Предыдущая публикация
Когда ты выходил во двор с краюхой хлеба, посыпанной сахаром или куском вяленой воблы, а может быть с конфетой, пирожком или доброй жменей семечек, нужно было успеть первым выкрикнуть число "сорок один", пока кто-нибудь, увидя тебя, не успевал крикнуть "сорок восемь".
Во время моего детства - это был исходный код многих дворов Советского Союза, и никому ничего объяснять было не нужно: первое число означало присказку "сорок один - ем один!", а второе - "сорок восемь - половинку просим!"
Конечно, пропадая во дворах с утра и до вечера, мы часто не успевали зайти домой, чтобы поесть, а чаще все-таки боясь, что после еды нам могут не разрешить сразу убежать обратно, мотивируя какой-либо уважительной причиной, чтобы хоть как-то ограничить наши гуляния на улице. Поэтому, находясь во дворе, мы постоянно пребывали в состоянии легкого голода, и если получалось первыми прокричать заветное число "сорок восемь", нам перепадали кусочки еды, которую друзьям удавалось вынести на улицу из своих домов.
А бывало и так, что родители скидывали тебе с балкона 20 копеек, посылая за хлебом в ближайшую булочную, надеясь на то, что ты как порядочный сын доставишь хлебный батон в целости и сохранности. Вот тут важно было просто донести его до дома хотя бы частично, надкусив по дороге не все стороны буханки, а только одну грань, и, пользуясь замешательством взрослых, быстро отдать обглоданный кирпичик в руки, стремглав скатиться с лестницы обратно во двор и дать дёру, пока тебе не включили беззлобное наставление о том, что кушать надо дома, за столом и вообще, привычка обгрызать хлеб является дурным тоном. Но это не работало, и такая история повторялась из раза в раз со всеми теми, кто в то время пребывал в пубертатном периоде развития.
Именно по причине того, что наши подрастающие организмы требовали калорий для роста, мы были в постоянном поиске того, чем можно поживиться без особого риска быть загнанными домой. Во время созревания каких-либо фруктов и плодов, растущих в близлежащих посадках и палисадниках, мы умудрялись обдирать их задолго до полной спелости. Черешня, вишня, крыжовник, смородина, алыча, яблоки, сливы и груши становились нашей добычей едва их можно было разглядеть сквозь листву и колючки, а страшилки взрослых о дизентерии, холере и прочих напастях на нас никак не действовали, равно как и все эти страшные болезни, которые, по-видимому, тоже предпочитали обойти нас стороной.
Управдом Степанов, армянка со второго этажа, уполномоченный Андрей Андреевич и просто случайные люди периодически делали попытки согнать нас с деревьев, огородить кустарники и спасти хоть какую-то часть урожая, но все их попытки были тщетными и заранее обреченными на неудачи. Любой дворовый пацан знал самый короткий путь на вершины всех плодовых деревьев и движениями, почти доведенными до автоматизма мог легко уйти от всех препятствий и ловушек, расставленных для предотвращения несанкционированного сбора урожая.
А вечером был традиционный костер с непременной печеной картошкой - лакомством детворы во все времена. Чумазые, перепачканные золой счастливые лица в бликах костра смотрят теперь на меня сквозь толщу времени, заполняя память искрами радости с привкусом ностальгической грустинки...»
Следующая публикация
Нет комментариев