Предыдущая публикация
Александр Проханов
Одоление ига
(продолжение, начало здесь )
Вторжение
"Слово к народу" было восстанием. Через головы политического руководства страны, через головы кремлёвских властелинов группа влиятельных советских граждан обратилась к народу, предупреждая народ о близком крушении государства, обличая перестройщиков, призывая народ к сопротивлению.
В "Слове к народу" не было призыва вывести на улицы танки и уничтожить перестройщиков. Там не было призыва к партии вывести на улицы миллионы коммунистов и гневной лавиной снести перестройщиков. Это была прокламация, призывы к бдительности, в которых таилась угроза власти, не имевшая формы организованного сопротивления.
"Слово к народу" подписали, помимо меня, Зюганов, Варенников, Распутин, Белов, академики, общественные деятели. Двое из них после краха ГКЧП спешно отозвали свои подписи, обеспечив тем самым своё преуспевание при новом режиме.
"Слово к народу" побудило протестные настроения в партии и обществе. Горбачёв едва не лишился поста генерального секретаря, иго на мгновение дрогнуло и отступило на шаг, чтобы продолжить своё могучее разрушительное наступление.
В эти дни я сблизился с Олегом Дмитриевичем Баклановым, секретарём ЦК. Великий человек, возглавивший космический проект "Энергия — Буран", мощной дланью объединивший тысячи конструкторских бюро, заводов, рудников, лабораторий, верфей, аэродромов, космодромов, университетов, академических институтов. Из этого могучего множества в космос ушла ракета "Энергия", а похожий на бабочку-бражника "Буран" облетел планету и сел на космодроме "Байконур". Олег Бакланов был представителем советских военных технократов, создавших небывалую советскую техносферу, выдерживающую натиск Америки.
Технократы говорили: "Мы можем сделать всё, что не противоречит законам физики". И позднее сетовали, что сами занимались физикой, электроникой, баллистикой, а политику и идеологию отдали кремлёвским дилетантам, которые завалили страну.
Олег Бакланов чувствовал приближение катастрофы. Ощущал, как исходящие из кремлёвских кабинетов приказы разрушают ткань государства, ведут страну к погибели. Он брал меня с собой в свои поездки, и в Германии, в Западной группе войск, мы наблюдали, как готовится к бегству из Германии великая армия. Встречались с представителями могучей немецкой спецслужбы "Штази" и слушали трагические жалобы немецких разведчиков о том, как КГБ сдаёт их врагу.
В Афганистане мы встречались с Наджибуллой в момент, когда советские войска уже ушли из страны и Шеварднадзе заключил с американцами договор о прекращении войны в Афганистане. По этому соглашению Советский Союз вывел войска и прекратил снабжение афганской армии боеприпасами, топливом, танковыми маслами. Американцы же после ухода из Афганистана 40-й советской армии лишь усилили эти поставки. Наджибулла со своими печальными чёрными глазами рассказывал, как стоят без топлива и масел танки, как не могут взлететь самолёты, а моджахеды, оснащённые американским оружием, берут под контроль города и селения. Скоро этот сильный, утомлённый войной и политикой афганский лидер, изуродованный пытками, висел на дереве вниз головой.
На великих уральских оборонных заводах Бакланов собирал совещания "красных директоров" — могучих управленцев, создававших ракетно-ядерный щит страны. Бакланов просил меня выступить перед директорами, изложить мои представления о возможных последствиях перестройки. Директора слушали меня, снисходительно усмехались, не верили моим мрачным пророчествам о разрушении экономики и закрытии заводов. Они не ведали, что вручённые им величайшие производства очень скоро будут разгромлены. Их уникальное оборудование превратится в ржавые груды. Секретные чертежи самолётов и танков перейдут в руки офицеров ЦРУ, наводнивших советские секретные лаборатории и заводы. Бакланов чувствовал приближение погибели, но был бессилен ей противодействовать.
И на Новой Земле, где мы исследовали ядерный полигон, он стоял на каменном берегу: худой, печальный. И море выносило к берегу расщеплённые доски, как остатки погибших в буре кораблей. И он сказал мне, что такая же судьба ждёт Советский Союз.
