Предыдущая публикация
Преподобный Лев Оптинский
Дни памяти
24 октября - Преставление. Собор всех святых, в Оптиной пустыни просиявших
Житие
Первый приснопамятный оптинский старец Лев (Наголкин) родился в г. Карачеве Орловской губ., и в святом крещении наречен был Львом. В миру он вращался в купеческом быту и служил приказчиком в пеньковом деле, возил пеньку для сбыта на дальние расстояния. Однажды юноша подвергся нападению от волка, который вырвал у него из ноги огромный кусок. Будучи необычайно сильным и смелым, Лев засунул кулак в глотку волка, а другой рукой сдавил ему горло. Обессиленный волк упал с воза. Старец Лев прихрамывал после этого всю жизнь.
Сметливый и в высшей степени способный приказчик во время переездов сталкивался с представителями всех классов общества. Он хорошо освоился с манерами и бытом каждого из них. Этот опыт пригодился ему в годы старчествования, когда к нему приходили и раскрывали душу самые разные люди, знатные и незнатные.
Начало монашеской жизни преп. Лев положил в Оптиной Пустыни, но потом перешел в Белобережскую Пустынь, где в то время настоятельствовал известный афонский подвижник о. Василий Кишкин. Вскоре Лев принял монашеский постриг с именем Леонид. Здесь он прошел искус обучения монашеским добродетелям: послушанию, терпению и всем внешним подвигам. В 1804 г. он стал преемником о. Василия. Еще до назначения своего настоятелем, преподобный прожил некоторое время в Чолнском монастыре, где встретился с учеником старца Паисия Величковского о. Феодором и стал его преданным последователем. Старец Феодор обучал преп. Леонида высшему монашескому деланию, этой «науке из наук и искусству из искусств», как зовется подвиг непрестанной молитвы, посредством которой происходит очищение сердца от страстей. В это же время преподобный познакомился с инспектором Орловской семинарии игуменом Филаретом, будущим митрополитом Киевским. Это обстоятельство имело для старца значение в его последующей жизни.
Как только старец Леонид был назначен настоятелем Белобережской Пустыни, о. Феодор перешел к нему на жительство. Впоследствии оба подвижника во многих скитаниях прожили совместно около двадцати лет. Под руководством о. Феодора преп. Леонид достиг высоких духовных дарований.
В Белых Берегах о. Феодора постигла продолжительная болезнь, после которой построили ему уединенную келью в лесной глуши, в двух верстах от обители, где он и поселился с о. Клеопой. К этим великим подвижникам вскоре присоединился и сам преподобный, сложивший с себя звание настоятеля в 1808 году. Здесь в пустынном безмолвии он принял келейно пострижение в схиму и наречен был Львом. Вскоре после этого старцы Лев и Клеопа переселились в Валаамский монастырь, а в 1812 году к ним присоединился и старец Феодор.
Около шести лет прожили великие старцы в Валаамском скиту, где им вначале жилось хорошо, как об этом писал о. Феодор: «Взаправду можно похвалиться милосердием Божиим на нас, недостойных, явленным: привел нас в место безмолвное, спокойное, от человеков удаленное, молвы свобожденное». Тамошний юродивый Антон Иванович сказал: «Торговали хорошо». То есть привлекли к себе мудростью и смирением многих братий, которые к ним стали ходить за духовным руководством. Им удалось спасти от глубокого отчаяния келиарха монастыря о. Евдокима, который, исполняя внешние подвиги, не мог справиться с такими страстями, как гнев и пр. Старцы указали ему истинный путь к отверзению сердца, и он понял смиренную науку отцов, начал смиряться, возрождаться и впоследствии сам стал учителем братии. Имена Леонида и Феодора всегда были на его устах. Игумен монастыря о. Иннокентий вознегодовал, что старцы отняли у него его ученика, и обратился с жалобой к Петербургскому митрополиту Амвросию. Из Петербурга приехала комиссия, старцы были оправданы, а игумену было сделано строгое внушение. Но зная человеческую природу, старцы побоялись оставаться на Валааме, в особенности после посещения монастыря князем Голициным, который оказал им особое внимание. Они перебрались в Александро-Свирский монастырь.
