С НЭПом советская власть покончила, но старый Новый год стоял крепко. Его отмечали в городах и деревнях, интеллигенты и рабочие, крестьяне и церковные деятели, беспартийные и партийные.
Праздник унесли с собой вместе с вещами и драгоценностями эмигранты. Как встарь в России, дамы и господа веселились вроде бы от души, однако порой из их глаз выкатывались непрошеные слезы. Одно дело праздник на Родине и совсем другое — на чужбине…
Писатель Василий Аксенов в книге «Зеница ока. Вместо мемуаров» писал о том, как во французском городке Биаррице на берегу Бискайского залива его пригласили на старый Новый год. И пообещали, что будут одни русские: «Я зашел выпить шампанского. Ресторанчик набит битком, гул голосов — и ни одного русского слова. Это третье поколение русских, они языка не помнят, но знают, что 13 января надо встречаться».
Во что верилось и о чем мечталось
Прошло еще несколько лет, и Новый год сумасбродные большевики репрессировали. Запретили и все с ним связанное — елки, игрушки, стихи и песни. Ссылались на то, что забава эта буржуазная, и потому требующая искоренения.
Одни послушались, но немало было тех, кто, наоборот, ослушался настоятельных и таящих угрозу наставлений. «Диссиденты» отмечали оба праздника за плотно закрытыми дверями и занавешенными окнами. Но долгожданней и любимей оставался старый Новый год.
Сначала он служил ниточкой, связывающей новую Россию со старой, дореволюционной. Но так было, пока здравствовали люди, рожденные до великих перемен 1917 года. Они чтили привычки и традиции предков, напоминали о них своим детям и внукам.
Нет комментариев