Предыдущая публикация
01:10
ПЕСНЯ НАШЕЙ ПОБЕДЫ
Знакомо вам такое слово: «лейтмотив»?.. Оно не то чтобы и русское, но в нашем языке давно, и мы уже к нему привыкли. Означает это слово некий «основной мотив», который постоянно повторяется на протяжении какого-либо действа в качестве особого характеризующего фактора, объясняющего суть происходящего. И это может проявиться, где угодно: в музыке, в кино, в литературе, в социальной сфере, - равно, как и в жизни человека. Вот и у меня в душе живёт один такой мотивчик, - и давно уже: с полвека.
Или даже больше. Бабушка моя – Полина Дмитриевна – очень уж любила петь: везде, где только можно было, там и пела, - рот почти не закрывался. Ну, и я на пару с ней: с кем поведёшься, от того и наберёшься. А водился в основном я с бабушкой. Отца я видел редко, - он почти всё время жил на Севере: «старался» там, - а мама постоянно в школе, на работе: ну, а мне, куда деваться было, - куда бабушка, туда и я. В тайгу мы с ней ходили, очень часто: и за ягодой, и за колбой, и за грибами, и за шишками, - вот там мы с ней и пели песни: очень громко, - чтоб не потерять друг друга.
А ещё я очень часто приходил к ней на работу, - на базар, - он так и назывался: слова «рынок» я, вообще, тогда не знал. Базар у нас в Анжерке находился в центре города: на самом видном месте, - на пригорке, - место это было очень популярное в народе: целый день, с утра до вечера, - не протолкнёшься. А моя бабуля там работала, - и не торговкой там какой-нибудь, а сторожем. Хотя и было ей уже за 50, - казалось бы, не женское ведь это дело: хулиганов и бандитов, уркаганов всех мастей на душу населения в Анжерке было больше, чем где либо, - в этом отношении наш город знаменит был. Но моя бабуля не боялась никого: ни хулиганов, ни бандитов, - у неё был очень зычный, командирский голос: если вдруг она кричала: «Стой! Стрелять буду!..», - то это на бандитов и на хулиганов действовало буквальным образом обезоруживающе. А бабушка сама была с ружьём, конечно, - и стрелять она умела очень метко: знак даже носила – довоенный: «Ворошиловский стрелок», и даже первой степени, - она гордилась тем, что заработала его не на пневматике какой-то, а на мосинской винтовке. Бабушка моя стреляла даже лучше своего напарника – Ивана, - а ведь он был фронтовик: медали в два ряда. И вот от этого Ивана, - я его всё время так и называл: по имени, как бабушка, - ко мне однажды и пришёл тот самый лейтмотив.
Причём, я знал уже его: на этот же мотив была ещё одна, - другая песенка: «Так, будьте ж здоровы, живите богато. А мы уезжаем до дому, до хаты», - и она мне очень нравилась, - я пел её всегда с особым воодушевлением. Ведь каждое словечко в этой песне было мне понятно, и напоминало мне мою деревню – Арышево. Речка – вот она: моя родная – Яюшка, - из-за неё вот бабушка Мария – та, что по отцовской линии, - и не хотела забирать меня к себе: боялась, что я утону. Ведь речка эта протекает прямо за плетнём её усадьбы, вниз по косогору: долго ли спуститься, да ещё и взяв с собой соседскую девчонку Варьку. Гуси – ходят по деревне сами по себе, - пожалуйста!.. И что такое «шкварки в печке» тоже мне понятно было, - бабушка моя всегда свиней держала, - и в «кладовке сало у неё всегда водилось», - да ещё какое, - пальчики оближешь, - многослойное!.. А «чарка» – это уж, вообще: любимое моё словечко было в этой песне. Папа мой по осени после промывки возвращался с Севера, - с деньгами: и в деревню нашу, сразу, - угощать народ, - широкая душа!.. Короче, песню эту я любил, - и бабушка моя любила тоже.
Но Иван, - её напарник по работе: тоже сторож, только обходной, - однажды вроде как случайно спел мне песню эту по-другому; а потом ещё раз; ну, а в третий раз он только начал петь, и замолчал вдруг. … И, конечно, я продолжил. В новом варианте этой песни было только два куплета. Но зато какие!.. После них уже про «чарки», «шкварки» и жирующих колхозников петь не хотелось. В этих двух куплетах: в каждой строчке, в каждом слове столько было силы, что хотелось сразу в бой, и бить фашистов, - даже я – ещё ребёнок – был уже готов на это дело!.. Ну, и начал петь я эту песню не иначе как по-боевому: сотрясая кулачком перед собой, да и ногой ещё притопывая.
