Предыдущая публикация
Как 91 процент населения Украины стали «городскими сумасшедшими»
1 декабря исполнится уже тридцать три года со дня проведения референдума о поддержке Постановления Верховного Совета УССР «О провозглашении независимости Украины» от 24 августа 1991 года, события, которое стало первопричиной происходящего сегодня.
Празднуют незалэжность на Украине 24 августа, но в этот день свое решение приняли «верхи», но необратимый (на тот момент) характер оно приняло после того, как получило поддержку граждан.
Действительно, как получилось, что за независимость, т. е. за отделение от СССР, от России, проголосовал 91 проц. принявших участие в референдуме, хотя в марте того же года 70 проц. высказались за сохранение СССР? Казалось бы, результаты референдума 17 марта наглядно продемонстрировали, насколько чужда была самостийная идея основной массе жителей Украины.
Даже многие из 28 проц., не поддержавших сохранение СССР, голосовали не против союзного государства, а против обанкротившейся к тому времени политики Горбачева. Как же получилось, что примитивная руховская пропаганда, всего за семь месяцев до этого полностью провалившаяся, уже в декабре оказалась столь эффективной?
Первопричину развала СССР многие видят в горбачевской перестройке, но очевидно, что она, с огромным энтузиазмом воспринятая подавляющим большинством жителей СССР, была следствием тяжелого системного кризиса, охватившего практически все сферы экономики и общественной жизни.
Желание перемен вкупе с «ослаблением гаек», негатив по отношению к партноменклатуре, сопротивляющейся переменам, привели к движению снизу, как тогда говорили, «неформалов». Но на Украине, причем на всей её территории, включая Юго-Восток, движение «снизу» сразу приняло националистический оттенок (к слову, как и практически во всех союзных республиках, кроме РСФСР).
Приближались первые альтернативные выборы в Верховные Советы союзных республик и местные советы в марте 1990 г., многие реформаторски настроенные, с активной жизненной позицией люди были выдвинуты в своих коллективах кандидатами в депутаты советов различных уровней и, естественно, ощущали потребность координации своих усилий в предвыборной борьбе со старым партаппаратом. В результате все реформаторы сконцентрировались вокруг «Руха».
Ну а партийные власти не без успеха использовали жупел руховцев (слово, сразу ставшее ругательством) ко всем неугодным им кандидатам. Однако и потенциал неприятия старой власти был настолько велик, что, несмотря на огромный «административный ресурс», в целом по Украине, выборы закончились лишь c небольшим перевесом «партократов».
«Демократы» одержали полную победу на Западной Украине, получили большинство депутатских мандатов в Киеве и некоторых других городах, тем не менее в украинском парламенте большинство составили сторонники старого режима.
Из 450 депутатов в оппозиционную группу, назвавшую себя Народной Радой, вошли только 120 человек; «консервативное» большинство оформилось в так называемую Группу-239 (по числу ее депутатов), остальные, занимая промежуточную позицию, были все же ближе к «группе». В России же, как известно, на прошедших одновременно с Украиной выборах небольшое большинство в Верховном Совете получили сторонники реформ и Бориса Ельцина.
Однако относительный успех власти на выборах 1990 года, достигнутый благодаря использованию пугала национализма, имел и свою оборотную сторону. Потенциал негативного восприятия действующей власти был настолько велик, что даже многие убежденные противники разрыва с Россией голосовали за любых её (власти) противников. Ассоциирование всех противников партноменклатурной власти с националистами фактически привело к постепенному снижению негативного восприятия последних.
С другой стороны, и «антиномеклатурщики», для которых ещё недавно «самостийная идея» была попросту дикой, находясь в политическом альянсе с националистами, постепенно набирались их идей (как говорится, с кем поведешься…). Общаясь с многими из них, автор наблюдал, как работает пресловутое «Окно Овертона» (тогда, конечно, понятия не имея о этой теории): в начале своей общественно-политической деятельности человек смеется над «самостийныками», а уже через год-полтора сам становиться сторонником независимости, пусть и без фанатизма, мовы и т. п.
Тем временем была отменена знаменитая шестая статья Конституции СССР и как грибы стали появляться новые партии. Способствовало этому и установление националистами в результате выборов полного контроля над местными советами в Галиции, давшее им доступ к финансовым ресурсам, необходимым для партийного строительства. А кто платит, тот и заказывает музыку: все новорожденные украинские партии ставили своей программной задачей достижение «полного суверенитета».
