Предыдущая публикация
В любом месте между Ононом и Аргунью звучит история древних народов, особенно – монголов: Кургатай, Кутугай, Чиндагатай, Кулусутай, Тасырхой, Тасуркай, Дурой, Акатуй, Урулюнгуй, Досатуй, Дурулгуй, Чингильтуй, Кондуй, Маргуцек, Дурулгуй, Чиндант, Дурбачи, Улан, Талман, Шара, Шаракан, Шаранча… Великое множество.
Арамогойтуй, Арабутэк, Кайластуй, Капцегайтуй, Куйтун, Абагайтуй, Билитуй, Харанор, Хадабулак, Соктуй, Ималка, Эрьесыг, Буйлэсан, Халтуй, Холуй, Алаг Зайсан, Тэли, Мэргэн, Баян хан, Гун жалга, Бухэн харул, Саһаша, Адун Шулуун...
В знакомом слове Акатуй знающий услышит звуки Ахатай, а в Кокуе – Хухэ, Дурое – Дуроо, Кондуе – Хунды, Цасучей – Саһаша. Каждое слово имеет перевод, в каждой местности найдутся люди, которые расскажут запомнившиеся им легенды, бытующие веками из уст в уста. Например, в Чингильтуе расскажут о любимой женщине Чингисхане и даже покажут место её захоронения, а в Краснокаменске или Приаргунске покажут Хирхиринское городище средневековых монголов, место, где был найден «Чингисов камень». Кто знает о месте Алестуй, где некогда стояла дворцовая усадьба монгольского военачальника? Или о некрополе Окошки? Или об удивительных граффити древних монголов вблизи сел Зоргол и Дурой?
Добавляйте, друзья, свои сёла и местности, добавляйте, у вас много удивительных названий и случаев...
Да что говорить, если более 200 лет изучают Кондуйский дворец, но так и никто толком не смог рассказать о нём! Ведь для этого надо чувствовать кровную связь со своими предками, которые жили в этих степях, ходили в далёкие походы и возвращались усталыми в родные юрты и дворцы… Надо жить их чувствами, скакать вместе с ними на быстрых конях по чарующим степям, спать под звёздным небом у костров и слышать протяжные песни. И рассказывать об этом, пока всё это живёт и звучит в мыслях и памяти, парящей свободно, ибо в степи она не замкнута условностями и границами.
Следующая публикация
Комментарии 25
Детство мое пролетело у северного берега Баруун Тарея, южнее Эрдэни-уула в местности Эрен - тоором, богатой подземными ключами, которые в сенокосную пору радовали детвору событием "булаг тыhэрхэ", т.е. рождением ключа каждый раз в другом месте.
Если смотреть в сторону сопки с юга, то, думаю, до сих пор в летнюю пору с западной стороны по вечерам сгущаются воздушные потоки настолько, что становятся уже непрозрачными и пульсирующими. И бабушкин рассказ о целом караване преследуемых с поклажей и детьми, скрытом хозяином этой горы от комиссаров кажется реальностью. Там еще имеются заросшие травой воронк...ЕщёМое тоонто в местности Укшинда, в десятке километров к северу от Буйлэсана (Буилооhэнhоо - бывшей рощицы абрикосов). А именно, я родилась на самом пике зимы под вековыми соснами у западной части Цасучейского соснового бора, несколько восточнее единичных бульдирунов - песчаных барханов, где внутри одного из них у маленького озерка каждую весну цветет стайка диких яблонь и шиповник.
Детство мое пролетело у северного берега Баруун Тарея, южнее Эрдэни-уула в местности Эрен - тоором, богатой подземными ключами, которые в сенокосную пору радовали детвору событием "булаг тыhэрхэ", т.е. рождением ключа каждый раз в другом месте.
Если смотреть в сторону сопки с юга, то, думаю, до сих пор в летнюю пору с западной стороны по вечерам сгущаются воздушные потоки настолько, что становятся уже непрозрачными и пульсирующими. И бабушкин рассказ о целом караване преследуемых с поклажей и детьми, скрытом хозяином этой горы от комиссаров кажется реальностью. Там еще имеются заросшие травой воронки от артиллерийских снарядов. А у северовосточной подошвы долго лежала непогребенной, удавленная собственным супругом беременная племянница бабушки, которую задушил ее же золотой цепочкой собственный супруг в далеком 1934 году, когда расправа новой власти с нашей семьей уже случилась и ее тетя, наша бабушка со своими 6-ю детьми, а также с двумя другими женщинами была уже на лесоповале, на Тайшете. Месячная дочь Байдун Балдана, позже жена Саган Дондока, также была с ними. События и нравы вековой давности так яаственно и вплывают из небытия в тех местах.
Моя юность переместилась еще западнее тех мест, за устье Ималки - Ималхын голой Адаг. А далее уже приграничье - погран-переход Сатанин. Там осенью 1925 года была сожжена вместе с людьми заимка богатого цасучейского казака по произвищу Сатана, огромный дом которого на Луговой улице В.Цасучея комиссары раскатали на бревна и сплавили по Онону до п.Оловянная, тогдашнего райцентра.
Думаю, Сатана был вполне сносным и хозяйственным мужиком, если общался с инородцами на равных и помог выходцам с Хилка, семье Данчжуров, российских казаков из бурят, выселенных из своих родовых кочевий хелго-бодонгууд в связи со столыпинскими реформами встать на ноги. Так моя 15-летняя бабушка при перекочевки со своим уже скотом с территории современной Монголии стала свидетелем тогдашней расправы. И заезжали они к нему по обычаю степного гостеприимства. Позже только она с матерью уцелели из всей своей большой семьи благодаря тому, что моя прабабушка Дуганэ Мыдык из моотгон харгана вышла замуж за вдовца с четырьмя детьми в Улан-Цацык. Шэрэтэ Цугольского дацана Даба-Самбу Дондукбаев, художник-реставратор из Китая - были ее приемными сыновьями. Собственный ее младший сын Цынжеев Далай, танкист, погиб под Москвой в 1941-м. А ей удалось вырвать из толпы конвоируемых свою дочь под предлогом, что она батрачка, а не хозяйка отбираемого для нужд Советов тогда скота. В нашем народе не было стукачей. Очень многие так и не вернулись в родные края.
Так что, ребята, теперь вы знаете: почему меня так ненавидела Альбина Игнатьевна. Она видела во мне не только монголо-татарское иго в живом воплощении, но и классового врага, хотя я и не была родной в семье. Мы с ней успели объясниться вживую. Только у бурят не существует понятий чужих и неродных: я со всем удовольствием гостила и у Дашин Балдан-ламы в Н.Заре, и у слепого Даши -ламбагая в Цуголе. Отвозили меня на лето и в Шерловую, а позже мы перезнакомились со всеми остальными.