Ну, и постепенно, как-то прямо незаметно обзавёлся я своей аудиторией. Торговцы стали подходить, особенно «чучмеки», торговавшие своими фруктами как раз возле сторожки моей бабушки, - ряды у них большие были, длинные, - отбоя не было от покупателей. Я даже и не знал в то время ничего о них: чучмеки да чучмеки, - люди, в общем-то, приятные, - всё время улыбаются, - в халатах необычных, разноцветно-полосатых, в круглых шапочках таких смешных на головах. Им нравилось, наверное, как я пою, раз хлопали в ладоши, да ещё и угощали фруктами: кто яблочком, кто персиком, а кто гранатом. И другие продавцы с базара – не чучмеки, - тоже часто угощали чем-нибудь: обычно «петушками», - леденцы такие были вкусные на палочках, и даже шоколадками – «медальками» по пять копеек, - зрителей Иван обычно приводил. А пел я с табурета, чтобы видно было всем.
И вот однажды к нам в сторожку заглянула Клава, - женщина в годах уже, - она работала в избе-читальне, там же на базаре около пивнушки, - да и я к ней тоже иногда заглядывал: смотреть «мурзилки». И вот Клаве этой моё пение, наверное, особенно понравилось, поскольку вечером того же дня она пришла к нам в гости, на Шестуху и поговорила с моей мамой. А потом пришла ещё раз к нам, и принесла мне форму: брючки, гимнастёрку и пилотку, - детские, конечно, - где она взяла, не знаю, но всё это подошло мне. И уже на следующий день я вместе с бабушкой и мамой гордо так прошёл по всей Шестой колонии, - в солдатской форме, при погонах, - а потом ещё по центру города: все смотрят на меня, - завидуют, наверное: вот, я какой, - солдат, - и подошли мы к зданию Народного театра: нового, красивого такого, только что отстроенного. А меня там поджидает уже Клава: тоже не узнать её, - вся в орденах, медалях, - фронтовичка. И зашли мы с ней с обратной стороны в театр, через чёрный вход. А там уже концерт идёт: и не простой какой-нибудь, а посвящённый Дню Победы. Я-то знал уже, что буду выступать, - уже и репетировал: ни капельки не волновался, - я уже был опытным певцом: вчера вон только на базаре выступал перед чучмеками, - теперь в театре, - да, какая разница.
Однако же, на сцене я немного растерялся: даже потерял дар речи ненадолго, - рот раскрыл от удивления, и начал головой вертеть: туда-сюда, оглядывая зал, не веря собственным глазам. Но удивлён я был не потому, что видел полный зал людей перед собой, а потому что люди в этом зале были все, почти без исключения фронтовиками: с орденами и медалями, - и я был счастлив от того, что их так много, - потому и вёл себя как дурачок, наверное. И люди в зале начали смеяться, - и ведущий вместе с ними. Выручил Иван, - и он ведь тоже в этом зале был, - и тоже, весь увешанный наградами. Он крикнул: «Дайте ему стул!.. Ему с него привычней будет петь!..» И точно. Встав на стульчик, я обрёл дар речи и уверенно ответил на вопросы от ведущего, который тоже был с медалями, но, видимо, не боевыми, а за труд: сначала, как меня зовут, где я живу, сколько мне лет, - дежурные вопросы. А потом он спрашивает: кем ты хочешь быть, мол, когда вырастешь большой?.. И я ответил без малейшего сомнения: «Солдатом!.. Чтобы бить фашистов!..» А потом добавил: «Я сейчас спою об этом!.. Эта песня – моя самая любимая!..»
И я запел: «Так, будьте ж здоровы! Живите богато! Гоните проклятых фашистов из хаты!..» - громко так, натренированно, чеканя каждое словечко, - ну, и кулачком ещё перед собой, и ножкой: топ, - ещё по стулу, - в такт!.. И тут произошло невероятное. Сначала первый ряд фронтовиков, за ним и остальные, - все, - как по команде поднялись со своих мест и начали мне подпевать, - весь зал, - в ладоши ещё хлопая при этом!.. Как ещё я не упал со стула: вот, так неожиданность!.. А тут ещё ведущий предлагает спеть мне эту песню ещё рАз, - и к залу обращается: попросим, мол?.. И все как по команде снова, - в один голос: «Про-сим!», «Про-сим!» Ладно! Можно и ещЁ раз, - песня ведь короткая, - хоть трИ разА! И мне опять все подпевают, хлопают в ладоши, и такой восторг у всех, - буквально ликование, - с чего бы это?.. Что?.. Опять?.. Они меня не отпускают!.. О-ох! А кто-то вдруг буквальным образом меня стащил со стула, - это Клава, что ли? Вот, те на, - а что ей надо?.. Мне ещё все хлопают в ладоши, а она меня со сцены, - чуть ли не бегом, - куда-то за кулисы!.. О-о!.. А тут ещё и женщина какая-то меня встречает: строгая такая, - почему-то недовольная, - наверное, начальница: и взгляд такой, что я подумал: вдруг она начнёт трепать меня за ухо!.. Так, а в чём я виноват?.. Я песню спел, - военную, - в честь праздника, - ведь я хотел, как лучше! А меня со сцены гонят, - чуть ли не взашей. Наверное, она какая-то больная, эта женщина.