Мы основали газету "День". Она стала ковчегом: в ней спасались все, кого накрывал потоп. Они искали защиты от клеветы, шельмования, они несли с собой на ковчег ценности, сберегая их от осквернения. Эти ценности продлевали их век, позволяли им дышать и жить.
Газета "День" — вместе с газетой "Советская Россия" и журналом "Наш современник" — были оружием. "День" уступала по мощи несметной армаде демократических газет, радиостанций и телевизионных программ. Каждый номер газеты напоминал боевой корабль, выходивший в открытое море, где его поджидали линкоры, миноносцы и подводные лодки противника, и он, продырявленный сотнями снарядов, продолжал сражаться и раненый уходил в свою гавань, чтобы залатать заплаты, пробоины, оснастить орудия снарядами и выйти биться с демократическими газетами-гигантами.
На страницах газеты "День" выступили все те, кто позднее вошёл в Государственный комитет по чрезвычайному положению. И я — редактор газеты — познакомился со всеми, кто позднее поднял восстание против ига, столь печально и бездарно проигравшее.
Я был знаком с маршалом Язовым. Не раз бывал в его кабинете. И однажды в моём присутствии Язову доложили о начале ферганских событий.
Был знаком с Валентином Варенниковым, знаменосцем победы. Когда в Карабахе по моей просьбе он посадил в Гянджи военный транспорт с офицерами, возвращавшимися в Москву после бакинских событий. Транспорт принял меня на борт. Тогда впервые я увидел полковника Лебедя, читавшего книгу. И этой книгой были воспоминания Деникина.
Я познакомился с главой КГБ Крючковым. Во время митинга на Манежной, когда площадь заполонила громадная тёмная, угрюмая толпа, и я был представлен Крючкову, меня поразил этот маленький, сухонький, со слабым рукопожатием человек, возглавлявший всемогущее ведомство.
Я несколько раз бывал в колхозе Василия Стародубцева, он показывал мне свои закрома и коровники. И я в моих статьях воспевал этого тульского русского земледельца.
Я познакомился с Валерием Ивановичем Болдиным во время целинных поездок, где я описывал битвы за целинный урожай. Был знаком с Александром Ивановичем Тизяковым, директором мощного уральского завода, которого прочили в будущие премьер-министры.
Борис Карлович Пуго запомнился мне своим внешним благородством, мягкими деликатными суждениями, дружеским рукопожатием.
Всё это были достойные люди. Они верно служили Родине. У них не было роскошных дворцов и вилл, не было личных самолётов и "Мерседесов". Они не держали свои накопления в швейцарских банках. Они были слабаки, им не хватало воли, не хватало идеи. Среди них не было Дэн Сяопина, не было человека, который в случае победы ГКЧП предложил бы стране новый курс, новую философию, новый, ожидаемый народом вектор развития.
История отвернулась от них, ей было скучно в их среде. Ветер истории сорвал с них шляпы, поднял полы их пальто и вывел из русской истории. Хвала им. Но на их надгробьях начертана надпись: "Ты был взвешен и найден слишком лёгким".
Горбачёв — этот ставленник ига — был израсходован. Он утомил страну своей говорливостью и пустопорожностью, непрерывным повторением одних и тех же несбыточных мечтаний. Народ устал от него. Изнемогал от великой разрухи. Сладкое опьянение перестройки сменялось тяжким похмельем. Иго искало замену Горбачёву и нашло эту замену в Ельцине.
Ельцин, рождённый из ребра Горбачёва, шёл ему на смену. Был сфабрикован и прошёл обработку на тайном конвейере, где иго готовило своих ставленников для будущей покорённой страны. Ельцин отслаивался от либерального Горбачева своими ультрарадикальными коммунистическими представлениями, требуя чуть ли не красного террора. Эта маска слетела с него, и он напялил другую — маску русского националиста, встречаясь с представителями общества "Память". Он был антисоветчик, националист, ратовавший за распад империи, которая выпила из русских все их исторические силы. И взамен этой маски иго предложило ему маску западника, демократа, ещё более радикального, чем Горбачёв, готового немедленно трансформировать государство под лекало наступавшего ига.