Впрочем, далеко не всех представителей номенклатуры это огорчало. Уже при первых проявлениях сепаратистских тенденций в СССР начала формироваться группировка «национал-коммунистов», увидевшая в происходящем немалые выгоды для себя. Как минимум они рассчитывали значительно увеличить степень своей свободы в отношениях с Москвой, ну а как максимум — быть видными политиками крупного европейского государства куда интереснее, чем провинциальными чиновниками, даже высокого ранга!
Успехи оппозиции в России, избрание Ельцина Председателем Верховного Совета РСФСР, реальная перспектива смены власти и правящей элиты в «имперском центре» способствовали росту популярности «национальной» идеи среди украинской номенклатуры (включая среднее и нижнее звено). Многие её представители, не один пуд соли съевшие в борьбе с «украинским буржуазным национализмом», в приватных беседах начали говорить о необходимости отгородится от «московской заразы».
Однако Председателем вновь избранного Верховного Совета УССР был избран, скорее по инерции, первый секретарь ЦК КПУ Владимир Ивашко, не входивший в число «национал-коммунистов». Это давало хороший шанс на торможение усиливающихся сепаратистских тенденций, но он пробыл руководителем украинского парламента чуть больше месяца и добровольно подал в отставку ради поста первого заместителя генсека ЦК КПСС.
Нельзя не признать это назначение одной из многих тяжелых ошибок Горбачева. Ища удобную и безопасную для себя фигуру на должность партийного зама, он не понял, что сохранение такой лояльной и к нему лично и к Москве, как традиционному центру принятия решений, фигуры в качестве руководителя Украины на тот момент гораздо более важно (да и у самого Ивашко сработал стереотип мышления старого номенклатурщика — «второй секретарь ЦК!!!», который всегда был вторым лицом в стране и практически официальным преемником генсека).
Новым руководителем Верховной рады стал Леонид Кравчук, яркий представитель «национал-коммунистов». Не идя на открытый конфликт с Москвой, он тем не менее с самого начала повел уже «свою» политику: с одной стороны, не сильно воспринимая идущие от московского советского и партийного руководства рекомендации, с другой — активно сотрудничая с национально ориентированной «оппозицией». Уже с лета 1990 года в Верховной раде, безусловно с ведома и согласия её председателя, началась разработка законов «под независимость».
Горбачев же в сложившейся для него тяжелой ситуации не рисковал идти на открытое обострение отношений с украинским руководством, видимо, рассчитывая, что после решения более актуальных для него проблем Ельцина и прибалтийского сепаратизма (принявшего уже открытую форму) Кравчук и Ко никуда не денутся и украинская проблема рассосется сама собой.
Студенческая забастовка осенью 1990-го (которую можно смело считать первый украинским протомайданом) стала отличным поводом для Кравчука фактически уклониться от работы над новым Союзным договором а также сменить на посту премьера Виталия Масола на более «национально-ориентированного» Витольда Фокина. То, что такой частный вопрос, как личность премьер-министра, стал основным в требованиях «студентов», чётко указывает на подлинных кукловодов.
Между тем экономический кризис набирал обороты, способствуя появлению, так сказать, бытового сепаратизма. Обывателю трудно было понять, почему тот или иной продукт, производимый в его городе или регионе, массово вывозится за его пределы, а в местных магазинах является дефицитом. Особенно сильны были всегда такие настроения на Украине, считавшейся всесоюзной житницей. Характерно, что газ в плите на кухне воспринимался психологически многими как нечто столь же естественное, как солнце в небе!
Поэтому введение купонов, ставшее первой мерой нового правительства Фокина, несмотря на определенные неудобства при осуществлении покупок, было очень благожелательно воспринято многими и способствовало распространению сепаратистских настроений.
И снова Горбачев не рискнул ответить на первое на территории СССР фактическое введение республиканской квазивалюты экономическими санкциями, такими как, например, ограничение поставок энергоносителей. Можно смело сказать, что развал единой финансовой системы стал важнейшим фактором экономической дезинтеграции Советского Союза. После того как деньги перестали быть деньгами (иначе говоря, стали никому особо не нужны), центр лишился основного рычага влияния на республики (не только на Украину), руководители которых все активней начинали вести свою игру.
