещание» («Testament poétique», 1901), в которых он выступал против бездумного новаторства в поэзии.
В 1881 году был избран членом Французской академии, а в 1901 году ему была присуждена НОБЕЛЕВСКАЯ ПРЕМИЯ по литературе
«в знак особого признания его поэтического творчества, которое свидетельствует о возвышенном идеализме, художественном совершенстве и редком сочетании душевных и интеллектуальных достоинств». Известие о том, что выбор Шведской академии пал на Сюлли, было воспринято в мире крайне неоднозначно. Многие считали, что первая премия достанется более крупному таланту, чаще всего называлось имя Льва Толстого. Группа шведских писателей (включая будущую нобелевскую лауреатку Сельму Лагерлёф) во главе с Августом Стриндбергом выступила с открытым письмом, протестующим против решения Академии и выступающим в поддержку Толстого. Решение нобелевского комитета вызвало жёсткую критику и в адрес самого Сюлли Прюдома.
В 1890-е годы поэт был достаточно популярен в России. Самое знаменитое стихотворение Прюдома «Разбитая ваза» перевёл Алексей Апухтин:
РАЗБИТАЯ ВАЗА.
Ту вазу, где цветок ты сберегала нежный,
Ударом веера толкнула ты небрежно,
И трещина, едва заметная, на ней
Осталась… Но с тех пор прошло не много дней,
Небрежность детская твоя давно забыта,
А вазе уж грозит нежданная беда!
Увял её цветок; ушла её вода…
Не тронь её: она разбита.
Так сердца моего коснулась ты рукой —
Рукою нежной и любимой, —
И с той поры на нём, как от обиды злой,
Остался след неизгладимый.
Оно как прежде бьётся и живёт,
От всех его страданье скрыто,
Но рана глубока и каждый день растёт…
Не тронь его: оно разбито.
1883.
Впервые — в книге Album de Madame Olga Kozlow. — М., 1883. — С. 153.. Затем — в журнале «Новь», 1884, № 4, стр. 543.
В последние годы жизни, находясь под влиянием Блеза Паскаля, Сюлли-Прюдом полностью посвятил себя философии. Таким образом появился трактат «Истинная религия Паскаля» (1905) и другие философские работы, такие как «Проблема конечной цели» (1903) и «Психология свободного выбора» (1906).
Весьма интересно в психологическом отношении письмо Сюлли-Прюдома
к Рибо, знакомящее нас с процессом его поэтического творчества;
в этом письме он пишет: "... я имею привычку оставлять только что написанные стихи, прежде чем закончу их, и некоторое время не вынимаю их из ящика. Иногда, когда произведение кажется мне неудачным, я забываю его там; когда же мне случается вновь находить их
через несколько лет, я принимаюсь за них снова и могу с величайшей
отчетливостью вызвать в себе то чувство, которое их продиктовало..."
ЧИТАТЕЛЮ.
Когда тебя волную я своим стихом, —
К нему я холoден остывшею душою:
Мой наилучший стих живет во мне самом
И никогда прочтeн не будет он тобою!
Как бабочки, белея в сумраке аллей,
Трепещут и кружат над нежными цветами,
Так песни вкруг моих излюбленных идей
Толпятся и дрожат крылатыми стихами;
Но только лишь коснусь я их неосторожно, —
Oни умчатся прочь, вспорхнув, как мотыльки,
И пыльца с крыльев их осыплется тревожно,
Как с вянущих цветов cyxиe лепестки.
От песен отделить сeбя я не умею,
Их нежной красоты невольно не стерев.
И, чтоб их не убить, я высказать не смею
С душою слившийся таинственный напев.
Душа моя полна неведомых стихов,
Исполненных идей, гармонии и ласки;
Но ты, читатель мой, не видишь мотыльков,
А видишь только след тончайшей их окраски.
***
ПОСВЯЩЕНИЕ.
