Предыдущая публикация
АРМЕНИЯ И АРМЯНЕ ГЛАЗАМИ ЖОЗЕФА ПИТТОНА де ТУРНЕФОРА
Недавно в издательстве «Гитутюн» НАН РА вышла в свет замечательная книга научного сотрудника Института литературы, кандидата наук Гоар КАРАГЕЗЯН «Армянский мир в «Путешествии в Левант» Турнефора» (на снимке гравюра и обложка книги). Это исследование армянского раздела отмеченной книги известного французского ботаника, члена Парижской академии наук, профессора ботаники Жозефа Питтона де Турнефора 1656-1708 (на снимке). В почти двухгодичное путешествие по Греции, Малой Азии, Персии, Грузии и Армении Турнефор отправился с немецким ботаником Гунделсхаймером и французским коллегой и художником Обрие по приказу короля Людовика XIV. Маршрут путешественников после Греции продолжился в Трапезунде, потом последовали Эрзерум, Карс, Тифлис, Ереван, Эчмиадзин и обратно. В Армении они побывали в июне-октябре 1701 года. Рассказ о путешествии в виде писем – это была принятая тогда форма – впервые был издан после смерти Турнефора.Описание путешествия остается важным источником о жизни народов и стран, увиденных Турнефором и его попутчиками. Гоар Карагезян подробнейшим образом исследует «Армянские письма», сопровождая их глубоко профессиональными комментариями, параллельно она обращается к текстам тех путешественников, которые еще до Турнефора побывали в Армении. Армянский след прослеживается на всем пути француза, так что в известном смысле он описал огромный ареал, где проживали армяне. И хотя Турнефор был отправлен в «научную командировку» прежде всего как ботаник, он описал все, что видел, с кем встречался. Для нас представляет особый интерес каждая «армянская» строчка, каждый даже малозаметный факт. Не говоря уже о конкретных описаниях армянских городов, монастырей, а также природы. А его рассказ о встрече с Католикосом Нахапетом Эдессаци и вовсе уникален. То же можно сказать о восхождении на Арарат, одном из первых документированных. Это ценнейший труд об Армении и армянах на рубеже XVII-XVIII веков.
Предлагаем отрывки из путевых записей Турнефора с комментариями Гоар Карагезян, а также из Письма ХХ с описанием нравов и специфики национального характера армянского народа. Особо следует отметить, что перевод с французского оригинала сделан автором книги.
О начале путешествия в Армению
…26 июля Турнефор и его спутники примкнули к каравану, двигавшемуся в направлении «прекрасного края» — Трех Церквей. 29 июля, перейдя труднопроходимые горы, покрытые тополиными и можжевёловыми лесами, путники направились к Дилижану. Вступив на «землю Казах, небольшую область между Грузией и Арменией» (здесь и далее курсивом выделен текст Турнефора. — Ред.), они столкнулись с очередной проблемой: стражники с каждого требовали по цехину. Пришлось вступить в перебранку и убедить охрану, что с всадников положено брать лишь по абазу.
«Жители Дилижана, окружившие нас, поинтересовались, почему мы не в европейской одежде и без шляп. Мы ответили, что пришли из страны турок, которым подобная экипировка вряд ли пришлась бы по вкусу. Ответ их развеселил». Вкусив «достаточно хорошего вина», которым их угостили дилижанцы, путешественники двинулись в путь.
31 июля, перейдя горы, путники добрались благополучно до Бджни, в монастыре которого сделали привал. «Монастырь Бджни — основательное строение, выложенное из тесаного камня — он лучший из всех, что мы видели в этих краях. Развалины в его окрестностях свидетельствуют о том, что здесь некогда был значительный город … Что до монастыря, то он был основан семь или восемь веков назад».
Отобедав в монастыре (преследовавший их запах кизяка испортил все удовольствие от приема пищи), Турнефор спешит поделиться своими впечатлениями о монастырской братии: «Добросердечные монахи были учтивы, но не проявили того благоволения, с которым к нам отнеслись греческие монахи. Армяне более степенны…»
Миновав Бджни, Турнефор и его попутчики двинулись в направлении Эчмиадзина (Трех Церквей). По дороге очередная остановка в «армянском монастыре Егварда, расположенного у входа в долину Трех Церквей, где мы ожидали обнаружить Рай Земной».
