К 75-летию Победы

С именем Богородицы обреченная на страдания
Родилась Мария в очень трудолюбивой семье Григория Трофимовича Виняева 17 сентября 1932 года. В ту осень выдался хороший урожай картофеля. Ее мать Ефимия до вечера собирала клубни в поле, а ночью на печке родила дочку. Назвали Машей, в честь Богородицы. Отец тогда сказал: «Маша будет счастливой, ее ждет сытая и радостная жизнь. Все сусеки, все погреба полны, вари, мать, корми детей вдоволь».
Родители трудились с утра и до вечера. Ефимия была очень набожной, родила четверых: Ксению в 1928-м, Алексея - в 1930-м, Машу - в 1932-м и Раю в 1938 году.
Хотя домик был всего в два окна, крытый соломой, но двор – рубленый, амбар с сусеками. Во дворе были четыре лошади, две коровы, поросята, куры, гуси. Григорий землю брал исполу в Бир-Майдане. Поле было всего в трех километрах от Урусова. Осенью половину урожая отдавал хозяевам. С делами управлялся один: был очень сильным, крепким мужиком. Не пил, не курил. Поэтому в доме был достаток.
В колхоз не входил, оставался единоличником. Огромные налоги платил исправно. В 1939 году Григория Тимофеевича Виняева местные власти поставили перед выбором: или колхоз, или Сибирь. Но он упрямо стоял на своем: жалко было расставаться с нажитым добром.
Весной у Виняевых отняли всю живность, разобрали и куда-то увезли амбары. Оставили только дом. Хотели отправить в Сибирь, но, спасая семью, Григорий Тимофеевич ночью ушел из села в неизвестном направлении. И тогда местные активисты дрогнули: наверное, пожалели мать с четырьмя детьми, ведь семья не была кулацкой, так как никогда не держали работников.
Их оставили в покое, но без средств к существованию.
Мария прекрасно помнила об этих событиях, так о своей жизни однажды рассказывала ученикам Урусовской средней школы:
- Мне было восемь лет, когда сельские активисты во главе с Солдатовым пришли в наш дом, чтобы отобрать все добро. Отца тогда с нами уже не было: он ночью ушел из дома. Мать, наверное, знала, куда он направился, но мы, дети, были в неведении. Сначала со двора увели лошадей, потом коров, поросят. Зашли в дом и собрали всю одежду, посуду. Залезли в подпол. Всю жизнь это стоит у меня перед глазами. В подполе было немного картофеля и кувшин коровьего масла. Бабушка легла на крышку, которой закрывали лаз. Ее стали пинать, взяли за руки, за ноги, оттащили в сторону. Выгребли всю картошку, забрали кувшин с маслом. Погрузили на телеги все зерно и увезли. Оставили только дом с голыми стенами. У нас еще была дойная коза. Бабушка ее спрятала во дворе, в туалете, но они нашли. Она вцепилась в козу. Молодые, сильные представители власти до крови избили бабушку и отобрали у нее Маньку. В погребе была картошка, свекла для скота, и оттуда все вытащили. Говорят, активисты после этого гуляли всю ночь. И это случилось почти перед самой войной.
Видимо, отец поддерживал связь с мамой, потому что до начала войны мы не голодали.
Летом 1941 года отец приехал домой на несколько дней: он был мобилизован на фронт. Оказалось, тогда он уехал в Иваново и без всяких документов устроился на завод. И теперь вместе с рабочими отправлялся воевать с фашистами.
Когда отец уехал, мы остались ни с чем. Мама в это время уже работала в колхозе, но там ничего не платили. Есть было нечего. С братом Алексеем ходили в поле собирать гнилую подмерзлую картошку, подбирали падаль. На колхозных фермах отобранный у жителей скот стал погибать. Его выбрасывали в овраги. Было большим счастьем найти коровью ногу, лошадиную голову и принести домой.
Однажды Алексея поймали, когда он собирал оставшиеся колоски в пустом поле, заперли в сарае, чтобы судить. Ночью брат убежал и долго прятался в поле, в стогах соломы.