Когда стихи тебе я отдаю,
Их больше бы уж сердце не узнало,
И лучшего, что в сердце я таю,
Ни разу ты еще не прочитала.
Как около приманчивых цветов
Рой бабочек, белея нежно, вьется,
Так у меня о розы дивных снов
Что звучных строф крылом жемчужным бьется.
Увы! рука моя так тяжела:
Коснусь до них — и облако слетает,
И с нежного, дрожащего крыла
Мне только пыль на пальцы попадает.
Мне не дано, упрямых изловив,
Сберечь красы сиянье лучезарной,
Иль, им сердец булавкой не пронзив,
Рядами их накалывать попарно.
И пусть порой любимые мечты
Нарядятся в кокетливые звуки,
Не мотыльков в стихах увидишь ты,
Лишь пылью их окрашенные руки.
(пер. И. Анненского.)
Перевод ст-ния «Au lecteur» («Читателю»), открывающего собой Полн. собр. ст-ний поэта («Poèsies complètes»).стр. 264.
Когда тебя волную я своим стихом, —
К нему я холoден остывшею душою:
Мой наилучший стих живет во мне самом
И никогда прочтeн не будет он тобою!
Как бабочки, белея в сумраке аллей,
Трепещут и кружат над нежными цветами,
Так песни вкруг моих излюбленных идей
Толпятся и дрожат крылатыми стихами;
Но только лишь коснусь я их неосторожно, —
Oни умчатся прочь, вспорхнув, как мотыльки,
И пыльца с крыльев их осыплется тревожно,
Как с вянущих цветов cyxиe лепестки.
От песен отделить сeбя я не умею,
Их нежной красоты невольно не стерев.
И, чтоб их не убить, я высказать не смею
С душою слившийся таинственный напев.
Душа моя полна неведомых стихов,
Исполненных идей, гармонии и ласки;
Но ты, читатель мой, не видишь мотыльков,
А видишь только след тончайшей их окраски.
***
ПОСВЯЩЕНИЕ.
Когда стихи тебе я отдаю,
Их больше бы уж сердце не узнало,
И лучшего, что в сердце я таю,
Ни разу ты еще не прочитала.
Как около приманчивых цветов
Рой бабочек, белея нежно, вьется,
Так у меня о розы дивных снов
Что звучных строф крылом жемчужным бьется.
Увы! рука моя так тяжела:
Коснусь до них — и облако слетает,
И с нежного, дрожащего крыла
Мне только пыль на пальцы попадает.
Мне не дано, упрямых изловив,
Сберечь красы сиянье лучезарной,
Иль, им сердец булавкой не пронзив,
Рядами их накалывать попарно.
И пусть порой любимые мечты
Нарядятся в кокетливые звуки,
Не мотыльков в стихах увидишь ты,
Лишь пылью их окрашенные руки.
(пер. И. Анненского.)
Перевод ст-ния «Au lecteur» («Читателю»), открывающего собой Полн. собр. ст-ний поэта («Poèsies complètes»).стр. 264.
В статье "Ион и Аполлонид" Анненский пишет: "Знаменитейший из современных французских лириков Сюлли Прюдом, этот смелый поэт-философ, один из избранных секты Лукреция..."
В письме А. В. Бородиной в августе 1900 г. Анненский пишет: "поэзия Прюдома так астральна, что он должна Вам нравиться".
ИДЕАЛ.
Прозрачна высь. Своим доспехом медным
Средь ярких звезд и ласковых планет
Горит луна. А здесь, на поле бледном,
Я полон грез о той, которой нет;
Я полон грез о той, чья за туманом
Незрима нам алмазная слеза,
Но чьим лучом, земле обетованным,
Иных людей насытятся глаза.
Когда бледней и чище звезд эфира
Она взойдет средь чуждых ей светил, —
Пусть кто-нибудь из вас, последних мира,
Расскажет ей, что я ее любил.
1899.