В 1820 году государь Александр I объезжал северные свои владения. Путь его пролегал вблизи Александро-Свирского монастыря. Жившие там старцы о. Феодор и преп. Леонид почтительно предложили своему настоятелю приготовиться к встрече государя, хотя в его маршруте монастырь этот не был обозначен. Отец настоятель прислушался к совету старцев и в день, указанный ими, ожидал императора у ворот. Между тем государь на пути, по своему обыкновению, расспрашивал о местности и ее жителях у ямщиков – иногда сам, иногда через кучера Илью, неизменного своего возницу. Приближаясь к дороге, где поставлен был крест в знак близости монастыря и для указания к нему пути, государь спросил: «Что это за крест?». Узнав же, что недалеко Свирский монастырь, он велел туда ехать. При этом начал расспрашивать, – каково в монастыре и каковы братия. Ямщик, нередко туда ходивший, отвечал, что ныне стало лучше прежнего. «Отчего?» – спросил государь. «Недавно поселились там старцы о. Феодор и о. Лев; теперь и на клиросе поют получше, и во всем более порядка». Государь, слыхавший от князя Голицина эти имена, пожелал со старцами познакомиться. Между тем ожидавшие царя, испытанные скорбями старцы сотворили между собою краткое совещание, как поступить, если государю угодно будет посетить их, и решили, чтобы не вызывать у братии зависти, молчать. Подъехав к монастырю, государь удивился встрече: «Разве ждали меня?». Настоятель сказал, что вышел навстречу по совету старцев. Приложившись к мощам, царь спросил: «Где здесь о. Феодор и о. Лев?». Старцы несколько выдались, но на все вопросы императора отвечали сдержанно и отрывисто. Государь это заметил и прекратил вопросы, но пожелал принять благословение от о. Феодора. «Я монах непосвященный, – сказал смиренный старец, – я просто мужик». Царь вежливо откланялся и поехал в дальнейший путь.
Во время пребывания в Александро-Свирском монастыре преп. Леонид однажды ездил по делам в Петербург и из рассказа о его пребывании в столице видно, что уже тогда он был истинным прозорливым старцем, обладателем многих духовных дарований. Он посещал там одну духовную дочь, которую спас от неправильного духовного устроения, именуемого прелестью. Однажды старец пришел к ней и потребовал, чтобы она немедленно переехала на новую квартиру, которую ей предлагали и от которой она отказывалась. Старец настоял на своем. Ночью в старую ее квартиру забрался ее бывший слуга с целью ограбления и убийства. Его намерение было потом доказано.
Когда скончался великий старец о. Феодор, преп. Леонид не сразу прибыл в Оптину Пустынь, куда его призывали епископ Филарет Калужский и преп. Моисей – настоятель обители. Сначала его удерживали в Александро-Свирском монастыре, потом он пробыл некоторое время в Площанской Пустыни, где находился преп. Макарий – его будущий помощник во время старчествования в Оптинском скиту и впоследствии его преемник в старчестве.
Наконец, в Оптину Пустынь (1829 г.) прибыл основатель знаменитого ее старчества – той духовной школы, откуда вышла вся плеяда последующих старцев. Заслуга преп. Леонида не ограничивается только основанием старчества, им был дан тот импульс, который вдохновлял последующие поколения старцев в течение целых ста лет – до самого конца жизни и процветания знаменитой Оптиной Пустыни. Великие старцы преп. Макарий и преп. Амвросий, были его учениками.
Старец Леонид прибыл в Оптину Пустынь уже на склоне лет. Он был большого роста, величественный, в молодости обладавший баснословной силой, сохранивший до старости, несмотря на полноту, грацию и плавность в движениях. Его исключительный ум, соединенный с прозорливостью, давал ему возможность видеть людей насквозь. Душа старца была преисполнена великой любви и жалости к человечеству, но действия его иногда были резки и стремительны. О преп. Леониде нельзя судить как об обычном человеке, потому что он достиг той духовной высоты, когда подвижник действует, повинуясь голосу Божию. Вместо долгих уговоров он иногда сразу выбивал у человека почву из-под ног и давал ему осознать и почувствовать свою несостоятельность и неправоту, и таким образом своим духовным скальпелем вскрывал гнойник, образовавшийся в огрубевшем сердце человека. В результате лились слезы покаяния. Старец знал, каким способом достигнуть своей цели.
