Предыдущая публикация
ОБЫКНОВЕННЫЙ ГЕНИЙ...
Однажды, на съезде Союза Кинематографистов в 1990 году, Эльдар Рязанов (у которого тогда никаких общественных и прочих должностей еще не было) вышел на трибуну и сказал: «Очень много общественных и прочих нагрузок у секретарей Союза. Вот, взять хотя бы Ролана: у него аж 7 должностей, а здоровье – не ах. Поберег бы ты себя, Ролка, что ли?».
Вышел Ролан, с очень скорбным лицом, и очень скорбным голосом сказал: «Вот тут Элик сказал, что нагрузка большая и дел много. Это правда: большая и много. И со здоровьем тоже проблемы есть. И, наверное, я умру. А Элик пойдет за моим гробом со словами: «я его предупреждал!».
Зал засмеялся, и вопрос о должностях был закрыт.
А я вот сейчас сижу и думаю: какие люди были – титаны!
И, если честно, я только сейчас осознала неподъемность задачи, которую на себя взяла: в одном небольшом тексте сказать о Ролане всё, что полагается (про всё, что хочется – и речи быть не может, это был бы огромный фолиант).
Ведь у Ролана Быкова была просто фантастическая биография, и если начать рассказывать хотя бы истории из его детства, то у статьи этой уже никогда не будет конца, и её придется печатать из номера в номер, как приключенческий роман, до следующего юбилея Ролана – столько увлекательного, смешного и опасного было в его детстве…
А после школы, в 1947 году, он подал заявление во все актерские вузы Москвы. И везде его завернули. Кроме Училища имени Щукина при театре имени Вахтангова.
Я не стану долго объяснять, почему в «Щуку» взяли. В ту пору там знали толк в характерности и в эксцентрике.
Меня поражает другое: как этот брызжущий во все стороны талант не смогли разглядеть в других актерских школах?
Как-то его всё больше вспоминают как режиссера.
Хотя уже мало кто сегодня помнит, что в режиссеры он назначил себя сам: взял и из ничего создал знаменитый на всю страну студенческий театр МГУ. И в эпоху, когда надо было утверждать у начальства каждый чих и на всё-про всё иметь бумажку, он как-то сумел убедить всех – начиная от ректора и заканчивая министерством, что так и было, что театр этот был всегда...
Он всегда был очень убедителен.
Я очень люблю его фильмы. Все до единого, и даже всеми оплеванную комедию «Семь нянек».
Но для меня он навсегда остался гениальным актером.
Таланта нечеловеческого, умопомрачительного, совершенно феерического.
Ему, с его ростом и внешностью, просто на роду было написано: «вечный актер эпизода», в лучшем случае – второго плана.
Только с таким уникальным даром, как у него, можно было сломать это клеймо. И он с этим клеймом расправился играючи.
Сниматься с ним было сущим наказанием для всех партнеров – какими бы народными любимцами и суперзвездами они ни были.
Он «убирал» всех. Если он был с кем-то в одном кадре, то, считай, рядом никого и не было.
Его эпизодические персонажи – вроде скомороха из «Рублева», или прохожего из «Я шагаю по Москве», или сумасшедшего из «Воскресения» врезались в память намертво, навсегда, вровень с главными героями. Да хоть бы вспомнить и безымянного парня из фильма «Непридуманная история» с одной-единственной репликой – неизменно вызывающей гомерический хохот: «А если бы он вёз патроны?!». Честно говоря, его одного из всего фильма и помню…
Что он творил со зрителем любого фильма – это уму непостижимо.
Он играл на зрителе, как на скрипочке, заставляя и плакать, и смеяться, и думать, и негодовать, и восхищаться, и злиться, и радоваться, и любить, и ненавидеть...
Это был какой-то немыслимый, нескончаемый фейерверк.
Ладейников из «Мёртвого сезона» не зря говорил про Савушкина-Быкова: «Кто сказал, что он драматический актер? По-моему, он из цирка!».