(пер. И. Анненского)
В письме А. В. Бородиной в августе 1900 г. Анненский пишет: "поэзия Прюдома так астральна, что он должна Вам нравиться".
ИДЕАЛ.
Прозрачна высь. Своим доспехом медным
Средь ярких звезд и ласковых планет
Горит луна. А здесь, на поле бледном,
Я полон грез о той, которой нет;
Я полон грез о той, чья за туманом
Незрима нам алмазная слеза,
Но чьим лучом, земле обетованным,
Иных людей насытятся глаза.
Когда бледней и чище звезд эфира
Она взойдет средь чуждых ей светил, —
Пусть кто-нибудь из вас, последних мира,
Расскажет ей, что я ее любил.
1899.
(пер. И. Анненского)
АГОНИЯ.
Над гаснущим в томительном бреду
Не надо слов — их гул нестроен;
Немного музыки — и тихо я уйду
Туда — где человек спокоен.
Все чары музыки, вся нега оттого,
Что цепи для нее лишь нити;
Баюкайте печаль, но ничего
Печали вы не говорите.
Довольно слов — я им устал внимать,
Распытывать, их чисты ль цели:
Я не хочу того, что надо понимать,
Мне надо, чтобы звуки пели...
Мелодии, чтоб из одной волны
Лились и пенились другие...
Чтоб в агонию убегали сны,
Несла в могилу агония...
Над гаснущим в томительном плену
Не надо слов, — их гул нестроен,
Но если я под музыку усну,
Я знаю: будет сон спокоен.
Найдите няню старую мою:
У ней пасти стада еще есть силы;
Вы передайте ей каприз мой на краю
Моей зияющей могилы.
Пускай она меня потешит, спев
Ту песню, что давно певала;
Мне сердце трогает простой ее напев,
Хоть там и пенья мало.
О, вы ее отыщете — живуч
Тот род людей, что жнет и сеет,
А я из тех, кого и солнца луч
Уж к сорока годам не греет.
Вы нас оставите... Былое оживет,
Презрев туманную разлуку,
Дрожащим голосом она мне запоет,
На влажный лоб положит тихо руку...
Ведь может быть: из всех она одна
Меня действительно любила...
И будет вновь душа унесена
К брегам, что утро золотило.
Чтоб, как лампаде, сердцу догореть,
Иль, как часам, остановиться,
Чтобы я мог так просто умереть,
Как человек на свет родится.
Над гаснущим в томительном бреду
Не надо слов — их гул нестроен;
Немного музыки — и я уйду
Туда — где человек спокоен.
1901
Над гаснущим в томительном бреду
Не надо слов — их гул нестроен;
Немного музыки — и тихо я уйду
Туда — где человек спокоен.
Все чары музыки, вся нега оттого,
Что цепи для нее лишь нити;
Баюкайте печаль, но ничего
Печали вы не говорите.
Довольно слов — я им устал внимать,
Распытывать, их чисты ль цели:
Я не хочу того, что надо понимать,
Мне надо, чтобы звуки пели...
Мелодии, чтоб из одной волны
Лились и пенились другие...
Чтоб в агонию убегали сны,
Несла в могилу агония...
Над гаснущим в томительном плену
Не надо слов, — их гул нестроен,
Но если я под музыку усну,
Я знаю: будет сон спокоен.
Найдите няню старую мою:
У ней пасти стада еще есть силы;
Вы передайте ей каприз мой на краю
Моей зияющей могилы.
Пускай она меня потешит, спев
Ту песню, что давно певала;
Мне сердце трогает простой ее напев,
Хоть там и пенья мало.
О, вы ее отыщете — живуч
Тот род людей, что жнет и сеет,
А я из тех, кого и солнца луч
Уж к сорока годам не греет.
Вы нас оставите... Былое оживет,
Презрев туманную разлуку,
Дрожащим голосом она мне запоет,
На влажный лоб положит тихо руку...
Ведь может быть: из всех она одна
Меня действительно любила...
И будет вновь душа унесена
К брегам, что утро золотило.