Об эчмиадзинском монастыре
Эчмиадзинский монастырь, в состав которого помимо Кафедрального собора входили также церкви Св.Рипсимэ и Св.Гаянэ, западноевропейские путешественники называли Монастырем «Трех Церквей» или просто «Три Церкви», а Эчмиадзин — городом «Трех Церквей».
«Горя от нетерпения увидеть этот славный город, который армяне посещают с большим благоговением, чем папоманы времен Рабле Рим, мы в три часа утра двинулись в путь» к городу Трех Церквей. «Армяне называют этот город Itchmiadzin. Монастырь состоит из четырех главных строений, построенных наподобие монастырских обителей и расположенных на достаточно длинной площадке, как запечатлено на рисунке. Кельи монахов и покои, предназначенные для иностранцев, имеют такое же расположение и венчаются куполом в форме скуфьи… Жилая резиденция патриарха, находящаяся, как заходишь во двор, справа, занимает главную часть более высокого и красивого здания».
Далее Турнефор приводит распространенное в армянской среде предание, связанное с именем Эчмиадзин, что означает, «по словам армян, «сошествие единородного Сына», ибо они уверены, что Господь явился Святому Григорию именно в этом месте… Патриарший Собор был построен в центре большого двора и посвящен Григорию Просветителю, который был первым Патриархом, во времена правления Трдата — царя Армении, при Константине. Армяне полагают, что дворец этого царя был на месте монастыря, и что Иисус Христос явился Святому Григорию на том месте, где находится Церковь…
Согласно традиции армян, сам Иисус Христос начертил план церкви в присутствии Святого Григория и велел привести его в исполнение. Вместо карандаша, как сказывают, Иисус Христос использовал луч света». «Если это так и происходило, — заключает свой рассказ Турнефор, ставя под сомнение достоверность услышанной от армян легенды, то Господь использовал довольно своеобразную архитектурную конструкцию, поскольку купола и колокольни представляют собою шатры в виде опрокинутой воронки, оканчивающейся крестом».
Турнефор дает краткое описание собора: «Это очень основательное сооружение из красивого тесаного камня, столбы, как и своды, массивны, однако всё здание несколько мрачновато и плохо освещено, с тремя часовнями, из которых только та, которая посередине, украшена алтарем, другие служат приделами, в которых хранятся ризы и другая церковная утварь».
Турнефор отмечает богатое убранство собора, что, как он считает, объяснимо, учитывая, что «армянские торговцы, купечествующие в Европе и получающие большой доход от торговли, одаривают церкви богатыми подарками. Удивительно, что персы не возбраняют подобную роскошь, в то время как турки, наоборот, не позволяют грекам иметь в их церквах даже серебряную лампаду».
Французского путешественника несколько раздражает поведение монахов Трех Церквей, которые «с гордостью показывают богатства, полученные из Рима, но при этом ухмыляются, когда речь заходит о воссоединении церквей». Идею соединения церквей Турнефор считает несколько утопичной, в этом вопросе остается уповать лишь на Всевышнего: «Примирение религий — чудо, которое господь содеет, когда рассудит за благо, и только небеса могут помочь в деле обращения схизматиков».
…Несколько утомившись от путаного пересказа истории святых дев Рипсимэ, Гаянэ и их спутниц, Турнефор переключается на излюбленную природоведческую тему: «Что касается местности вокруг Трех Церквей, она восхитительна, я не знаю никакой другой, которая давала бы лучшее представление о Рае Земном… Я сомневаюсь, что есть еще на земле страна, где собирали бы зараз столько съестных припасов (зерновые культуры, рис, хлопок, лен, арбузы, дыни, виноград)». Вокруг местности Трех Церквей, сообщает нам Турнефор, разводят клещевину, масло которой используют как топливо, масло же льна — для еды. «Может быть поэтому, — заключает Турнефор, — в Армении плеврит, несмотря на неровный климат, достаточно редкое заболевание».
