Пожилой священник слушал его сбивчивый рассказ и молчал, не перебивая, лишь время от времени шепча слова молитв и крестясь. Когда он спросил, что ему делать, священник крепко сжал его руку и, глядя в глаза, просто сказал: «Жить!» А потом посоветовал поехать в монастырь, подальше от старых друзей и привычек: «Поезжай в Абалакский монастырь к отцу Зосиме, там с Божией помощью вылечишься и новую жизнь начнешь! А я батюшке письмо напишу». Хотя кроме молитвы «Отче наш» – ее в детстве заставила выучить бабушка, когда в деревне, на каникулах, крестила его – о жизни в Церкви он ничего не знал, но после того, как должен был умереть, но не умер, что-то в нем изменилось, и он уже через два дня ехал на поезде до Тобольска, а откуда до Абалакского монастыря меньше часа автобусом. В монастырь с письмом священника его приняли, но сразу предупредили: если он будет нарушать монастырский устав, то окажется за воротами. А потом проводили в келью в старом деревянном корпусе на втором этаже, где кроме него жило еще пять человек. В келье были двухъярусные кровати, много икон и старинная печь в углу с отваливающимися изразцами. Ему показали свободную кровать и тумбочку для вещей и быстро ушли. Он разложил вещи, застелил полученным от эконома свежим бельем скрипящую железную кровать, залез под одеяло, долго смотрел на обшарпанный, серый от копоти потолок, а потом незаметно уснул. Первые две недели он только и думал, как поскорее отсюда сбежать. После утренних обязательных молебнов и послушаний ему очень хотелось, чтобы его выгнали, два раза он чуть не подрался из-за какой-то ерунды, но народ в келье был бывалый, знал, что к чему, и не оставил брата один на один с этим искушением. Вечером к нему подсел беззубый старик, которому оказалось чуть больше сорока, показал шрамы от уколов на руках на запавших венах и сказал: «Держись, брат, это пройдет! Раз уж тебя сюда Бог привел, не сомневайся: здесь тебя вылечат!» А ведь, и правда, вылечили! Физические мученья прошли, бессонница исчезла, а душевные муки сменились покоем. Уже через два месяца он просыпался раньше будильника и первым шел в храм на молитву. Днем он колол дрова, носил воду, работал на монастырском огороде или помогал в храме, а по вечерам читал о святых из книг, которые ему давали, пил чай с братией и говорил о вещах, которые только и можно обсуждать вечером в келье, вроде спасения души и молитвы. Через полгода его взяли на клирос и перевели на пекарню – одно из самых тяжелых и почетных в монастыре послушаний. После ночной смены порой он засыпал от усталости прямо на ходу, но возвращаясь в келью с завернутым в бумагу горячим хлебом для братии, всякий раз улыбался. Вспоминая по ночам прошлую жизнь, готов был на любые муки за все, что когда-то натворил, и слезы сами катились из глаз, а сердце утешалось покаянием, надеждой и неизъяснимым покоем. Эта новая жизнь по вековому монастырскому распорядку, безо всяких «за» или «против» и бесконечных «может быть», где все подчинено одному – направить человека к Богу, была ясной и простой, как огонек у лампады, на который можно только смотреть и молиться. И он молился, работал, плакал и утешался. Когда на Пасху пошли крестным ходом вокруг монастыря, ему доверили нести фонарь со свечой и идти впереди всех, освещая путь другим. Он нес огонь, благоговел и украдкой вытирал слезы от того, что Господь доверил светить, а сердце от радости готово было вырваться из груди. Как-то раз он разговорился с настоятелем монастыря отцом Зосимой о жизни. Если не знать, кто он такой, его легко можно было спутать с каким-нибудь послушником в старой затертой рясе, которую постыдился бы надеть и простой монах, не то что известный архимандрит. Когда он впервые увидел, как закатав подрясник, вместе с послушниками тот копал картошку и таскал по колено в грязи тяжелые мешки, то не поверил, что этот монах и есть настоятель монастыря. А потом сходил к нему на исповедь и вопросов