Чтоб, как лампаде, сердцу догореть,
Иль, как часам, остановиться,
Чтобы я мог так просто умереть,
Как человек на свет родится.
Над гаснущим в томительном бреду
Не надо слов — их гул нестроен;
Немного музыки — и я уйду
Туда — где человек спокоен.
1901
СОМНЕНИЕ.
Белеет Истина на черном дне провала.
Зажмурьтесь, робкие, а вы, слепые, прочь!
Меня безумная любовь околдовала:
Я к ней хочу, туда, туда, в немую ночь.
Как долго эту цепь разматывать паденьем...
Вся наконец и цепь... И ничего... круги...
Я руки вытянул... Напрасно... Напряженьем
Кружим мучительно... Ни точки и ни зги...
А Истины меж тем я чувствую дыханье:
Вот мерным сделалось и цепи колыханье,
Но только пустоту пронзает мой размах...
И цепи, знаю я, на пядь не удлиниться, —
Сиянье где-то там, а здесь, вокруг, — темница,
Я — только маятник, и в сердце — только страх.
***
ПЛОХО ПОГРЕБЕННАЯ.
С подругой бледною разлуки
Остановить мы не могли:
Скрестив безжизненные руки,
Ее отсюда унесли.
Но мне и мертвая свиданье
Улыбкой жуткою сулит,
И тень ее меня томит
Больнее, чем воспоминанье.
Прощанье ль истомило нас,
Слова ль разлуки нам постыли?
О, отчего вы, люди, глаз,
Глаз отчего ей не закрыли?
(вариант перевода)
С подругой мертвою разлуки
Продлить не властен человек:
Скрестив безжизненные руки
Ее уносят... и навек.
Прощанье истомило нас,
Слова разлуки нам постыли.
Перевод ст-ния «Mai enseveiie» («Плохо погребенная»)
Белеет Истина на черном дне провала.
Зажмурьтесь, робкие, а вы, слепые, прочь!
Меня безумная любовь околдовала:
Я к ней хочу, туда, туда, в немую ночь.
Как долго эту цепь разматывать паденьем...
Вся наконец и цепь... И ничего... круги...
Я руки вытянул... Напрасно... Напряженьем
Кружим мучительно... Ни точки и ни зги...
А Истины меж тем я чувствую дыханье:
Вот мерным сделалось и цепи колыханье,
Но только пустоту пронзает мой размах...
И цепи, знаю я, на пядь не удлиниться, —
Сиянье где-то там, а здесь, вокруг, — темница,
Я — только маятник, и в сердце — только страх.
***
ПЛОХО ПОГРЕБЕННАЯ.
С подругой бледною разлуки
Остановить мы не могли:
Скрестив безжизненные руки,
Ее отсюда унесли.
Но мне и мертвая свиданье
Улыбкой жуткою сулит,
И тень ее меня томит
Больнее, чем воспоминанье.
Прощанье ль истомило нас,
Слова ль разлуки нам постыли?
О, отчего вы, люди, глаз,
Глаз отчего ей не закрыли?
(вариант перевода)
С подругой мертвою разлуки
Продлить не властен человек:
Скрестив безжизненные руки
Ее уносят... и навек.
Прощанье истомило нас,
Слова разлуки нам постыли.
Перевод ст-ния «Mai enseveiie» («Плохо погребенная»)
КОГДА Б Я БОГОМ БЫЛ...
Когда б я Богом стал, земля Эдемом стала б,
И из лучистых глаз, сияя, как кристалл,
Лишь слезы счастия бежали б, чужды жалоб,
Когда б я Богом стал.
Когда б я Богом стал, среди душистой рощи
Корой бы нежный плод, созрев, не зарастал,
И самый труд бы стал веселым чувством мощи,
Когда б я Богом стал.
Когда б я Богом стал, вокруг тебя играя,
Всегда иных небес лазурный сон витал,
Но ты осталась бы все та же в высях рая,
Когда б я Богом стал.