Поблизости от монастыря простирались поля табака, что сильно позабавило Турнефора, «Было бы забавно поставить перед ботаникой вопрос: возделывалась ли эта культура в раю?» Что касается арбузов, «то на всем Востоке нет лучше тех, которые в Трех Церквах и его окрестностях…» Восхвалению армянских арбузов Турнефор посвящает почти две страницы. И он не единственный, кто отмечает исключительные вкусовые качества этого плода, выращенного на армянской земле. Арбуз становится своего рода брендом Армении. Не следует забывать, что Турнефор побывал в Эчмиадзине и Ереване, где он вкусил все прелести этого плода в августе месяце. Посети он Армению в июле, когда созревают абрикосы, он, без сомнения, удостоил бы похвалы именно этот фрукт, как это сделал его соотечественник и современник миссионер Жак Виллот: «Фрукты там отменные, особенно абрикосы, латинское название которых malum Armeniacum. Нигде, кроме Армении, нет абрикосов в таком количестве и такого вкуса».
Что касается комфортности пребывания путешественников в Трех Церквах, то казалось, все складывалось весьма удачно: им предоставили лучшие апартаменты монастыря и угостили отменно. Да вот комары — сущее бедствие, покусали их изрядно. Разве что цветник возле монастыря, усеянный пестревшими бархатцами и амарантом, радовал глаз пышным цветением и поднимал настроение.
Жозеф Питтон де Турнефор (фр. Joseph Pitton de Tournefort), (1656 — 1708)
О Ереване и Католикосе Нахапете Эдессаци
Восьмого августа Турнефор и его попутчики направились в «значительный город — столицу Персидской Армении — Ереван». Посещение города объяснялось не только желанием его увидеть, но и намерением «обратиться к патриарху, по совету монахов Трех церквей, с просьбой предоставить извозчика для поездки к Арарату».
«Ереван построен на холме, прямо у края долины… он весь утопает в фруктовых и виноградных садах… дома в городе, как и в городах Персии, одноэтажные с террасами, построены из глины, смешанной с соломой. Каждый дом, высотой приблизительно в один туаз, огорожен квадратной, треугольной или круглой изгородью. Городские стены, местами обнесенные двойным валом, имеют высоту не более двух туазов и защищены негодным равелином округлой формы, толщиной четыре или пять футов. Все части этих сооружений, включая городские стены, сделаны из высушенной на солнце грязи и не укреплены земляной насыпью. Что касается стен крепости, расположенной в верхней части города, то они вряд ли лучше, хотя и тянутся в три ряда».
Городская крепость, согласно описанию Турнефора, «имеет почти овальную форму. В крепости находятся 800 домов магометан; поскольку работающие здесь днем армяне к ночи возвращаются в город. Нас уверяли, что гарнизон крепости насчитывает 2500 человек, в основном из наемных воинов. Место это неприступно со стороны севера,.. поскольку крепость расположена на краю страшной пропасти, по дну которой протекала река. Ворота крепости покрыты железным листом…»
Однако турнефоровский Ереван это не только памятники, топографические и исторические справки, но и люди, с которыми его свела судьба. Это прежде всего армянский католикос Нахапет Эдессаци (Урхаеци), которого он навестил в монастыре, расположенном за чертой города.
«Патриарх, которого звали Nahabied, — делится своими впечатлениями Турнефор, — был добросердечным, краснощеким старцем, который то ли из смирения, то ли из удобства был облачен в неприглядную сутану из голубого полотна. Мы, согласно обычаю страны, поцеловали ему руку, эта церемония пришлась ему по душе, как нам сообщили наши переводчики, поскольку не все франки воздавали ему подобные почести».
Турнефора и его спутников угостили «весьма умеренным ужином, на деревянном подносе появились две тарелки со сливами и виноградом и блюдом с орехами посередине. Однако нам не было предложено ни хлеба, ни лепешек, ни сухарей. Мы съели по сливе и выпили по рюмке прекрасного розового вина за здоровье патриарха».