Жил недалеко от Оптиной один барин, который хвастался, что как взглянет на старца Леонида, так его насквозь и увидит. Был этот барин высокий, тучный. Приезжает он раз к старцу, когда у него было много народа. А у преподобного был обычай, когда он хотел произвести на кого особое впечатление, то загородит глаза левой рукой, точно от солнца, приставив ее козырьком ко лбу. Так поступил он при входе этого барина и сказал: «Эка остолопина идет! Пришел, чтобы насквозь увидеть грешного Леонида, а сам, шельма, семнадцать лет не был у исповеди и Св. Причащения». Барин затрясся, как лист, и после каялся и плакал, что – грешник неверующий и, действительно, семнадцать лет не исповедывался и не причащался Св. Христовых Таин.
Другой случай. Приехал в Оптину помещик П. и, увидев старца, подумал про себя: «Что же это говорят, что он необыкновенный человек! Такой же, как и прочие, необыкновенного ничего не видно». Вдруг старец говорит ему: «Тебе все дома строить. Здесь вот столько-то окон, тут столько-то, крыльцо такое-то!» Нужно заметить,что П. по пути в Оптину увидел такую красивую местность, что вздумал выстроить там дом и составлял в уме план, какой он должен быть и сколько в нем окон, в чем и обличил его старец. Когда же П. стал исповедываться, преподобный напомнил ему забытый им грех, который он даже за грех не считал.
Еще однажды был случай, когда один приезжий господин объявил старцу, что приехал на него «посмотреть». Старец встал с места и стал поворачиваться перед ним: «Вот, изволите посмотреть меня». Господин пожаловался на него настоятелю, который ему возразил, что старец святой, и по его словам был ему и ответ. Приезжий после этого немедленно вернулся к преподобному, кланялся ему земно и говорил: «Простите, батюшка, я не сумел вам объяснить о себе». Старец выслал из кельи присутствующих и беседовал с приезжим два часа. После этого тот прожил в Оптиной месяц, часто ходил к старцу, потом писал ему письма, объясняя, что он был в отчаянном положении и что старец оживил и воскресил его.
Славный и знаменитый герой Отечественной войны, находясь по пути со своей частью поблизости от Оптиной Пустыни, заглянул в скит к старцу Леониду. Старец спросил у него его фамилию.
– Кульнев, – отвечал генерал, – я остался после отца малолетним, поступил в учебное заведение, окончил курс наук и с того времени нахожусь на службе.
– А где же ваша матушка?
– Право, не знаю, в живых ли она, или нет. Для меня, впрочем, это все равно.
– Как так? Хорош же вы сынок.
– А что же? Она мне ничего не оставила, все имение раздала, потому я и потерял ее из виду.
– Ах, генерал, генерал! Что мелешь? Мать тебе ничего не оставила, а все прожила. И как это ты говоришь, что все она раздала? А вот об этом-то ты и не подумаешь, что она едва могла перенести удар лишения твоего родителя, а своего супруга: и с этого времени и до настоящего стоит перед Богом, как неугасимая свеча, и как чистая жертва посвятила свою жизнь на всякое злострадание и нищету за благо своего единственного сына Николушки. Вот уже около тридцати лет она проходит такой самоотверженный подвиг. Неужели же эти ее молитвы для своего Николушки не наследство? У многих генералов при всех изысканных средствах дети не лучше прохвостов, а Николушка и без средств, да вот генерал!