Понятно, что изоляционистские шаги не могли остановить ставшее обвальным ухудшение жизни населения. Усиливались апокалипсические ожидания полного развала, разрухи и голода. Произошла поляризация общества: одни видели выход в реставрации доперестроечных порядков, другие — в проведении радикальных реформ, которые, как уже отмечалось выше, на Украине ассоциировались с выходом из состава СССР.
Кравчуку при этом удалось остаться вполне приемлемой фигурой как для консерваторов, видевших в нем партийного функционера (тем более, открыто курс на отделение он не провозглашал), так и для самостийников, давно разглядевших в нем «национал-коммуниста». Формально не отказываясь от нового Союзного договора, Кравчук уклонился от участия в его подписании, намеченном на 20 августа 1991 года.
А 19 августа случился путч. После его провала настал момент, который Кравчук ждал и, видимо, прогнозировал. На созванной 24 августа экстренной сессии Верховной рады столкнулись две позиции: радикалы требовали провозглашения независимости и запрета КПУ (по примеру России), консерваторы возражали.
После непродолжительного спектакля был «найден» вполне ожидаемый компромисс: независимость объявили, но и от запрета КПУ воздержались. Это решение было принято два дня спустя, но носило формальный характер — все представители старой номенклатуры остались на своих местах. Все представители старой номенклатуры дружно проголосовали за независимость.
В результате на Украине просто не оказалось силы, выступавшей за сохранение единого государства, а доживавший свой политический век Горбачев не воспринимался всерьез никем ни на Украине, ни во всем мире.
Говоря о позиции новых российских властей, нельзя не вспомнить экстренную поездку в Киев Станкевича и Рутского 26 августа, попытавшихся было образумить украинских коллег: хотя бы «не рубить сплеча», осознавать жизненную важность существующих связей для обеих республик, риски, связанные с их разрывом.
Впоследствии Сергей Станкевич вспоминал, как его три часа вообще не выпускали из самолета, потом пришлось пройти через глумящуюся, улюлюкающую толпу у Верховной рады. Напомню, когда 19–21 августа у Белого дома в Москве решалась судьба «демократии», её защищали те самые люди, которых оскорбляли у стен Рады, а в Киеве была тишь до гладь: все самостийные крысы сидели по норам и не отсвечивали, ждали, чем закончится в Москве.
Теперь же даже старые друзья и соратники по «демократическому лагерю» говорили Станкевичу: «Чего вы приперлись? Мы теперь независимые, разве вы не в курсе?» Как вспоминает Станкевич, переговоры с Кравчуком (они все-таки состоялись) пришлось вести в присутствии руховских соглядатаев.
«Теплый» прием, оказанный им, сформировал в новом российском руководстве отношение к Украине как к отрезанному ломтю, тем паче своих проблем было более чем достаточно: призрак голода все грознее нависал над российскими городами, многочасовые очереди за хлебом стали осенью 1991 года их реальностью.
Помню реакцию одного человека на приезд Станкевича и Руцкого: «Что, боятся, что мы их кормить перестанем?!!» Действительно, на поставки продовольствия с Украины российское руководство очень рассчитывало, и это было дополнительным основанием не портить отношения с украинскими властями «вмешательством во внутренние дела незалэжной державы». Тем более что, как видим, любые призывы из Москвы вызывали обратный эффект.
На Украине же агитация за независимость превратилась в игру в одни ворота. Страну заполонили приснопамятные листовки. Для аполитичных обывателей, составляющих большинство в любом обществе на фоне пустых полок в магазинах, такая примитивная аргументация казалось вполне убедительной.
Многие, сожалевшие о распаде единого государства, воспринимали СССР как «дорогого покойника», которого похоронили и нужно жить дальше. Даже для них идея пережить лихие времена на «своем хуторе» казалась вполне здравой, тем более что перспективы России осенью 1991 года казались еще более мрачными. Ко всему консервативно настроенные избиратели негативно относились к курсу на радикальные реформы, провозглашенному новым российским руководством. Кто-то по советской привычке голосовал так, как рекомендовано «сверху».
Так и «набежал» 91 проц. поддержавших провозглашение независимости, из которых подавляющее большинство ещё за пару лет до этого смотрело на «самостийныкив» как на городских сумасшедших. Но последствия коллективного сумасшествия всегда очень тяжкие.