Ночь на 28 декабря 1900
***
ТЕНИ.
Остановлюсь — лежит, иду — и тень идет,
Так странно двигаясь, так мягко выступая;
Глухая слушает, глядит она слепая,
Поднимешь голову, а тень уже ползет.
Но сам я тоже тень. Я облака на небе
Тревожный силуэт. Скользит по формам взор,
И ум мой ничего не создал до сих пор:
Иду, куда влечет меня всевластный жребий.
Я тень от ангела, который сам едва,
Один из отблесков последних божества,
Бог повторен во мне, как в дереве кумира,
А может быть, теперь среди иного мира,
К жерлу небытия дальнейшая ступень,
От этой тени тень живет и водит тень.
(пер.: И. Анненского.)
Когда б я Богом стал, земля Эдемом стала б,
И из лучистых глаз, сияя, как кристалл,
Лишь слезы счастия бежали б, чужды жалоб,
Когда б я Богом стал.
Когда б я Богом стал, среди душистой рощи
Корой бы нежный плод, созрев, не зарастал,
И самый труд бы стал веселым чувством мощи,
Когда б я Богом стал.
Когда б я Богом стал, вокруг тебя играя,
Всегда иных небес лазурный сон витал,
Но ты осталась бы все та же в высях рая,
Когда б я Богом стал.
Ночь на 28 декабря 1900
***
ТЕНИ.
Остановлюсь — лежит, иду — и тень идет,
Так странно двигаясь, так мягко выступая;
Глухая слушает, глядит она слепая,
Поднимешь голову, а тень уже ползет.
Но сам я тоже тень. Я облака на небе
Тревожный силуэт. Скользит по формам взор,
И ум мой ничего не создал до сих пор:
Иду, куда влечет меня всевластный жребий.
Я тень от ангела, который сам едва,
Один из отблесков последних божества,
Бог повторен во мне, как в дереве кумира,
А может быть, теперь среди иного мира,
К жерлу небытия дальнейшая ступень,
От этой тени тень живет и водит тень.
(пер.: И. Анненского.)
ТЕНИ.
Днём тёмный контур наш, то вслед, то перед нами,
с издёвкой и смешно шаржирует наш вид;
он слушает, но глух; он слеп, хоть и глядит;
то станет, то идёт, то ползает кругами.
А человек и сам подобно тени сшит.
Как без ушей и глаз, куда не зная сами,
идём мы, как в ночи, нетвёрдыми шагами:
идём на зов Судьбы, куда она велит.
Мы – ангельская тень, но те и сами – блики,
лишь отблески лица Небесного Владыки,
вот оттого и в нас есть искра Божества.
Должно быть, вдалеке, за гранью естества,
вблизи небытия, мы все придём к паденью
туда, где правит тень, рождая тень за тенью.
(перевод В. М. Кормана)
(Источник: https://poezia.ru/works/40948)
Владимир Михайлович Корман (р. 1932) — автор-любитель родом из города Владимира. Сочинитель стихов, венков сонетов и переводов, составитель палиндромов. Живет в США, г. Бруклин.
Днём тёмный контур наш, то вслед, то перед нами,
с издёвкой и смешно шаржирует наш вид;
он слушает, но глух; он слеп, хоть и глядит;
то станет, то идёт, то ползает кругами.
А человек и сам подобно тени сшит.
Как без ушей и глаз, куда не зная сами,
идём мы, как в ночи, нетвёрдыми шагами:
идём на зов Судьбы, куда она велит.
Мы – ангельская тень, но те и сами – блики,
лишь отблески лица Небесного Владыки,
вот оттого и в нас есть искра Божества.
Должно быть, вдалеке, за гранью естества,
вблизи небытия, мы все придём к паденью
туда, где правит тень, рождая тень за тенью.