Глубоко потрясли Кульнева эти простые, но и правдивые старческие слова. Обратившись к св. иконам, он зарыдал. Затем генерал при безчисленных благодарностях спросил адрес своей матери. А прибыв к ней, он на коленях подполз к ее кровати и целовал у нее руки и ноги… Старушка чуть не умерла от радости…
Очень характерен рассказ одного афонского монаха, о. Парфения, посетившего старца Леонида. Монах был одет в мирскую одежду, однако старец, называя его афонским монахом, запретил ему становиться перед собой на колени, как это делали миряне. Среди присутствующих был человек, который, по его словам, пришел «получить душеполезное наставление», но, вопрошенный старцем, сознался, что не исполнил прежнее старческое приказание. Он не бросил курение, как приказал ему о. Леонид. Преподобный грозно велел вытолкать этого человека вон из кельи. Потом пришли три женщины в слезах, которые привели одну лишившуюся ума и рассудка. Они просили о больной помолиться. Старец надел на себя епитрахиль, возложил конец епитрахили и свои руки на главу болящей и, прочитав молитву, трижды перекрестил ее главу и приказал отвести в гостиницу. Сие делал он сидя, потому что уже не мог встать, был болен и доживал последние свои дни. Когда о. Парфений посетил старца на другой день, вчерашняя больная пришла совершенно здоровой, а выгнанный господин пришел просить прощения. Старец его простил, и повторил свое приказание. Афонский монах ужаснулся, что старец, не боясь вреда для себя, творит исцеления. Преподобный ответил: «Я сие сотворил не своей властью, но это сделалось по вере приходящих, и действовала благодать Святого Духа, данная мне при рукоположении, а сам я человек грешный».
Чудеса, совершаемые старцем, были безчисленны: толпы обездоленных стекались к нему, окружали его. «Случилось мне однажды, – писал иеромонах Леонид (Кавелин, будущий наместник Троице-Сергиевой Лавры), – проезжать из Козельска в Смоленскую губернию. По дороге в уединенных деревушках поселяне, узнав, что я еду из Козельска, наперерыв спешили узнать что-нибудь о старце Леониде. На вопрос, откуда вы его знаете, они отвечали: «Помилуй, кормилец, как нам не знать о. Леонида? Да он для нас, бедных, неразумных, больше отца родного. Мы без него, почитай, сироты круглые».
Иначе относились к старцу некоторые духовные лица, в том числе калужский епархиальный архиерей преосв. Николай, который творил много неприятностей Оптиной Пустыни. Этот епископ имел твердое намерение сослать старца Леонида в Соловецкий монастырь для заключения. Предыдущий же епископ Калужский Никанор, будущий митрополит С.-Петербургский, уважал старца. В бытность преподобного в Калуге встречные лица, узнав его, становились на колени и кланялись ему в ноги. Увидев это, начальник полиции решил, что дело нечисто и сделал соответственное донесение епископу Никанору. Владыка вызвал к себе старца и на вопрос, как он верует, старец спел ему Символ веры по-киевски, т.е. начиная с низкой ноты и повышая тон до самой высокой. По пословице «рыбак рыбака видит издалека», добрый владыка понял, кого он видит перед собой и почему старцу кланяются в землю. Он задержал старца у себя в течение нескольких дней, ухаживал за ним, угощал его, так что старец два дня не ел, вернувшись домой. К сожалению, этот добрый архипастырь правил в Калуге недолго, тогда как епископ Николай правил долго и даже пережил старца.
Старчествование преп. Леонида продолжалось в Оптиной Пустыни с 1829 и до года его кончины, последовавшей в 1841 г., т.е. двенадцать лет. Этот промежуток времени старец переживал как почти непрерывное гонение. Когда он прибыл в Оптину Пустынь, игумен Моисей передал ему духовное руководство братией, а сам занялся исключительно хозяйственной частью и ничего не предпринимал без старческого благословения. Так же относился к старцу Леониду и брат игумена, скитоначальник Антоний.
Против старца восстал некто о. Вассиан, который себя считал старожилом в монастыре и не признавал старческого руководства. Этот о. Вассиан признавал только внешние подвиги умерщвления плоти. Подобный ему инок описан Достоевским в романе «Братья Карамазовы» под именем Ферапонта. Вассиан стал писать доносы на старца.