больше не задавал. Старожилы втайне настоятеля обожали, хотя многим из них он был ровесником, его уважали и считали опытным в духовных делах. Про него говорили, что всех, кто приезжал в монастырь не ради того, чтобы спрятаться от проблем или холодной зимы, а в поисках воли Божией и спасения, он брал под свое руководство и вел прямиком в Царство Небесное. Отец Зосима выслушал его и сказал, чтобы он ехал к своей семье. «Ни о чем не думай, не рассуждай, ждет она тебя или нет, не сомневайся, а просто иди к жене и моли о прощении! Ты стал верующим человеком и как бы ни было трудно - держись за свою веру как за самое большое сокровище! Жизнь будет предлагать тебе разные соблазны и тянуть назад к прошлому. Но ты не оглядывайся, чтобы не стать соляным столбом, как жена Лота, а иди к Богу! Мы живем в такое время, что сохранить свою веру стало очень трудно. И Господь это знает. Поэтому тех, кто живет по совести, стараясь во всем угодить Богу, ждет великая награда, больше, чем у многих святых древности! Господь не требует от тебя, чтобы ты не пил, не ел, не спал, все имение нищим раздал! Делай то малое, что должен: будь нормальным мужем и отцом! Только не просто так, сам по себе, а с Богом! Честно трудись, не надо быть очень хорошим, просто будь нормальным работником: не воруй, не хами, будь добросовестным – и уже будешь обладать на небесах великой славой!» А потом подарил икону Божией Матери «Призри на смирение», благословил крестом с аналоя и отпустил с миром. Когда он вернулся в родной город, сразу с вокзала поехал к теще. Дверь открыла жена, держа сына на руках. Сын нисколько не испугался обросшего бородатого дяди, а смеялся и тянулся к нему, желая познакомиться поближе. Когда он уснул, они говорили всю ночь, и жена согласилась вернуться. В северном городке они не остались, переехали в Екатеринбург, где жила ее сестра. Вскоре его взяли на работу по специальности в строительную компанию, и на первое время они сняли квартиру. Словно человек, долгие годы пролежавший в коме, он учился жить заново, радуясь и удивляясь каждой мелочи. Если бы раньше ему сказали, что он может вызваться на тяжелую неудобную работу, от которой все стараются избавиться или оставаться допоздна, чтобы кого-то подменить, он покрутил бы пальцем у виска, а сейчас, не рассуждая, соглашался, помогал, просто выполняя, что нужно. Не ради того, чтобы понравиться и заслужить похвалу. Просто делая что-то хорошее для других, каждый раз он чувствовал себя живым, связанным с людьми тысячами теплых невидимых нитей, которые наполняли сердце радостью и заставляли улыбаться. Как улыбается малыш, вбегая в комнату к взрослым, радостно смеется и кричит: «Здравствуйте, я пришел!» Иногда он вспоминал товарищей из кельи в монастыре и улыбался. Многие из них потеряли все, но здесь, в монастыре, нашли гораздо больше, чем могли пожелать: других людей, ради которых только и стоило жить. И чем дольше они жили для других, тем больше становились собой, теми красивыми, добрыми и умными людьми, о которых они сами давно позабыли. И он тоже долго не мог привыкнуть, что больше не нужно прятаться под одеялом, мучительно оттягивая начало очередного серого бессмысленного дня, где все известно заранее, как в старой пошлой комедии. Каждый новый день его новой жизни был не похож на другой, и в каждом был повод сделать что-то хорошее, радоваться и удивляться. Раньше ему нравилось привести жену в дорогой ресторан, а сейчас он искал в интернете рецепты, шел на рынок за продуктами и готовил ужин сам. Хотя у него и не всегда все получалось, но жена улыбалась, не замечая таких мелочей, как пересоленный салат или недожаренное мясо. Он любил гулять в парке, сидеть на скамейке, держа жену за руку, и смотреть, как их сын играет с другими детьми. Вопрос веры решился как-то сам собой. Жена сказала, что после монастыря он и вправду стал другим, стал тем, кого когда-то она полюбила. Они окрестили сына и стали