С этой маской Ельцин отправился на смотрины в Сиэтл, где по-собачьи помочился на шасси самолёта, продемонстрировал свою убогость и никчёмность, был назначен игом в наместники покорённой России.
Поражает вырождение советских коммунистических лидеров: от великого Сталина, создавшего небывалое государство, одержавшего мистическую победу, стремившегося создать нового человека и новое светоносное человечество, к бескультурному прагматику Хрущёву, мечтавшему сделать из Советского Союза подобие Соединённых Штатов, к Леониду Брежневу, погрузившему страну в празднества, фестивали, юбилеи, в которых рождалась коррумпированная советская бюрократия — будущая опора ига.
Андропов собирал вокруг себя референтную группу, обсуждал рентабельность Советского Союза, помышлял о расчленении СССР, сбросе обременительных азиатских окраин.
Черненко заразил страну астмой, сопровождал свои речи о скором торжестве коммунизма сиплым кашлем.
И наконец — Горбачёв и Ельцин, эти исчадия гибнущего советского коммунизма, скунсы, изгадившие сталинский мундир. Хитроумный интеллект ига создал из Ельцина параллельный центр, второй центр власти, противоположный горбачёвскому союзному центру. Два этих центра соперничали, погружали политическую жизнь страны в непрерывные распри. Оба эти центра управлялись из бункера, где пряталось иго. Оно управляло поведением Горбачёва и Ельцина. Оно регулировало уровень их конфронтации, оно готовило переход власти от союзного центра к параллельному — федеральному, от Горбачёва к Ельцину. Оставалось понять, как произойдёт эта передача, как союзные полномочия переместятся от Горбачёва к Ельцину, как Ельцин установит контроль над армией, госбезопасностью, финансовыми и экономическими структурами.
Спецоперация "ГКЧП" обеспечивала этот переход.
По замыслу ига Горбачёв создал группировку, состоящую из виднейших чинов государства и партии, недовольных перестройкой, испуганных надвигавшимся хаосом. Горбачёв поручил этой группе вернуть страну к управлению, подавить источник хаоса — и Ельцина, и окружавших его демократов.
На время этой грязной работы Горбачёв устранялся, уезжал из Москвы в Форос, имитируя нездоровье. Исчезновение Горбачева создало в стране конституционный вакуум — три дня безвластия, необходимых членам ГКЧП, чтобы интернировать Ельцина и пару десятков его сторонников. Устранение Ельцина и его сторонников, разгром параллельного центра обеспечивали стране единоначалие. Горбачёв возвращался в Кремль, получая из рук ГКЧП очищенную от Ельцина власть.
Крючков, управлявший ГКЧП, был ставленником ига. Продукт конвергенции двух разведок: советской и американской, он был инструментом ига и не отдал приказ интернировать Ельцина. Тот безбедно вернулся в Москву, залез на танк и провозгласил ГКЧП низложенным, путчистов — вне закона.
Гэкачеписты, видя себя обманутыми, кинулись в Форос, умоляя Горбачёва вернуться в столицу и занять своё место в Кремле, но Горбачёв прогнал гэкачепистов из Фороса и швырнул их на растерзание толпы. Они были арестованы. Был срезан весь слой высокопоставленных противников перестройки.
Ельцин, воспользовавшись конституционным вакуумом, захватил все государственные полномочия, а когда Горбачёв вернулся из Фороса в Москву, Ельцин не вернул ему эти полномочия, нарушив Конституцию СССР, совершив свой первый государственный переворот.
ГКЧП, этот бессмысленный, запоздалый отпор был инструментом ига, и он бесславно сгинул вместе с великой страной. Перестройка — это грандиозный проект ига по уничтожению советского государства. ГКЧП — заключительная спецоперация, венчавшая этот ужасный проект.
#ДвижениеЗаПравду #СРЗаПравду #ЗахарПрилепин #ЗАПРАВДУ
Следующая публикация
Свежеиспеченный иноагент Александр Архангельский картинно игнорирует вежливый вопрос из зала
На Украине снизилось число согласных терпеть тяготы конфликта
Офицер Александрийской бригады "Рассвет" рассказал короткую историю о солдате,
Нет комментариев