Однако же, на улице потом меня все поздравляли, - подходили, - даже не знакомые мне люди: жали руку, - прям, как настоящему мужчине. Очень странно. А с театра меня выгнали. Потом ещё в газете нашей городской, - «Борьба за уголь», - появилась фотография, где я стою на стуле и пою на сцене в том театре. Бабушка моя показывала эту «борьбушку» всем, кто заходил в её сторожку на базаре, - хвасталась. А заходить к ней стали, кстати говоря, и ветераны в том числе, - те самые фронтовики, с которыми она тогда случайно познакомилась в театре на концерте, где я песню пел. Один из них, - такой серьёзный дядя – Николай Филиппович, - стал заходить почаще, - не случайно, - а потом и каждый день, - ну, а потом и жить у нас остался. Моя бабушка – вдова ещё с 44-го – повторно вышла замуж, - и, причём удачно: по любви. На свадьбе, правда, я не погулял, - а так бы спел им песню, - обязательно, - которая их познакомила. Но я отсутствовал по уважительной причине, потому как находился очень далеко: на Севере, в Иркутской области, в районе Бодайбо, на прииске Кочекта. Там, конечно, красота, - как в сказке: речка там Витим, - та самая шишковская Угрюм-река, - и сопочки повдоль её, по обе стороны – такие живописные, поросшие густым кедровым стлаником, - и мишки там гуляют: даже не по-одиночке, - семьями. Они и были вот моей аудиторией, - а для кого ещё мне было петь?..
В Анжерку я вернулся года через два: уже большим, серьёзным мальчиком – учеником 2-го класса. Ну, и как-то очень быстро, сразу
после первого урока пения я стал участником художественной самодеятельности школы. А ещё примерно через месяц я попал уже в отбор для городского конкурса. К нам в школу прибыла комиссия из ГорОНО. Я должен был им спеть две песни – конкурсные, под баян, уже заранее отобранные: первая – «Тачанка», а вторая – «По долинам и по взгорьям». Спел я их: комиссия довольна, - улыбаются: мол, всё, - прошёл ты. Ладно. И тогда я говорю им: «Можно я спою ещё одну – патриотическую песню, - только без баяна?..» И они мне: «Да, пожалуйста!..» И я им спел: уже понятно, что. Ну, может, и не так уже – по-боевому – как тогда в театре: кулаками воздух я уже не сотрясал, да и ногой уже не топал, - но достаточно азартно, - эмоционально. И комиссию, похоже, это впечатлило: переглядываются друг с другом и похмыкивают, покачивая головами: дескать, ну, даёт, - улыбки на их лицах сохранились, только стали ироничными. Их было трое за столом: мужчина и две женщины, - и женщины смотрели на мужчину: лет так сорока, приятной внешности, чуть с сединой, - похоже, он был главным. Тот молчал, наверное, с минуту: изучал меня, испытывающим взором. Наконец, спросил: «Ты сам-то понимаешь, что это за песня?..» Я кивнул. И он продолжил: «Эта песня сатирическая, и всерьёз её воспринимать нельзя. Но нам понравилось, как ты её исполнил. В этот раз на конкурс эту песню мы не можем пропустить…» Они опять переглянулись: женщины ему кивнули, - и мужчина подытожил: «Но возможно, в следующий раз своё решение мы пересмотрим. До свидания». И уже в спину я услышал, - от него же: «Только ты её не забывай». «Ага!» - я подтвердил, не оборачиваясь, что не забуду, - и бегом домой.