Александр Фидель,
специально для alternatio.org
Празднуют незалэжность на Украине 24 августа, но в этот день свое решение приняли «верхи», но необратимый (на тот момент) характер оно приняло после того, как получило поддержку граждан.
Действительно, как получилось, что за независимость, т. е. за отделение от СССР, от России, проголосовал 91 проц. принявших участие в референдуме, хотя в марте того же года 70 проц. высказались за сохранение СССР? Казалось бы, результаты референдума 17 марта наглядно продемонстрировали, насколько чужда была самостийная идея основной массе жителей Украины.
Даже многие из 28 проц., не поддержавших сохранение СССР, голосовали не против союзного государства, а против обанкротившейся к тому времени политики Горбачева. Как же получилось, что примитивная руховская пропаганда, всего за семь месяцев до этого полностью провалившаяся, уже в декабре оказалась столь эффективной?
Первопричину развала СССР многие видят в горбачевской перестройке, но очевидно, что она, с огромным энтузиазмом воспринятая подавляющим большинством жителей СССР, была следствием тяжелого системного кризиса, охватившего практически все сферы экономики и общественной жизни.
Желание перемен вкупе с «ослаблением гаек», негатив по отношению к партноменклатуре, сопротивляющейся переменам, привели к движению снизу, как тогда говорили, «неформалов». Но на Украине, причем на всей её территории, включая Юго-Восток, движение «снизу» сразу приняло националистический оттенок (к слову, как и практически во всех союзных республиках, кроме РСФСР).
Приближались первые альтернативные выборы в Верховные Советы союзных республик и местные советы в марте 1990 г., многие реформаторски настроенные, с активной жизненной позицией люди были выдвинуты в своих коллективах кандидатами в депутаты советов различных уровней и, естественно, ощущали потребность координации своих усилий в предвыборной борьбе со старым партаппаратом. В результате все реформаторы сконцентрировались вокруг «Руха».
Ну а партийные власти не без успеха использовали жупел руховцев (слово, сразу ставшее ругательством) ко всем неугодным им кандидатам. Однако и потенциал неприятия старой власти был настолько велик, что, несмотря на огромный «административный ресурс», в целом по Украине, выборы закончились лишь c небольшим перевесом «партократов».
«Демократы» одержали полную победу на Западной Украине, получили большинство депутатских мандатов в Киеве и некоторых других городах, тем не менее в украинском парламенте большинство составили сторонники старого режима.
Из 450 депутатов в оппозиционную группу, назвавшую себя Народной Радой, вошли только 120 человек; «консервативное» большинство оформилось в так называемую Группу-239 (по числу ее депутатов), остальные, занимая промежуточную позицию, были все же ближе к «группе». В России же, как известно, на прошедших одновременно с Украиной выборах небольшое большинство в Верховном Совете получили сторонники реформ и Бориса Ельцина.
Однако относительный успех власти на выборах 1990 года, достигнутый благодаря использованию пугала национализма, имел и свою оборотную сторону. Потенциал негативного восприятия действующей власти был настолько велик, что даже многие убежденные противники разрыва с Россией голосовали за любых её (власти) противников. Ассоциирование всех противников партноменклатурной власти с националистами фактически привело к постепенному снижению негативного восприятия последних.
С другой стороны, и «антиномеклатурщики», для которых ещё недавно «самостийная идея» была попросту дикой, находясь в политическом альянсе с националистами, постепенно набирались их идей (как говорится, с кем поведешься…). Общаясь с многими из них, автор наблюдал, как работает пресловутое «Окно Овертона» (тогда, конечно, понятия не имея о этой теории): в начале своей общественно-политической деятельности человек смеется над «самостийныками», а уже через год-полтора сам становиться сторонником независимости, пусть и без фанатизма, мовы и т. п.
Тем временем была отменена знаменитая шестая статья Конституции СССР и как грибы стали появляться новые партии. Способствовало этому и установление националистами в результате выборов полного контроля над местными советами в Галиции, давшее им доступ к финансовым ресурсам, необходимым для партийного строительства. А кто платит, тот и заказывает музыку: все новорожденные украинские партии ставили своей программной задачей достижение «полного суверенитета».