Путешественники обратились к патриарху с просьбой дать им коней и провожатых для поездки к Арарату. Услышав слово Арарат, патриарх обратился к ним с вопросом: «Как благоговейно вы относитесь к горе Масис?» Такое имя армяне дали этой горе, турки же её называют Agrida. Мы ответили, что находимся недалеко от известной местности, на которой, как полагают, остановился Ковчег Ноя, и в нашей стране нам не простят, если мы возвратимся, не увидя его».
Далее следует рассказ патриарха о восхождении некоего монаха на библейскую гору с довольно-таки неожиданной трагической развязкой, усиливающей сакральную значимость горы: «Господь не позволяет никому его (ковчег) увидеть, за исключением одного Монаха из нашего Ордена, который после пятидесяти лет поста и молитв был чудесным образом туда перенесен, однако холод так сильно его пронзил, что он умер на обратном пути».
Рассказ вызвал у путешественников недоумение, и они, острословля, следующим образом прокомментировали столь печально завершившееся для монаха восхождение: «После молитв и поста длиною в полжизни мы должны скорее просить у Господа увидеть рай, нежели осколки Ноева дома».
Патриарх поинтересовался, «нанесли ли мы визит Папе, и очень удивился, услышав, что мы собираемся его посетить по возвращении. Как это, воскликнул он, вы приехали, чтобы меня увидеть из столь отдаленной местности, не повидав вашего патриарха? Мы не посмели ему признаться, что цель нашего визита — сбор трав. Как вам наша церковь Эчмиадзина, продолжил он, есть ли у вас во Франции церкви подобной красоты? Мы ему ответили, что каждой стране присуща своя манера строить, что Церкви наши сильно разнятся по стилю и что похожесть в искусстве мастеров обнаруживается разве что в лампадах, светильниках и утвари, а они изготовлены, конечно же, не в Армении.
В то время как этот почтенный прелат, который в этой стране мог сойти за сельского школьного учителя, отдавал распоряжения, мы попросили показать нам часовню, бросили в бассейн три экю в качестве платы за ужин; подобного рода милостыню дают скорее от доброжелательности, нежели от благоговенья. По возвращении нам предложили выпить, но из-за отсутствия хлеба мы отказались, тем не менее пришлось выпить, чтобы поблагодарить патриарха, который в свою очередь выпил за наше здоровье. В общем все протекало в приятной атмосфере, после обмена обычными комплиментами патриарх предоставил в наше распоряжение служителя, а также снабдил рекомендательным письмом к монахам, монастырь которых находился на пути к Арарату».
Об Арарате и восхождении на святую гору
Следующая остановка путешественников — «армянский монастырь в селе Норагавит». Здесь путешественники вкусили «прекрасное бледно-красное, приближающееся к красно-оранжевому вино, такое же хорошее, как вино Кандии».
Переночевав в Армянском монастыре, на следующее утро путешественники продолжили свой путь «по ведущей к Арарату обширной и прекрасной равнине». Турнефор и его спутники «в восемь часов утра уединились в Хор-Вирапе, что по-армянски, как говорят, означает Церковь Колодца. Хор-Вирап это другой армянский монастырь, церковь которого построена на колодце, в который, как они уверяют, был брошен и чудесным образом вскормлен Святой Григорий, подобно Даниилу в яме со львами. Монастырь оставлял впечатление маленького форта, расположенного на вершине холма, который возвышался над всей равниной, и с этой высоты нам удалось увидеть реку Араке, некогда известную как Araxes; она протекала в четырех льё от горы Арарат».
10 августа путешественники покинули Хор-Вирап и в тот же день подошли к подножью горы Арарат. «Согласно обычаю страны, отобедали в селе Акори, в Монастыре Апостолов, некогда расположенном в селе, однако ныне полностью разрушенном».