Ну, в самом деле, он же практически параллельно снимался в двух сложнейших ролях – Савушкина в «Мёртвом сезоне» и Карякина в «Служили два товарища». Реплики Карякина давно пошли в народ – «Обое полетим», «Вот такой я человек», «Глаз у меня на врагов революции очень зоркий». «Я б сейчас картошечкой обрадовался. Её ложечкой потопчешь, маслицем покропишь… Очень вкусно».
Ну да, конечно, я понимаю: реплики эти написали сценаристы Дунский и Фрид. Но я уверена, если бы не Быков и не его интонации, реплики эти так и остались бы просто сценарными репризами.
Он присваивал не им написанные слова, и превращал их в нечто большее – в потрясающей точности и объема характеристики. Не говоря уж о том, что умел буквально выплеснуть с экрана заложенный в них юмор. Умел донести его до зрителя.
Я знаю, что некоторые режиссеры буквально «вынуждали» его персонажей молчать (вымарывая его реплики из сценариев), уводили их по кадру на второй план, чтобы дать хоть какое-то пространство центральному герою – всё было бесполезно.
Его надо было тряпочкой завесить, тогда бы его было не видно...
Впрочем, он был разный. Не только вот такой.
Перед Быковым вообще бессильны все слова и все описания. Этого человека-ртуть надо было видеть и слышать…
Сила его харизмы, его обаяния, сила его убедительности была такова, что ей невозможно было сопротивляться – она сбивала наповал.
Правда, действовала не на всех.
На чиновников не действовала точно. Чиновники твёрдо знали: актер должен быть статен, красив, синеглаз, в общем, актер – это Олег Стриженов.
А вот это вот кто – где и посмотреть приятно не на что?
Я, конечно должна сказать о том, какой он был режиссер.
Очень, очень крупный. По нынешним меркам – так и просто великий. Хоть, на мой взгляд, и не гениальный.
Но любая его режиссерская работа – от феерического «Айболита-66», от волшебной «Телеграммы» и до «Чучела» – это то самое кино многослойного, глубокого смысла, какого сегодня у нас делать уже никто не умеет.
Он торопился ВЫСКАЗАТЬСЯ.
Не себя показать – глядите, мол, как я умею – а именно высказать то, о чем были мысли, и о чем болела душа.
И потому со временем он как режиссер стал всё более строг и лаконичен…
И чем проще и понятнее, чем глубже он становился, тем оказывался и беззащитнее.
С «Чучелом» он уже получил травли, страданий и драм на полную катушку.
Не так, конечно, как Аскольдов с «Комиссаром», но тоже достаточно. Почти под завязку… Если бы рядом не было опоры, жены, актрисы, друга и товарища – Елены Санаевой, он бы, наверное, не выжил тогда. Очень был нежный – несмотря ни на что.
А потом, когда огромная страна вдруг буквально «взорвалась» словами «Прости нас, чучело!», Быков однажды одному из близких людей в частном разговоре вдруг сказал горькую фразу: «А, знаешь, что я понял? Вот сейчас, в этих воплях восторга, которые мне, конечно, приятны, я расслышал вот что: никто не считает себя Кнопкой, или Сомовым. Ни-кто. Все более или менее думают, что они – Бессольцева. Представляешь? Никто про себя так ничего и не понял…»
Мне кажется, именно в момент этого горького осознания родился его афоризм из «Дневников»:
«Суть мещанина — в замене высокого низким: осторожности — трусостью, бережливости — жадностью, прямоты — хамством, дружбы — круговой порукой, любви — прелюбодеянием. В этом суть опошления жизни».
И я не знаю теперь, как на этом поставить точку…
Потому что больше он не снял ни одного игрового фильма. Даже тогда, когда стал знатен, влиятелен и могуч.
Потому что умер в 68 лет, в возрасте, который иные режиссеры считают своим творческим расцветом…
Потому что эта великая личность, этот гениальный художник, заслуживал совсем другой судьбы.
Но даже та, какая у него случилась – это не чудо. Это история личного преодоления и личных затрат.
Просто, он родился победителем, да и всё.
Откуда он, такой, взялся в природе – Бог весть...
Но вот взялся же, и был, и остался с нами навсегда.
И. В. Павлова
***
Следующая публикация
Нет комментариев