В 1941 году сестру Ксению, которой не исполнилось и 14 лет, направили сельские активисты на трудовой фронт - рыть окопы на Сурском рубеже. Эта мобилизация затянулась на все годы войны.
А мы с братом уже в первую военную зиму стали побирушками. Обходили свое село, соседние деревни, давали нам картошку. Больше всего ходили в Рындино, родное село матери. Пустыми оттуда никогда не возвращались. Бабушка с матерью нас называли кормильцами.
Мне девять лет, Леше - одиннадцать. Село Рындино находилось в четырех километрах от Урусова. Туда ходили и зимой, и летом. В годы войны развелось столько волков, что их мы встречали постоянно. Но ни разу они на нас не напали, ведь мы шли с палками. Вскоре привыкли к волкам и уже сильно не пугались. Но в душе остался один испуг, который всю жизнь сопровождает меня. Шли однажды с братом в Рындино, а около села была старая большая ивовая роща. Когда подходили к селу, вдруг налетел сильный ветер, огромные ивы зашумели, завыли так страшно, что у меня сердце в пятки ушло. Этот страх до сих пор шумит в голове.
С каждым днем нам давали все меньше и меньше. В селах начинали голодать.
Бабушка и мать стали пухнуть, ведь они старались не есть те крохи еды, что мы приносили. Первой в 1942 году умерла мама. Бабушка ее пережила всего на две недели. Я хорошо помню эти события. Когда мать опухла очень сильно, кто-то из соседей, видимо, пожалев, принес чугунок супа. Она сразу с жадностью все съела и в тот же день умерла.
Мне было всего одиннадцать лет, еще глупенькая. После смерти матери в ее сундуке нашла красивый красный платок. Наверное, это было тайным подарком отца, ведь до этого все было отобрано. Как я радовалась! Люди плакали, а я шла за гробом матери в этом платке и была самым счастливым человеком.
Мы остались втроем в холодном доме. Тринадцатилетний брат Алексей, я и трехлетняя сестренка Рая. Бедная, от голода она не переставала плакать. До сих пор она перед глазами: маленькая, с белыми волосами, со слезами на глазах.
Когда похоронили и бабушку, Раю стали дома оставлять одну. Ведь не возьмешь такую кроху с собой. Да у нее и не было сил идти.
Однажды мы целый день ходили по Жабину, вернулись, а Рая уже не плачет - тихо лежит на лавке, а с потолка на нее капает дождь. Дом был крыт соломой, и дождь, видимо, нашел дырку. Через несколько дней умерла и она.
Кто-то, видимо, написал отцу на фронт, что семья умирает с голоду. Отца на три дня отпустили на родину. Командир взвода отдал ему свой пистолет и сказал: «Иди, и расстреляй всех негодяев, которые допустили такое дело».
Приехал отец, добился того, чтобы нам выделили паек. Он с нами был три дня. Только уехал, нам принесли кувшин кислого молока, который был отнят у голодных соседей. Мы с братом быстро выпили содержимое и долго разбивали эту посуду, чтобы спрятать следы.
Неделю выдавали кое-какую еду. И все. Опять пошли собирать куски.
Но тут пришла другая беда. В соседях жила женщина, она родила ребенка и похоронила во дворе. Про это узнали, мертвую девочку выкопали. Так соседка подожгла свой дом и убежала. Вместе с ее домом сгорел и наш. Тогда-то нас и забрала дальняя родственница, хотя ее семья тоже голодала. Чтобы выжить, брат с сестрой продолжали просить милостыню.
Мария и Алексей выжили. Война закончилась. Приехал отец, зайти солдату оказалось некуда. Пошел свататься к многодетной вдове. Та не согласилась принять фронтовика с двумя детьми.
Мария, пришедшая вместе с отцом, села около койки, вцепилась в деревянные шары и сказала, что отсюда никуда не пойдет, схватила женщину за руку, назвала мамой. И вдова оттаяла, стала женой Григория Трофимовича. С фронта пришла старшая сестра. Все стали работать в колхозе, но все равно время было голодное. О жизни с мачехой Мария Григорьевна говорила с благодарностью.