А дома дед и баба. Дядю Колю – Николая Филипповича – я уже считал своим. Родных-то не было дедов, - погибли все, - а этот дед прошёл войну от края и до края – все четыре года. Начал в 41-ом под Москвой в сибирском ополчении, закончил в Кенигсберге, в мае 45-го. Служил он фронтовым разведчиком: ходил за «языками», - за свою отвагу заслужил два ордена «Красной звезды», ещё и «Орден Отечественной войны», ну, и медалей – кучу целую. Не грудь была у деда, а иконостас, когда он надевал «парадку». «Дед! Ты представляешь?..» Я и рассказал ему, что было на моей «прослушке». «О-о!.. Давай-ка, Поля! Накрывай на стол!..» - это он своей жене, моей бабуле. – «Повод есть!.. Лёд тронулся!..» И рассказал он мне за чашкой чая, что бы это значило.
И начал он с того, что песню эту – «Так будьте ж здоровы» в новом варианте, - он впервые услышал на Новый 1943-ий год, когда лечился в госпитале по ранению. Прозвучала она в фильме «Концерт фронту». В целом это был весёлый фильм, музыкальный, - в качестве ведущего там был Аркадий Райкин. Много было юмора: Ильинский там читал рассказы Зощенко, и клоун Карандаш людей смешил, - Козловский пел там арию из оперы «Паяцы», а Михайлов – «Вдоль по Питерский». Но между этими смешными номерами были и такие, от которых в жилах закипала кровь, - от гнева. Очень сильно прозвучало в этом фильме стихотворение Константина Симонова «Если дорог тебе твой дом», в котором призывалось беспощадно расправляться с оккупантами – фашистами. Но самый лучший, просто бесподобный номер подготовлен был под занавес. Леонид Утёсов – популярнейший актёр, а так же и певец – любимейший в народе - исполнял со своим «джазом» вроде и знакомую всем песню, - довоенную ещё, - но по-другому, с новыми словами, - очень сильными, мгновенно западающими в душу и запоминающимися сразу же, - буквально с первого же раза. Песня эта в одночасье стала сама популярной и любимой, - в Красной Армии особенно. Песню эту знали все бойцы, без исключения, - фашистов даже стали бить, - и беспощадно, - со словами этой песни. Фильм этот – «Концерт фронту» - показывали раз за разом, всю войну, - на фронте и в тылу, - а песню эту начали показывать отдельно, как заставку перед всеми фильмами, вообще. И дед считал, что фильм этот, да и песня для победы нашего народа в той войне сыграли очень значимую роль. Ну, а потом вдруг этот фильм запретили: кто-то в нём увидел прославление «отца народов». Ну, и песня эта тоже, соответственно, попала под запрет. И это был плевок со стороны властей в лицо солдату-победителю, - так дед мне и сказал: и это было очень сильно сказано.
Ну, а потом он плавно перешёл на то, что получилось с этой песней на концерте. Клава-то, оказывается, сознательно пошла на это. Она договорилась с директором Народного театра об исполнении мной этой самой песни, и не уточнила: старый это будет вариант, где про колхоз, или же новый, то есть фронтовой, - любимый всеми ветеранами. И поскольку песню эту в новой версии давно уже никто не пел, - она была запрещена для исполнения со сцены, - то директриса, думая, что это будет старый вариант, - легальный, то есть, - без раздумий согласилась, даже без прослушивания, что нарушало все инструкции. А Клава, - и сама ведь фронтовичка, - всю войну прошла в агитбригаде, - просто сделала подарок всем своим друзьям – фронтовикам. И те, конечно, были очень рады: столько лет не слышали её, свою любимейшую фронтовую песню, - вот, поэтому они и встретили меня с таким восторгом. Но, однако, эту шалость, - Клавину, - никто и не заметил, кроме директрисы, а наоборот: высокое начальство даже похвалило их, обеих, за концерт. Но это был случайный вариант, - импровизированный, - поскольку все эти запреты, - идиотские, как дед считал, - пока ещё никто не отменял. «Но, видимо, отменят скоро, - сделал вывод дед мой. – Если уж в комиссии тебя никто за это не ругал. Так, значит, скоро всё изменится. Лёд тронулся!..»
И впрямь, он тронулся однажды: на девятый майский день, - на Колыме: как раз вот в День Победы, на её 29-летие, - великая сибирская река в тот год чуть раньше вскрылась, чем обычно. А в посёлке Дебин, что на берегах её, в кинотеатре «Чайка» проходил концерт художественной самодеятельности в честь праздника. И я в нём тоже поучаствовал: спел несколько военных песен, - под ансамбль. Спел, - и думал убегать уже: переодеться, и бегом: играть в футбол, - весна ведь на дворе, тепло!.. А мне вдруг говорят: «Постой!..» Стою. И что почём?.. На сцену поднимается Юрий Иванович – директор нашего кинотеатра. Ко мне подходит, руку жмёт, - с чего бы это вдруг: ну, здравствуйте!.. И он вдруг объявляет в микрофон: давайте, мол, поздравим Витю!.. Он победил в областном конкурсе «Что ты знаешь о кино?», который посвящён был 30-летию Победы, и награждается путёвкой в пионерский лагерь «Артек». Ого!.. Вот, это новости!..