В тот же день, в два часа пополудни, Турнефор и его попутчики начали восхождение на гору Арарат. Подъем был не из легких, пришлось карабкаться по зыбучему песку, да к тому же вокруг ничего интересного в плане растительности, лишь можжевельник да козий терновник. «Эта гора, расположенная к югу и юго-востоку от Трех Церквей, являет собою самое печальное и неприятное зрелище, что только может быть на земле. Здесь нет ни деревьев, ни кустарников, еще меньше монастырей».
«Назовите хоть одного, кто не ожидал бы увидеть самые необычные растения на горе, служащей Ною, так сказать, лестницей для сошествия с небес на землю», — восклицает Турнефор, опечаленный не оправдавшим его надежды видом пустынного Арарата. Подобная характеристика священной горы, скорее связанная с вегетацией, нежели с библейской историей, несколько озадачивает читателя, привыкшего к несколько иному ее отображению.
По поводу турнефоровского видения горы Арарат Фридрих Паррот пишет: «Турнефор совершенно не амбициозен, не причисляет себя к тем, кто приложил много сил и упорства для покорения вершины Арарата; он вообще не испытывает никакого энтузиазма, находясь в местности, которая волновала в более поздние времена всех путешественников и ни один из которых не подписался бы под таким пассажем Турнефора: «Эта гора… являет собою самое печальное и неприятное зрелище, что только может быть на земле».
О каком энтузиазме могла идти речь, когда путешественники увидели на расстоянии 200 шагов от себя прогуливающихся тигров? В данной ситуации, как и на протяжении всего странствия по Востоку, Турнефора очередной раз спасает природное чувство юмора. «Видимо, тигры сегодня не испытывали голода,.. отшучивается Турнефор, мы поверглись к их стопам и благоговейно позволили им удалиться».
Пройдя некоторую часть пути, путешественники расположились лагерем недалеко от хижин пастухов. «Эти бедняги, отроду не встречавшие франков, тем более франков, сведущих в лекарственных травах, относились к нам с такой же опаской, как мы к тиграм».
Угостив пастухов вином, они завязали с ними разговор и получили ценные инструкции по подъему на гору. Пастухи не советовали взбираться выше границы снегов: из-за отсутствия источников на этом отрезке пути они рекомендовали заблаговременно, с утра, подобно верблюдам, выпить воды, брать же ее с собой затруднило бы восхождение. По части сбора цветов, они отговаривали подниматься слишком высоко, ибо там одни лишь наваленные друг на друга скалы. Что касается самих пастухов, то они даже «за все золото шаха Персии не согласились бы нас сопровождать». Путешественники взвесили доводы пастухов, тем не менее пристрастие к растениям превзошло все подстерегаемые трудности: «как печально, думали мы, придти издалека, подняться на три четверти высоты, обнаружить лишь несколько видов растений и вернуться обратно, так и не сумев подняться выше».
С наступлением утра путешественники решили заправиться: сначала, не испытывая жажды, напились воды про запас, затем, будучи сытыми, наелись впрок. После чего велели гидам дожидаться их возвращения в запустевшем монастыре, что у подножья пропасти. Началось долгое, изнурительное восхождение. «Надо сознаться, — пишет Турнефор, — что человек очень сильно обманывается, если измеряет свой путь на гору, глядя снизу вверх, особенно ежели потом приходится тащиться по песку, который так же неприятен, как в огромных пустынях Африки. По этому песку, находящемуся на горе, невозможно сделать ни одного твердого шага, отчего человек устает несравненно больше, чем двигаясь по земле. Вот уж действительно веселенькое путешествие для людей, имеющих запас воды лишь в желудке и находящихся по щиколотки в песке».
Дальше пошли камни. Пришлось перепрыгивать с валуна на валун, цепляясь за каменные выступы. Проводники уговаривали их вернуться обратно. Однако путешественники заверили «проводников, что нам будет вполне достаточно добраться до островка снега, который мы ему показали и который издалека казался не больше куска пирога. Но когда мы пришли к этому островку, выяснилось, что он даже намного больше, чем надо, и имеет в поперечнике более тридцати шагов. Каждый из нас съел столько снега, сколько пожелал; и здесь, с всеобщего согласия, было решено дальше не идти. Мы бодро двинулись в обратный путь, радуясь тому, что исполнили свой обет, что нам больше ничего не оставалось, как вернуться в монастырь».