прихожанами красивого храма Александра Невского в Ново-Тихвинском монастыре, рядом с которым жили. Поначалу денег не хватало, он брался за любую подработку, часто оставаясь по вечерам. Однажды, возвращаясь домой через парк, он прямо на дорожке нашел бумажник. Открыл – и в глазах зарябило от тысячных купюр. Кроме денег, в бумажнике были кредитные карты и права. В жизни ничего не находил, а тут целая куча денег, причем тогда, когда они были нужны больше всего. Раньше он забрал бы деньги не задумываясь, а кредитки и права вернул за вознаграждение. Хозяин заплатил бы как миленький и еще долго бы благодарил. А сейчас он аккуратно сложил деньги обратно в бумажник, а потом отнес в редакцию газеты и отдал в стол находок. Когда улыбчивая секретарша спросила телефон на случай, если владельцы захотят с ним связаться и отблагодарить, он вежливо отказался и быстро ушел. Когда сына удалось устроить в садик, жена вышла на работу – бухгалтером на полставки. Года через полтора они смогли оформить ипотеку и переехать в двухкомнатную квартиру в новом доме. Он очень хотел второго ребенка, но она долго не могла забеременеть. Врачи из семейной клиники советовали сделать ЭКО, а они взяли отпуск и поехали по святым местам. Сначала в Тобольск к святителю Иоанну Тобольскому, затем три дня жили и молились в Абалакской обители, после поехали к святому праведному Симеону в Верхотурский монастырь и к святым Царственным страстотерпцам в монастырь на Ганиной Яме. А через месяц она с улыбкой сказала, что он будет папой. Каждое воскресенье они ходили в Ново-Тихвинский монастырь, регулярно исповедовались и причащались. На восьмом месяце ее беременности случилось несчастье. В новогоднюю ночь в подъезде произошло короткое замыкание и начался пожар. Их успели спасти, но квартира полностью выгорела. Спасатели говорили, что им повезло, а мужчина напротив не смог выбраться и задохнулся. В машине спасателей у нее начались сильные боли внизу живота, и вместо роддома их отвезли в перинатальный центр. Роды были тяжелыми. Чтобы спасти малыша, ей сделали кесарево сечение. Операция длилась несколько часов, все это время он стоял в коридоре и молился, чтобы все закончилось хорошо. Врачей не было целую вечность, и значит, происходило что-то плохое, но все, что он сейчас мог - это молиться и верить. Он шептал слова молитв, как преступник на ступенях эшафота, прося о помиловании, и когда врачи наконец-то появились, смотрел и не понимал, что они говорят. А когда понял, сел на пол и заплакал от радости. Их обоих спасли, но срочно нужна новая операция, которую смогут сделать только в Москве. Жену с новорожденной дочерью отправили спецбортом на самолете МЧС и уже утром ей провели две сложных операции. Вечером ему позвонили и сказали, что через неделю он сможет их увидеть.

Перед дверями палаты он вспомнил про букет и икону Богородицы, которую собирался привезти. А потом подумал, что Богородица и так наверняка с ними, и просто вошел. Жена выглядела страшно изможденной и слабо улыбнулась из-под белого одеяла. Он целовал ее горячий сухой лоб, держал в руке ее ставшее тонким, почти как у ребенка, запястье, невесомое, прозрачное, и не мог отпустить. Дочь лежала в соседнем помещении в специальной камере, к ней врачи его не пустили, но заверили, что с ней все будет хорошо. Он не стал спорить и уговаривать, а поблагодарил и быстро ушел. Он знал, что эти замечательные профессионалы сделают все от них зависящее и даже больше, а он должен поехать в храм Христа Спасителя, где никогда раньше не был, но вдруг ясно понял: он должен поехать туда и никуда больше. Когда он увидел огромный величественный собор в лучах заходящего солнца, на сердце стало спокойно и хорошо. Он отстоял всю вечернюю службу, заказал сорокоуст и подал записки за всех, кого знал. А потом спустился к набережной. Он шел, вдыхая свежий вечерний воздух, что дул со стороны Москвы-реки, и улыбался. Денис Ахалашвили #ДенисАхалашвили