(перевод В. М. Кормана)
(Источник: https://poezia.ru/works/40948)
Владимир Михайлович Корман (р. 1932) — автор-любитель родом из города Владимира. Сочинитель стихов, венков сонетов и переводов, составитель палиндромов. Живет в США, г. Бруклин.
ЦЕПИ.
Я целый мир люблю, но тесно в нем, как в склепе,
И чуткою душой я в рабстве у него:
Мучительных вериг бесчисленные цепи
В мир видимый идут из сердца моего.
И все меня влечет, и всем я очарован:
Сияньем истины и непостижной тьмой;
Я к солнцу цепью золотых лучей прикован,
А звезды связаны, как нитями, с душой.
Размером к песне я прикован мелодичной,
А к розам бархатным влечет их красота;
Свой взгляд я приковал к улыбке поэтичной,
Из поцелуя ж цепь сковал я на уста.
Вся жизнь моя висит на этих хрупких звеньях,
И я лишь пленник тех, к кому стремлюсь, любя,
И под влияньем их малейшаго волненья
Теряю часть я самого себя.
Я целый мир люблю, но тесно в нем, как в склепе,
И чуткою душой я в рабстве у него:
Мучительных вериг бесчисленные цепи
В мир видимый идут из сердца моего.
И все меня влечет, и всем я очарован:
Сияньем истины и непостижной тьмой;
Я к солнцу цепью золотых лучей прикован,
А звезды связаны, как нитями, с душой.
Размером к песне я прикован мелодичной,
А к розам бархатным влечет их красота;
Свой взгляд я приковал к улыбке поэтичной,
Из поцелуя ж цепь сковал я на уста.
Вся жизнь моя висит на этих хрупких звеньях,
И я лишь пленник тех, к кому стремлюсь, любя,
И под влияньем их малейшаго волненья
Теряю часть я самого себя.
К ПОРТРЕТУ.
Мгновения бегут, бегут неуловимо.
Угасла, отцвела короткая весна.
К холодной старости, неслышно и незримо,
Нас, убаюканных, с собою мчит волна.
Но я — я буду стар, когда портрет любимый
Покажется мне чужд; и, пробудясь от сна,
Бесплодной нежностью любви неистребимой
При взгляде на него не будет мысль полна.
В тот день моя душа утратит блеск и крылья,
Упругость нервную заменит сон бессилья,
И стану я другим, о ней успев забыть.
Кому-то новому я передам свой жребий,
Все: имя, голос мой, прах и мечты о небе,
Я буду очень стар… Нет, лучше не дожить!
1865.
(перевод: И. И. Тхоржевский.)
#ФранцузскаяЛитература #Поэзия #ПеречитываяКлассику
#НобелевскиеЛауреаты #ПамятныеДаты #Писатели #Вечность
#Старость #ЛюбимыеСтроки
Мгновения бегут, бегут неуловимо.
Угасла, отцвела короткая весна.
К холодной старости, неслышно и незримо,
Нас, убаюканных, с собою мчит волна.
Но я — я буду стар, когда портрет любимый
Покажется мне чужд; и, пробудясь от сна,
Бесплодной нежностью любви неистребимой
При взгляде на него не будет мысль полна.
В тот день моя душа утратит блеск и крылья,
Упругость нервную заменит сон бессилья,
И стану я другим, о ней успев забыть.
Кому-то новому я передам свой жребий,
Все: имя, голос мой, прах и мечты о небе,
Я буду очень стар… Нет, лучше не дожить!
1865.
(перевод: И. И. Тхоржевский.)
#ФранцузскаяЛитература #Поэзия #ПеречитываяКлассику
#НобелевскиеЛауреаты #ПамятныеДаты #Писатели #Вечность
#Старость #ЛюбимыеСтроки
Следующая публикация
Комментарии 8
СХОДСТВО
Мой друг, ты знать хотела, почему я
Тебя так нежно, преданно люблю?
Вот почему, мой друг, тебя люблю я:
Похожа ты на молодость мою.