Однако в течение первых шести лет гонения еще не принимали крутого характера. Но с течением времени дело стало принимать более угрожающий оборот. Так, еще к начальному периоду относится запись некой Паши Труновой, сестры Павла Трунова, старцева ученика. Она рассказывает, что однажды в бытность ее в Оптиной Пустыни, старец Леонид запретил ей прийти к нему назавтра, так как «будет суд». «Кого же будут судить?», – спросила Паша. «Да меня же», – ответил старец. На другой день следователи допрашивали весь монастырь, но все показания благоприятствовали преподобному. Это было начало. С 1835 г., и особенно в 1836 г., гонения усилились. Кроме всех ложных донесений, калужский преосвященный получил еще через московскую тайную полицию анонимный донос с обвинениями по адресу старца и настоятеля. Говорилось, что последний несправедливо оказывает скитским старцам предпочтение перед живущими в монастыре и что скит причиняет монастырю большой урон, и если он не уничтожится, то древняя обитель разорится и т.д. Следствием этого доноса было то, что настоятель был вызван для объяснений, а старцу Леониду было запрещено носить схиму, т.к. он был пострижен келейно, и строжайше запрещено принимать посетителей.
Старца перевели из скита в монастырь и там переселяли из кельи в келью. Преподобный относился к этим невзгодам с полным благодушием; с пением «Достойно есть…» он самолично переносил на новое место икону «Владимирской» Божией Матери – благословение преп. Паисия Величковского старцу Феодору. «Однажды игумен Моисей, – говорит жизнеописатель преп. Леонида, – проходя по монастырю, увидел огромную толпу народа перед кельей старца, между тем как последовало из Калуги повеление архиерея никого не пускать к нему. Отец игумен вошел к старцу в келью и сказал: «Отец Леонид! Как же вы принимаете народ? Ведь владыка запретил принимать». Вместо ответа старец отпустил тех, с кем занимался, и велел келейникам внести к себе калеку, который в это время лежал у дверей кельи. Его принесли и положили перед ним. Отец игумен в недоумении смотрел на него. «Вот, – начал старец свою речь, – посмотрите на этого человека. Видите, как у него все члены телесные поражены. Господь наказал его за нераскаянные грехи. Он сделал то-то и то-то, и за все это он теперь страдает – он живой в аду. Но ему можно помочь. Господь привел его ко мне для искреннего раскаяния, чтобы я его обличил и наставил. Могу ли я его не принимать? Что вы на это скажете?». Слушая преподобного и смотря на лежащего перед ним страдальца, о. игумен содрогнулся. «Но преосвященный, – промолвил он, – грозит послать вас под начало». «Ну так что же, – ответил старец, – хоть в Сибирь меня пошлите, хоть костер разведите, хоть на огонь меня поставьте, я буду все тот же Леонид! Я к себе никого не зову: кто ко мне приходит, тех гнать от себя не могу. Особенно в простонародье многие погибают от неразумия и нуждаются в духовной помощи. Как могу презреть их вопиющие духовные нужды?».
Отец игумен Моисей ничего на это не мог возразить и молча удалился, предоставляя старцу жить и действовать, как укажет ему Сам Бог.
Старцу пришлось бы туго если бы не заступничество обоих митрополитов Филаретов. Митрополит Киевский защитил старца, находясь на чреде в Синоде, а также посетив Оптину Пустынь, где оказывал преподобному в присутствии епархиального архиерея особые знаки уважения. К митрополиту Филарету Московскому прибег письменно старец о. Макарий через епископа Игнатия Брянчанинова, который в юности был учеником преп. Леонида. Митрополит Филарет написал калужскому епископу: «Ересь предполагать в о. Леониде нет причины».
Незадолго до смерти старца опять возникли гонения на него и на монашествующих женских обителей, духовных дочерей оптинских старцев. Монахини были изгнаны.
Это гонение было основано на невероятном невежестве. Старца называли масоном, а святоотеческие книги, такие как творения Аввы Дорофея, данные им монашествующим, – «чернокнижием». Однако перед самой кончиной его монахини были оправданы, так что старец вздохнул свободно. Впоследствии лучшие ученицы преп. Леонида заняли начальственные должности в монастырях.
С первых чисел сентября 1841 года старец стал ослабевать и проболел пять недель.
Следующая публикация
Нет комментариев