Начался быстрый, изнурительный спуск. «Воистину прав Давид, — отмечает Турнефор, — что подобные места свидетельствуют о величии Господа». Турнефор содрогнулся, «заглянув в пропасть» и увидев, что «одна из высочайших гор мира распахнула свою грудь вертикальной трещиной… С окружающих высот в пропасть постоянно падала масса камней с внушавшим страх шумом».
Завершая свой рассказ об эпопее восхождения на Арарат, Турнефор пишет: «Таким манером мы постепенно приближались к монастырю, двери которого распахнуты для любого,.. здесь нас ожидала хорошая компания — жители деревни Акори. Пришлось спуститься в село за едой». Отужинав в монастыре села, путешественники погрузились в глубокий, безмятежный сон. На следующий день, 12 августа, они покинули село и направились обратно к Трем Церквам».
“Эти добрые люди своим поведением почти не причиняют беспокойства”
Из Письма Турнефора
Монсеньору графу де Поншартрену, главному государственному секретарю его Величества.
Об обычаях, религии и торговле у армян.
Монсеньор, по вечерам, во время пребывания в Эрзеруме, нами записывались сведения, полученные при общении с армянами, главным образом в монастыре, где мы жили; в дальнейшем наши ремарки вкупе с заметками, сделанными в других монастырях, а также в дороге, позволили мне на основе достаточно богатого материала адресовать Вам это письмо. Прошу Вас, милостливый государь, принять плоды наших бесед.
Армяне лучшие в мире люди, честные, вежливые, полные здравого рассудка и целомудрия. Я думаю, что они были бы более счастливы, если бы прибегали к оружию лишь в случае необходимости, как обычно поступают люди, используя его во избежание жестокостей. Что бы там ни было, армяне занимаются в основном торговлей и занимаются ею с большим рвением. Они не только хозяева левантской торговли, но принимают также участие в торговле наиболее крупных городов Европы. Их можно встретить идущими из глубины Персии до Ливорно. Не так давно они обосновались в Марселе. А сколько их в Голландии и в Англии? Они добрели до монголов, до Сиама, Явы, Филиппин, включая весь Восток, за исключением Китая.
Центр армянского купечества находится не в самой Армении, а в известном пригороде Исфахана Джульфе (Джуге), описание которой оставили многие путешественники. Это пригород, достойный называться городом, ибо он вмещает в себя более тридцати тысяч жителей и является колонией армян, которых самый великий шах Персии Шах-Аббас I сначала поселил в Исфахане, затем переселил по ту сторону реки Зайендеруд с целью изолировать их от магометан, которые их презирали из-за их веры. Утверждают, что эти перемены имели место при Шах-Аббасе-младшем; другие уверяют, что они были раньше. Достоверно по крайней мере то, что первым создателем колонии был Шах-Аббас Великий, современник Генриха IV. Дабы воспрепятствовать продвижению турок, которых персы называли Osmalins, вглубь страны, он полагал, что необходимо лишить их возможности держать на границах большие войска; а поскольку Армения была одной из первых, на которую обычно набрасывались турки, он ее опустошил настолько, насколько это было необходимо для осуществления его замысла. Жребий пал на город Джульфа, на самый большой и богатый город страны, развалины которого и поныне видны на Араксе, между Ереваном и Тавризом. Жителям Джульфы было приказано переселиться в Исфахан, и с того времени покинутый ими город стал именоваться Старая Джульфа.
Жители же Нахичевана и окрестностей Еревана были рассеяны по различным областям Персии. Уверяют, что этим правителем в одну только область Гилян, откуда преимущественно вывозятся лучшие шелка Персии, было переселено более двадцати тысяч армянских семей.
