Если теория живая, то она должна меняться. Хорошая критика обязательно изменит предмет, к которому приложена. Да и зачем нам критика, которая ничего не изменит? В связи с этим нужно отказаться от страха, что марксизм будет меняться. Впрочем, если марксизм не является оружием пролетариата, то он не представляет никакой ценности и остается лишь интеллектуальной игрушкой в головах узкой группы сектантов. Поэтому, если в результате критики, марксизм удастся вернуть на родину — в руки пролетариата в качестве оружия его освобождения, то такие изменения точно оправданы.
Рассматривая марксизм через призму его не самых лучших представителей, можно сказать, что в марксизме нет ничего интересного, особенно политически. Сам Маркс говорил, глядя на своих французских последователей: «Я знаю только одно: я не марксист». Он имел в виду тех, кто смотрел на теорию как на что-то неизменное, что нужно просто запомнить и применять в любых случаях. Отсюда следует, что по мнению Маркса есть некая сущность его взглядов, которая требует не зубрёжки, а мышления.
В этом плане нам близка позиция Лукача, что марксизм — это не набор готовых ответов (чем грешил даже Энгельс, не говоря уже об откровенных догматиках), а метод, т.е. способ мышления. Причём этот способ должен быть направлен на изменение действительности. И если мы обнаруживаем что-то новое в жизни, что не соответствует каким-то выводам в марксизме, то марксизм обязан изменить свои выводы, поскольку главное — это мыслить действительность такой, какая она есть, а не слепо следовать за готовыми решениями, которые возможно, уже не работают. Хотя в чём здесь специфика именно марксистского мышления, по сравнению с мышлением как таковым?
В таком рассуждении марксизм как-будто накладывает ограничения на мысль, после чего мысль становится «марксистской». В этом плане «марксистское мышление» становится отрицанием мышления, становится орудием в руках «партии порядка». И нам такой марксизм не нужен. Это именно такой марксизм, который называют догматическим. Нам же нужен марксизм, являющийся орудием в руках «партии мышления», среди членов которой Маркс является достойным товарищем.
Любимый аргумент христиан/мусульман/кого-угодно в дискуссиях, состоит в том, что учение абсолютно верное, доброе и разумное, но только вот люди начинают впадать в крайности, неправильно его понимают, выделяют отдельные части и т.д. Но к точно такому же аргументу в защиту марксизма прибегает и Лифшиц:
«дурное применение истины, по верной мысли Белинского, не есть аргумент против самой истины»
Как будто и не поспоришь. Хотя скептик бы возразил, что факт дурного применения не означает, что за ним обязательно стоит истина. Но это возражение легко кроется перечислением известных фактов марксизма, которые призваны доказать, что за ним стоит именно истина — это и «Капитал» Маркса, признаваемый даже его противниками, это и достижения плановой экономики, и подлинное демократическое управление в советах и многое другое.
Однако проблема позиции Лифшица куда более глубокая. Фраза «дурное применения истины» уже странная. Как так получается, что истина имеет дурное применение? Тут не столько важно впадать в религиозный припадок, защищая истину, сколько понять, как сделать её применение верным, т.е соответствующим ей самой?
Нужно вообще на другое смотреть, не столько на то, что мы называе истиной, сколько на применение. Само применение и есть реальность. У Лифшица получается применение отдельно — истина отдельно. Хотя на самом деле конкретность истины — это и есть применение.
Лавинообразное деление ядер урана, приводящее к выделению колоссальной энергии, спрятанной в веществе, может быть применено по разному. Хиросима и Нагасаки ничуть не меньшая истина деления ядер, чем светящаяся в квартире лампочка.
Можно ли сказать, что применение научного открытия может быть вредным? Легко! Но глупо будет отрицать то, что вредное применение уже содержится внутри научного открытия. Тот, человек, который берётся за это судить само научное открытие попросту не замечает, что не открытие убивает людей, а сами люди делают это возможным. Исторические условия диктуют конкретность истины, они же являются обязательной формой жизни истины.
Лифшиц усиливает изначальный аргумент:
«Марксизм не отвечает за вульгаризацию его идей, так же как христианство не отвечает за тупость богословских споров…»
Так кто же отвечает тогда? С кого спрашивать? Значит ли это, что христианство само по себе верное, если богословы неумны? И где существует христианство, кроме как в невежественных богословах, ещё более невежественных паствах и политиках?
Пусть попы не отвечают за глупости своих единомышленников. Марксизм ДОЛЖЕН отвечать за вульгаризацию его идей. В этом его сила. Объяснение массам всех положений, доведение до кристальной ясности каждого пункта, разъяснение - разъяснение - и ещё раз разъяснение. Спор, убеждение и непримиримость с любыми точками зрения, которые выступают против верного применения его идей. Именно применение идей в марксизме было всегда краеугольным камнем, тем, что называют критерием истины. Это нормальное состояние живого мыслящего марксизма. А знание истины, не претендующее на истину общественную, марксизму не интересно. И никогда интересно не было.