В твой томный взор то скорбь, то упованье
Роняют искру светлую свою,
В твоей душе всегда кипят мечтанья, —
Похожа ты на молодость мою.
Твой тонкий профиль — чудный лик камеи,
Эллады луч кладет игру свою
На эту грудь и кос роскошных змеи, —
Похожа ты на молодость мою.
Любовью нежной, преданной сгорая,
Я каждый миг твержу тебе: «люблю»,
Но ты идешь вперед не внемля, не взирая, —
Похожа ты на молодость мою.
ВЕНЕРЫ
Я посетил приют искусства —
Роскошный Лувр. Передо мной,
Чаруя взор, лаская чувства,
Сияла гордой наготой
Толпа Венер. Едва казался
Дворец царей достойным их —
И я красою любовался
Их форм — холодных и нагих.
Я уходил. Передо мною
Печальный образ нищеты
Мелькнул с тревожною мольбою,
Но с той же властью красоты.
Лохмотья жалкие одежды.
Печать страданья на челе.
И взор, молящий без надежды
О лучшей доле на земле;
Недавних дней живые муки,
Блеск потухающих очей,
Иглой исколотые руки —
Вот что я видел. Прочь скорей,
Дитя несчастья и страданья.
Торгуй на улицах собой!
Мы приютили изваянья,
Но мы не тронемся мольбой.
Для красоты не жаль нам траты,
Но вот суровый наш ответъ:
Для женщин мраморных палаты,
А для живых — приюта нет!
Арман СЮЛЛИ-ПРЮДОМ.
МОЛЬБА.
Перевод с французского Ольги Чуминой
О, если б вам была знакома
Боль одиночества, теснящая мне грудь,
Вы, может быть, прошли бы мимо дома,
Где я живу, когда-нибудь.
И если б знали вы, какое утешенье
Ваш ясный взор приносит мне давно,
Вы, может быть, взглянули б на мгновенье
Ко мне в окно.
Когда бы знали вы, что горе и тревога
При виде вас в душе стихают вдруг,
Вы сели бы у моего порога,
Как верный друг.
О том, что я люблю, о том, какой любовью
Люблю я вас, когда б вы знать могли,
Вы, может быть, наперекор злословью,
Ко мне б вошли.
Сб. «Тщетная нежность», 1875
РАЗБИТАЯ ВАЗА.
Та ваза с гибнущей вербеной
Задета веером была.
Удар, бесшумный и мгновенный,
Чуть тронул зеркало стекла.
Но рана, легкая сначала,
Что день, таинственно росла:
Хрусталь незримо разъедала
И мерным кругом обошла.
Беда не вовремя открыта:
Цветок безмолвно умирал,
По капле кровью истекал...
-- Не тронь ее: она разбита!
Так часто милая рука
Нам сердце любящее ранит,--
И рана тонко-глубока,
И, как цветок тот, сердце вянет.
Но долго гибельный огонь
От равнодушных взоров прячет,--
Болит и тихо-тихо плачет...
Оно разбито ведь -- не тронь!
18 марта 1881
(пер.: Петра Якубовича)
АГОНИЯ
В час кончины моей меньше вздохов и слез, --
Горе в сердце пусть спит глубоко!
Вы гармонией сладкой ласкайте мой слух,
И умру я легко.
Так устал видеть ложь я под маской любви,
Слышать слово холодное "брат"...
Пусть баюкают боль мою струны одни,
И пусть люди молчат!
Няню, бедную няню, пришлите ко мне --
Она стадо в долине пасет.
Известите ее, что, готовясь навек
Сделать с жизнью расчет,
Увидать я хочу ее ласковый взор,
Услыхать ее песню... И пусть
Будет грустью дышать монотонный напев --
Я люблю эту грусть!
Вы найдете ее: люди хижин живут
Дольше нас... Мы, явившись на свет,
Прозябаем, как пальма в холодной стране,
И живем... двадцать лет!