Поскольку главной задачей Шах-Аббаса было обогащение государства, он был убежден, что этого можно достичь путем развития торговли. Он остановил свой выбор на шелке, как наиболее ценном товаре, и на армянах, людях, наиболее годных для ведения торговли, поскольку не был удовлетворен прилежанием своих остальных подданных и их умением вести торговлю. Воздержанность армян, их хозяйственность, их чистосердечность, проворность, а также способность выдерживать долгие путешествия — все эти качества отвечали требованиям его замысла. Христианское вероисповедание, облегчающее их общение со всеми европейскими нациями, также, по его мнению, способствовало бы осуществлению замысла. Одним словом, из земледельцев, коими являлись армяне, он сделал торговцев, и эти торговцы стали самыми известными коммерсантами Земли.
Таким образом, этот правитель, гений которого распространялся на дела военные и политические, смог использовать как таланты проживающих в его стране народов, так и местные товары своего царства. Желая по возможности лучшим образом основать торговлю, он вверил армянам Новой Джуги некоторое количество тюков шелка для перевозки караванами в чужеземные страны, главным образом в Европу. Хотя шелк все еще и сегодня является лучшим товаром Персии, в те времена он был более запрашиваемым, в Европе же не было производителей шелка, в то время как золото и серебро, которые были, наоборот, редкостью в Персии, по возвращении караванов начинали здесь поблескивать так же, как то, что сегодня составляет богатство Персии. Армяне возвращались, нагруженные также английским и голландским сукном, парчой, зеркальцами из Венеции, кошенилью, карманными часами и всем тем, что они считали пригодным для их страны и для Индии. Можно ли представить более удачную организацию дел? Вскоре Новая Джульфа (Джуга) раскинулась на берегу реки Зайендеруд. Она предстала во всем великолепии домов и красотой садов, вкус к которым был привнесен из лучших городов Европы.
Армяне, независимо от того, на кого они работают, на себя или на торговцев Джуги, в путешествиях неутомимы и презирают суровость погоды. Мы видели сколько угодно таких армян… Эти добрые люди своим поведением почти не причиняют беспокойства, они избегают слишком забиячных иностранцев, к миролюбивым же относятся с уважением; они с готовностью поселяют их у себя и с радостью их потчуют. Когда мы облегчали страдания кому-то из их больных, то нас начинал благодарить весь караван. Когда им сообщают о приближении каравана, они в течение двух-трех дней идут навстречу своим собратьям, неся им прохладительные напитки, а также хорошее вино: они не только угощают им франков, но и учтиво предлагают выпить за их здоровье. Обычно армян не упрекают за пристрастие к вину, мы не замечали, чтобы они им злоупотребляли: наоборот, надо признать, что из всех путешественников армяне наиболее воздержанные в пище и выпивке, наиболее экономные и наименее кичливые. Неся с собой в дальнюю поездку съестные припасы (муку, сухари, копченое мясо, топленое масло, вино, водку, сухофрукты), они, как правило, значительную их часть привозят обратно, правда, перевозка этих продуктов даровая, поскольку, когда нанимают шесть верблюдов, седьмой дается даром для перевоза багажа, утвари, тюков.
Во время пребывания в городах они все поселяются в одной комнате и обходятся малыми расходами. Они всегда берут с собой удочки и по дороге ловят рыбу и нас частенько угощают отличной рыбой. В дороге они обменивают пряности и бакалейные товары на свежее мясо или другие съестные припасы. В азиатских странах они продают скобяные изделия из Венеции, Франции и Германии. Маленькие зеркальца, ожерелья, кольца, небольшие ножички, ножницы, булавки, иглы в деревнях сбываются по хорошей цене. В Европу же они привозят мускус и пряности. Независимо от степени усталости, они блюдят посты, словно они на отдыхе, даже в случае болезни они не позволяют себе их нарушить. Единственное, в чем можно упрекнуть ведущих торговлю армян, так это в том, что когда в чужеземных странах торговые дела у них идут плохо, они не возвращаются обратно на родину, поскольку стыдятся своего банкротства, однако их взаимодавцы не получают от этого никакого удовлетворения; при всем при том, справедливости ради надо отметить, что банкротов среди них почти нет.
Следующая публикация
АРМЯНЕ В АПУЛИИ. НАСЛЕДИЕ СРЕДНИХ ВЕКОВ
Нет комментариев