МОНАХ ИЕРОНИМ

Я говорил о старцах, а теперь мне хочется рассказать о послушнике, глинском монахе Иерониме. Я уже писал о нем в воспоминаниях о схиархимандрите Серафиме. Жизнь монаха Иеронима может служить примером истинного послушания.
После закрытия Глинской пустыни он по благословению отцов приехал в Сухуми и нес послушание на клиросе в Преображенской кладбищенской церкви, настоятелем которой в то время был протоиерей Петр Самсонов. Эта церковь находилась в селе Тависуплеба, которое слилось с городом. В Глинском монастыре отец Иероним исполнял послушание на кухне, был помощником повара и прислуживал за трапезой. Он отличался необычайным смирением и молчаливостью. В Преображенской церкви он тоже в свободное от богослужения время готовил пищу для нескольких монахов, которых во время гонений приютил отец Петр, а также для гостей, приезжавших в храм из других городов. По воскресеньям устраивалась общая трапеза для всех прихожан.
Отец Иероним не вступал в разговоры – он постоянно беседовал с Богом и поэтому казался далеким от людей и чуждым этому миру. Все послушания от настоятеля, имевшего добрый, но крутой нрав, он исполнял беспрекословно. Он не убегал и не прятался от людей, но в то же время был не с ними. Когда отец Иероним быстро шел на послушание, он казался бесплотным существом, которое скользит бесшумно, как тень. Он не опускал головы, как делают некоторые монахи, но взор его был устремлен в землю. На вопросы он отвечал двумя-тремя словами и снова принимался за какое-либо дело. Когда я смотрел на него, то мне казалось, что передо мной преподобные Акакий или Досифей – эти примеры послушания.
Отец Иероним тяжело болел. У него обнаружилась открытая форма чахотки. Он на глазах у всех сгорал, но до конца жизни не оставлял послушания. По своей неопытности я предложил ему переехать в примыкавшее к городу Очамчира село Илори (где я служил настоятелем храма), считая, что там у него будут лучшие условия и врачебный надзор. Но он, слегка улыбнувшись, тихо сказал: «Старцы заповедовали не покидать своего места, если оно само не прогонит тебя». Отец Петр окружил его вниманием, каким только мог. Он говорил, что не встречал подобного монаха, который бы в молодом возрасте достиг святости старца.
Последний раз я видел отца Иеронима перед его смертью. Стояло лето, но он дрожал от озноба. Отец Петр благословил его сесть в ванну с горячей водой, чтобы согреться. Я увидел в нем малого ребенка. Тело его исхудало и прилипло к ребрам, и внешне он походил на живого мертвеца: странно было, что в нем еще теплилось дыхание. Я сказал: «Прости меня», – только два слова, чтобы не утомлять его. Он еле ответил шепотом: «Бог простит». Это были последние часы его жизни и, может быть, последние слова.
Когда я вспоминал монаха Иеронима в разговоре с отцом Серафимом, то лицо старца просветлялось и взор его становился радостным, как у учителя или мастера, с которым говорят о любимом ученике, постигшем глубину его искусства. Монах Иероним был для нас живым образом того, какой духовной высоты можно достигнуть послушанием. Он стал носителем духа древнего монашества с его тайными дарами. Этот дух выше слова; он передается непосредственно от старца к послушнику как непрерывающееся предание, как огонь зажженной свечи к другой свече, через прикосновение фитиля к горящему пламени.
* * *
Многих монахов-изгнанников приняла в свое лоно Иверская земля. Иверские подвижники, мученики и преподобные дали им место рядом с собой, как своим братьям. Из Глинского монастыря Рождества Пресвятой Богородицы они пришли в страну жребия Божией Матери. Они всегда пребывали под Ее покровом.
Архимандрит Рафаил (Карелин),
из книги «ВСТРЕЧА С ПРОШЛЫМ».