Вы оставьте вдвоем нас! Она мне споет,
Пальцы рук на горячий мой лоб положив...
Звук за звуком с любовью ловить стану я,
Всё на свете забыв!
И, наверн
...ЕщёАГОНИЯ
В час кончины моей меньше вздохов и слез, --
Горе в сердце пусть спит глубоко!
Вы гармонией сладкой ласкайте мой слух,
И умру я легко.
Так устал видеть ложь я под маской любви,
Слышать слово холодное "брат"...
Пусть баюкают боль мою струны одни,
И пусть люди молчат!
Няню, бедную няню, пришлите ко мне --
Она стадо в долине пасет.
Известите ее, что, готовясь навек
Сделать с жизнью расчет,
Увидать я хочу ее ласковый взор,
Услыхать ее песню... И пусть
Будет грустью дышать монотонный напев --
Я люблю эту грусть!
Вы найдете ее: люди хижин живут
Дольше нас... Мы, явившись на свет,
Прозябаем, как пальма в холодной стране,
И живем... двадцать лет!
Вы оставьте вдвоем нас! Она мне споет,
Пальцы рук на горячий мой лоб положив...
Звук за звуком с любовью ловить стану я,
Всё на свете забыв!
И, наверно, одна только грудь и вздохнет
Обо мне в этот час глубоко...
Я мечтой улечу к светлым детства годам,
Далеко-далеко!
И, чтоб я не слыхал, как покинет душа
Мой больной, охладелый скелет,
Чтобы так человек незаметно ушел,
Как явился на свет, --
Нет, не нужно ни вздохов печальных, ни слез,
Горе в сердце пусть спит глубоко...
Тихой музыкой мой убаюкайте слух --
И умру я легко!
1880.
(перевод Петра Якубовича.)
РАНЫ
Со стоном падает в сражении солдат.
Его возьмут, забрызганного кровью,
В больницу отвезут и рану заживят.
И в ясный день поддельному здоровью
Он верит, как дитя... Но с запада сырой
Подует ветер вдруг и в облаках тумана
Потонет солнца блеск -- и вновь заныла рана!
И веры нет в душе его больной!
Так прихоть времени всесильна; так, порою,
На месте, где душа поражена судьбою,
Я плачу, воскресив забытую печаль.
Слеза, печальный звук, одно пустое слово
Иль тучка в небесах, -- как луч, осветят снова
Погибших лет затерянную даль!
1880.
(пер.: Петра Якубовича.)
ЖЕЛАНИЕ
Ах, если б небеса одни лишь были сини
Да водной шири гладь! Желт -- колос полевой,
И розов -- розы цвет! Ни злобе, ни кручине
Причин бы не было... Но с мертвой красотой
Полей, цветов, лазури, океана
Есть красота улыбок и очей:
В их прелести живой -- надежда, страх обмана,
Отчаянье и боль... И ад, и небо в ней!
Мы любим женщину... И вот он -- бесконечный
Источник наших мук, любви простосердечной,
Лелеющей безумные мечты.
Когда бы человек с душой святой и чистой
Смотрел и на глаза, и локон золотистый,
Как на волну, колосья и цветы!
1882. (пер.: Петра Якубовича)
ЗАТИШЬЕ
Тихо всё! Шелестят только листья березы,
Да о выступ скалы вечно бьется волна,
Не о горе ль своем тихо плачет она,
И в ответ ей скала льет беззвучные слезы?
Я не слышу, как лодка по речке скользит...
То не берег ли движется, берег зеленый?
То не в царстве ль мечты я? В волне усыпленной,
Точно занавес, небо блестит и дрожит.
Если бросишь цветок, он в каком-то сомненьи
Закачается здесь, на лазурной волне,
Будто силясь узнать -- где теченье.
И, как этот цветок, будут вечно во мне
Колебаться отныне мечты и желанья:
Тихо дремлют в душе и любовь, и страданья...
1880.
(пер.: Петра Якубовича.)