У Лифшица можно встретить даже такое утверждение: «в известном смысле марксизм действительно означает конец развития» имея в виду, что в буржуазную эпоху ничего лучше уже не придумаешь. И рассуждать так вполне допустимо, если ты живёшь в контексте господства марксистского дискурса. Если полагать, что марксизм в том виде, в котором он есть — уже высшая стадия развития мысли, то почему он малоинтересен широким массам? И что нам толку от того, что мы провозгласим марксизм, последним словом в общественной теории, если обществу до него нет дела. В текущих условиях это получается именно догматизм. Именно сектантство, довольствующееся приверженностью к тайному знанию, недоступному для общества. Стало быть наша задача состоит в том, чтобы сделать с ним что-то после чего он станет сознанием масс.
Все вышеприведённые цитаты Лифшица — не самые лучшие его аргументы в защиту марксизма. Лучшим аргументом против проверки марксизма мы считаем следующее утверждение:
«... Лишь бы эта проверка не превратилась в обывательскую смуту, ломающую связь идей, стоивших человечеству немало благородных усилий, не говоря о жертвах кровавых и бескровных. Лишь бы лихорадочное "чувство нового" не внушило нашему современнику желания снова стать на четвереньки.»
Именно поэтому столь важно дорасти до критики марксизма. То есть впитать в себя марксизм настолько, насколько это возможно, перепробовать все ходы и приёмы, которые он способен предоставить и только после этого браться за критику. Таким образом критика марксизма может быть только самокритикой. Никакая внешняя критика со стороны «ползающих на четвереньках» мыслителей не сможет послужить развитием для теории. Всё что она сможет — лишь уподобиться варварам, завоевавшим Рим, но не умеющим пользоваться достижениями Римской цивилизации, откатить историю назад до аграрного состояния. Критика, приводящая нас к утверждению животного состояния, нам не нужна.
Крах всех социализмов в мире и в первую очередь крах СССР заставляют нас задать вопрос, что с марксизмом не так? В чём корень тех проблем, из-за которых он так и не смог осуществить последнюю строчку своего манифеста? И эти вопросы рано было бы задавать в 2000-е, но спустя треть века уже стоит эти вопросы поставить ребром.
Существует распространённое мнение, что марксизм потерпел поражение из-за буржуазии, которая мешает распространению его идей. Назовем эту точку зрения «слабенький марксизм». Утверждается, что с самим марксизмом всё в порядке — просто бери и пользуйся. Это всё равно что сказать, что трактор хороший, качественный, пригодный, но не может вспахать землю, потому что сама земля сопротивляется его движению.
Так как эта позиция считает, что с марксизмом всё в порядке и он со всех сторон всесилен и верен, то возникает следующий тезис: «борьба еще не окончена». Он состоит в том, что марксизм, представленный чаще не Марксом, а советскими брошюрами, по-прежнему эффективен, и его можно и нужно использовать сегодня, чтобы достичь целей, которые ставил Маркс. Однако такой подход игнорирует развитие самого капитализма и его защитные механизмы, не учитывает, что капитализм уже вобрал в себя весь советский опыт как стадию своего роста.
В ходе дальнейших рассуждений мы наверняка найдем еще клишированные позиции, но одно у них будет общим — это утверждение, что с марксизмом все в порядке и он не должен подвергаться критике. В эпоху реакции закостенелые формы жизни укрепляют и закостенелые представления о путях её изменения. Отсюда ревностное отношение к любым попыткам критики этих представлений. Хотя эпоха требует от нас изменение способов изменения жизни — действовать по-новому.
Почему это не ревизия? Ревизия в марксизме в первую очередь представлена Бернштейном, который уводил революционное движение на путь реформ и примирения между классами. А мы и так сейчас живем в условиях идеологического господства классового мира. Отсюда ревизионизм просто невозможен. Тем более, сегодня каждый социалистический школьник сможет уличить, если мы вдруг в своей критике начнем заниматься чем-то подобным. Самое главное, что нужно здесь отметить, это то, что нельзя, боясь ревизии, запрещать себе мыслить.
Мы не собираемся отбирать оружие у пролетариата и передавать его буржуазии, не пытаемся представить интересы буржуазии как интересы пролетариата, мы не собираемся сдавать позиции пролетариата в теоретической борьбе, наоборот, нас заботят условия победы пролетариата и именно в связи с этим нас интересует состояние его теоретического оружия. Интересует насколько оно действительно пригодно для того, чтобы служить пролетариату преодолевающему классовый характер общественных отношений в постсоциалистическом мире.
Чего же мы хотим? Нам критика марксизма важна только с одной целью: понять, что мы можем сделать здесь и сейчас в условиях, которые ведут человечество к вполне предсказуемому концу.
Олег Ткач
#олегткач
Присоединяйтесь к ОК, чтобы подписаться на группу и комментировать публикации.
Комментарии 1
Теорией становится то, к чему приводит его применение.
Например, политэкономия и истмат, как пример этого применения.