Впрочем, далеко не всех представителей номенклатуры это огорчало. Уже при первых проявлениях сепаратистских тенденций в СССР начала формироваться группировка «национал-коммунистов», увидевшая в происходящем немалые выгоды для себя. Как минимум они рассчитывали значительно увеличить степень своей свободы в отношениях с Москвой, ну а как максимум — быть видными политиками крупного европейского государства куда интереснее, чем провинциальными чиновниками, даже высокого ранга!
Успехи оппозиции в России, избрание Ельцина Председателем Верховного Совета РСФСР, реальная перспектива смены власти и правящей элиты в «имперском центре» способствовали росту популярности «национальной» идеи среди украинской номенклатуры (включая среднее и нижнее звено). Многие её представители, не один пуд соли съевшие в борьбе с «украинским буржуазным национализмом», в приватных беседах начали говорить о необходимости отгородится от «московской заразы».
Однако Председателем вновь избранного Верховного Совета УССР был избран, скорее по инерции, первый секретарь ЦК КПУ Владимир Ивашко, не входивший в число «национал-коммунистов». Это давало хороший шанс на торможение усиливающихся сепаратистских тенденций, но он пробыл руководителем украинского парламента чуть больше месяца и добровольно подал в отставку ради поста первого заместителя генсека ЦК КПСС.
Нельзя не признать это назначение одной из многих тяжелых ошибок Горбачева. Ища удобную и безопасную для себя фигуру на должность партийного зама, он не понял, что сохранение такой лояльной и к нему лично и к Москве, как традиционному центру принятия решений, фигуры в качестве руководителя Украины на тот момент гораздо более важно (да и у самого Ивашко сработал стереотип мышления старого номенклатурщика — «второй секретарь ЦК!!!», который всегда был вторым лицом в стране и практически официальным преемником генсека).
Новым руководителем Верховной рады стал Леонид Кравчук, яркий представитель «национал-коммунистов». Не идя на открытый конфликт с Москвой, он тем не менее с самого начала повел уже «свою» политику: с одной стороны, не сильно воспринимая идущие от московского советского и партийного руководства рекомендации, с другой — активно сотрудничая с национально ориентированной «оппозицией». Уже с лета 1990 года в Верховной раде, безусловно с ведома и согласия её председателя, началась разработка законов «под независимость».
Горбачев же в сложившейся для него тяжелой ситуации не рисковал идти на открытое обострение отношений с украинским руководством, видимо, рассчитывая, что после решения более актуальных для него проблем Ельцина и прибалтийского сепаратизма (принявшего уже открытую форму) Кравчук и Ко никуда не денутся и украинская проблема рассосется сама собой.
Студенческая забастовка осенью 1990-го (которую можно смело считать первый украинским протомайданом) стала отличным поводом для Кравчука фактически уклониться от работы над новым Союзным договором а также сменить на посту премьера Виталия Масола на более «национально-ориентированного» Витольда Фокина. То, что такой частный вопрос, как личность премьер-министра, стал основным в требованиях «студентов», чётко указывает на подлинных кукловодов.
Между тем экономический кризис набирал обороты, способствуя появлению, так сказать, бытового сепаратизма. Обывателю трудно было понять, почему тот или иной продукт, производимый в его городе или регионе, массово вывозится за его пределы, а в местных магазинах является дефицитом. Особенно сильны были всегда такие настроения на Украине, считавшейся всесоюзной житницей. Характерно, что газ в плите на кухне воспринимался психологически многими как нечто столь же естественное, как солнце в небе!
Поэтому введение купонов, ставшее первой мерой нового правительства Фокина, несмотря на определенные неудобства при осуществлении покупок, было очень благожелательно воспринято многими и способствовало распространению сепаратистских настроений.
И снова Горбачев не рискнул ответить на первое на территории СССР фактическое введение республиканской квазивалюты экономическими санкциями, такими как, например, ограничение поставок энергоносителей. Можно смело сказать, что развал единой финансовой системы стал важнейшим фактором экономической дезинтеграции Советского Союза. После того как деньги перестали быть деньгами (иначе говоря, стали никому особо не нужны), центр лишился основного рычага влияния на республики (не только на Украину), руководители которых все активней начинали вести свою игру.