Что этому предшествовало. Конкурс этот длился очень долго – девять месяцев, - и было девять туров, соответственно. А в самом первом туре, в сентябре ещё, было задание, - одно из трёх: написать рецензию на фильм о войне, - по усмотрению. Я долго думал: что же выбрать, - фильмов много замечательных на эту тему, - слишком даже много: о войне у нас снимать умели. И решил я позвонить на Бурхалу, своему другу Пете Бочкарёву, - посоветоваться с ним: он этим делом тоже сильно увлекался, - очень много знал, и многих. Человек он был богатый: мог себе позволить многое, - знакомства, например, с известными актёрами и режиссёрами. Со Жжёновым, к примеру, он дружил. А мне он подарил однажды многолетнюю журнальную подшивку «Советского экрана», чем серьёзно вдохновил меня на увлечение кинематографом. И Петя отвечает мне: мол, хорошо, подумаю, - узнаю, что это за конкурс: жди, - в субботу собираюсь в гости к вам. Они ведь с папой много лет работали в одной артели, да к тому же были земляками: Петя был из Томска родом.
И в субботу он приехал. Всё, мол: я узнал об этом конкурсе, - он всесоюзный, и придумал его Каплер, - знаешь, кто такой?.. Ещё бы мне не знать? Ведущий «Кинопанорамы», - и Высоцкий даже пел о нём. «Так, вот, дружище!.. – Петя продолжает. – Для победы в первом туре, - чтобы выйти в лидеры, - тебе надо написать рецензию на какой-нибудь из фильмов Каплера, - ну, где его сценарии. К примеру, вот: «Она сражалась за Родину» с Верой Марецкой, помнишь?..» «Помню, – отвечаю. – А ещё что есть?..» А Петя – парень юморной: «Ещё есть «Полосатый рейс» … и «Человек-амфибия». Ещё любовный был роман у Люси Каплера, - со Светой Аллилуевой, за что его товарищ Сталин отблагодарил … путёвочкой на Воркуту!..» Смеётся Петя, - в настроении: промывка только что закончилась, - удачно вроде. «О-о! Я вспомнил!.. Был у Каплера ещё один военный фильм – «Концерт фронту». Правда, в титрах там его фамилия отсутствует. И в справочниках тоже нет ни слова о его участии, - там Слуцкий значится, - в журнале посмотри, вон. А ведь это Каплер написал к нему сценарий: от начала до конца. И даже текст придумал к песенке, что пел Утёсов, - про фашистов. А теперь все думают, что автор текста – это дочь Утёсова – Эдит. Вот только фильм этот ты не видел, - как ты можешь написать о нём?..» И тут я Петю удивил: «А вот об этом фильме я и напишу».
И написал. Всю правду. Как оно и было. Со слов деда. Он ведь много мне рассказывал об этом фильме: видел он его раз десять, или даже больше. В госпитале. А потом ещё на передовой, не раз. Он даже вспоминал листовки с этой песней, - их вручали каждому бойцу. Чтоб знали все: о том, что надо бить фашистов, не жалеючи! И что никто не спросит, если кто «загубит фрицев больше дюжины», - никто за это не осудит!.. Дед уверен был, что эта песня максимально поспособствовала поднятию боевого духа в целом всей страны, - она вселила в нас уверенность в победе, придала нам силы. Мы себя зауважали после этой песни, - ведь она была насмешливой по отношению к врагу: мы будем бить вас до тех пор, пока не разобьём, - и ничего для этого не пожалеем!..
Всего-то два куплета в этой песне. Восемь строчек. Но какая сила в них!..
Так, будьте ж здоровы, живите богато.
Гоните проклятых фашистов из хаты.
Гоните бандитов, лупите их, бейте.
Снаряды и бомбы на них не жалейте.
Бойцам пожелаем - как следует биться,
Чтоб каждый убил хоть по дюжине «фрицев».
А если кто больше фашистов загубит, -
Никто с вас не спросит, никто не осудит!
Из книги Виктора Арышева «Мой песенный роман».
Следующая публикация
Комментарии 8