- Меня мачеха жалела. У нее была коза, так она иногда звала потихоньку на кухню и угощала молоком втайне даже от своих детей.
Жизнь потихоньку налаживалась. Отец построил дом, мачеха впоследствии родила троих парней. Старшая сестра почти сразу уехала жить в Алатырь, чтобы не быть обузой семье.
Когда Марии исполнилось 17 лет, к ней посватался Михаил Лукин. К этому времени она стала очень красивой девушкой - круглолицая, с румянцем на щеках, хотя и небольшого росточка. Никакой голод не смог испортить того, что подарила ей природа. К тому же еще проявились бойкий нрав и веселый характер. Но на этом жизненные испытания не закончились. Вот как об этом она рассказывала сама:
- Я так не хотела идти замуж! Но отец приказал: «Иди, не выдумывай».
Вышла в многодетную семью, где было четверо детей, отец которых погиб на фронте. Вскоре мужа взяли в армию на четыре года. Я в это время была уже беременной, вскоре родила сына Пашу. Когда муж вернулся из армии, ему было уже 4 года.
Жизнь в семье мужа была несладкой. Чего стоила только стирка на всю семью. Одежда тогда шилась из домотканого материала: толстого, тяжелого. Особенно тяжело было стирать на бабушку мужа, высокую женщину. Не хватало сил. Бабушка злилась, выхватывала из рук свою одежду, и сама стирала.
Я ужасно расстраивалась, плакала. Вернулся муж, привез в подарок платок. Но радости жизни в этом доме у меня не было. Постоянно просила мужа забрать меня отсюда. Пока он решался, у нас родились еще двое детей: сын и дочка.
Наконец, муж в Турдаках купил небольшой домик. Только собрал стопу, простудился, заболел ангиной. В больницу не пошел: далеко, да и дорог не было. Он умер 8 января 1964 года. Старшему сыну было 11, второму – 6, дочке – 4, самая младшая была еще в животе, Нина родилась 16 февраля. Ох, как я переживала смерть мужа, ведь только начала жить по-человечески. Пойду на могилу, упаду на нее и кричу, даже снег стаивал подо мной до земли. Дома зыбку качаю – плачу, причитаю на весь белый свет. А куда деваться – жить надо. Сама достроила домик, потом прилепила к нему пристрой.
Тут стали дети подрастать, помогать. Пошла в доярки. Все работы выполняла вручную. Опухли руки: полиартрит. Пришлось уйти. Взяли сторожем и заправщиком машин и тракторов. Платили одну зарплату. А заправлять приходилось трактора и машины с пяти сел. К счастью, работа оказалась рядом с домом, через дорогу. Вечером уйду сторожить, а дети открывают окно, кричат: «Мама!» - страшно им одним оставаться, прибегу успокаивать, а то просто крикну, что я здесь, рядом. Дети и были моей главной радостью, моим счастьем. Билась, как могла, но старалась, чтобы были не хуже других, не завидовали никому.
Сама в лесу заготавливала дрова, потом - с детьми. Сама косила сено, с ребятами на двуколке подвозили к дому. И у меня выросли в труде прекрасные дети: у всех у них хорошие семьи.
Марии Григорьевне досталось пережить еще один страшный удар: в 45 лет от неизлечимой болезни скончался ее старший сын Павел, остались трое детей.
Все оставшиеся годы она жила с его вдовой Валентиной Степановной, помогла ей поднять внуков.
Мария Григорьевна умерла 3 марта 2018 года. До конца своей жизни она ежегодно 8 января поминала своего мужа, а после смерти сына ни разу не ела мяса.
Вот такая судьба досталась ей, родившейся в урожайный год, названной в честь Богородицы. Какую силу духа надо иметь, чтобы пережить все, что ей выпало. Но выбора не было и когда с обычной палкой в слабых детских руках бесстрашно ходила мимо голодных волков, и когда в 30 лет осталась одна с четверыми детьми, и когда оплакивала безвременно ушедшего из жизни сына.
Фото из архива семьи Лукиных.
Газета "Маяк" 15 января 2020г