Понятно, что изоляционистские шаги не могли остановить ставшее обвальным ухудшение жизни населения. Усиливались апокалипсические ожидания полного развала, разрухи и голода. Произошла поляризация общества: одни видели выход в реставрации доперестроечных порядков, другие — в проведении радикальных реформ, которые, как уже отмечалось выше, на Украине ассоциировались с выходом из состава СССР.
Кравчуку при этом удалось остаться вполне приемлемой фигурой как для консерваторов, видевших в нем партийного функционера (тем более, открыто курс на отделение он не провозглашал), так и для самостийников, давно разглядевших в нем «национал-коммуниста». Формально не отказываясь от нового Союзного договора, Кравчук уклонился от участия в его подписании, намеченном на 20 августа 1991 года.
А 19 августа случился путч. После его провала настал момент, который Кравчук ждал и, видимо, прогнозировал. На созванной 24 августа экстренной сессии Верховной рады столкнулись две позиции: радикалы требовали провозглашения независимости и запрета КПУ (по примеру России), консерваторы возражали.
После непродолжительного спектакля был «найден» вполне ожидаемый компромисс: независимость объявили, но и от запрета КПУ воздержались. Это решение было принято два дня спустя, но носило формальный характер — все представители старой номенклатуры остались на своих местах. Все представители старой номенклатуры дружно проголосовали за независимость.
В результате на Украине просто не оказалось силы, выступавшей за сохранение единого государства, а доживавший свой политический век Горбачев не воспринимался всерьез никем ни на Украине, ни во всем мире.
Говоря о позиции новых российских властей, нельзя не вспомнить экстренную поездку в Киев Станкевича и Рутского 26 августа, попытавшихся было образумить украинских коллег: хотя бы «не рубить сплеча», осознавать жизненную важность существующих связей для обеих республик, риски, связанные с их разрывом.
Впоследствии Сергей Станкевич вспоминал, как его три часа вообще не выпускали из самолета, потом пришлось пройти через глумящуюся, улюлюкающую толпу у Верховной рады. Напомню, когда 19–21 августа у Белого дома в Москве решалась судьба «демократии», её защищали те самые люди, которых оскорбляли у стен Рады, а в Киеве была тишь до гладь: все самостийные крысы сидели по норам и не отсвечивали, ждали, чем закончится в Москве.
Теперь же даже старые друзья и соратники по «демократическому лагерю» говорили Станкевичу: «Чего вы приперлись? Мы теперь независимые, разве вы не в курсе?» Как вспоминает Станкевич, переговоры с Кравчуком (они все-таки состоялись) пришлось вести в присутствии руховских соглядатаев.
«Теплый» прием, оказанный им, сформировал в новом российском руководстве отношение к Украине как к отрезанному ломтю, тем паче своих проблем было более чем достаточно: призрак голода все грознее нависал над российскими городами, многочасовые очереди за хлебом стали осенью 1991 года их реальностью.
Помню реакцию одного человека на приезд Станкевича и Руцкого: «Что, боятся, что мы их кормить перестанем?!!» Действительно, на поставки продовольствия с Украины российское руководство очень рассчитывало, и это было дополнительным основанием не портить отношения с украинскими властями «вмешательством во внутренние дела незалэжной державы». Тем более что, как видим, любые призывы из Москвы вызывали обратный эффект.
На Украине же агитация за независимость превратилась в игру в одни ворота. Страну заполонили приснопамятные листовки. Для аполитичных обывателей, составляющих большинство в любом обществе на фоне пустых полок в магазинах, такая примитивная аргументация казалось вполне убедительной.
Многие, сожалевшие о распаде единого государства, воспринимали СССР как «дорогого покойника», которого похоронили и нужно жить дальше. Даже для них идея пережить лихие времена на «своем хуторе» казалась вполне здравой, тем более что перспективы России осенью 1991 года казались еще более мрачными. Ко всему консервативно настроенные избиратели негативно относились к курсу на радикальные реформы, провозглашенному новым российским руководством. Кто-то по советской привычке голосовал так, как рекомендовано «сверху».
Так и «набежал» 91 проц. поддержавших провозглашение независимости, из которых подавляющее большинство ещё за пару лет до этого смотрело на «самостийныкив» как на городских сумасшедших. Но последствия коллективного сумасшествия всегда очень тяжкие.
Александр Фидель,
специально для alternatio.org
Следующая публикация
Комментарии 1