Предыдущая публикация
ПРОДОЛЖЕНИЕ…
И среди народа отец Савва мог сохранять внутреннее
безмолвие. Рядом с ним мне вспоминались слова преподобного Феодора Скитского: «Или удаляйся от людей, или будь для них, как меч».
Монашеская жизнь — это концентрация на самом главном: на богообщении, которое достигается через молитву и очищение ума от помыслов и фантазий, пробуждающих страсти и грехи в нашем сердце. Молитва требует внутреннего безмолвия, при этом душа становится особенно чуткой к внешним впечатлениям, в том числе к слову. Слово воспринимается как шум, нарушающий тишину. Вместе со словами в душу врываются впечатления, образы и картины — враги молитвы, поэтому длительные беседы угнетают душу монаха, приводят его в состояние внутреннего опустошения и усталости. Этого не понимают мирские люди, которые беспрерывно пребывают в грохочущей кузнице мира, в буре своих помыслов и страстей; для них разговор — это шум в привычном шуме, а для некоторых даже разрядка. Есть цветы, которые могут жить только в парнике; если открыть окошко парника, то они болеют и гибнут. Так монах может жить только в атмосфере внутренней тишины и молитвы; посреди мира, который через слова врывается в его душу, он болеет и чахнет. Источник силы для монаха — это обращенность духа к Богу, духа, который в то же время очень нежен и уязвим.
С наступлением холода осыпаются листья у деревьев: они будто умирают до весеннего тепла. Жизнь теплится в них, но они погружены в глубокий сон. То же происходит и с человеческим духом: подавленный шумом этого мира, потоком слов, вихрем впечатлений, которые врываются в душу и опустошают ее, дух как бы скрывается и отступает — это его самозащита; вместо него действуют силы души — более грубые и поэтому более выносливые.
Дух оживает снова, когда наступает внутренняя тишина, когда пробуждается молитва. Поэтому старцы любят тех, кто говорит обдуманно и кратко, кто не продлевает бесед с ними, кто не становится вором их молитвы. Любимый ученик Господа апостол Иоанн Богослов отличался молчаливостью. Он был обращен к своему сердцу, был погружен в созерцание, которое выше слова. Он был любимым учеником именно потому, что его душа, пребывающая в безмолвии, могла вместить больше Божественного света — Божественной любви, изливающейся на всех.
Когда я шел к отцу Савве, у меня было много вопросов, а при встрече с ним они вдруг исчезали, даже забывались, как будто были разрешены не словом, а силой благодати, словно сама встреча с ним уже была ответом. Про отца Иоанна Кронштадтского говорили, что слово его было с властью. Эта власть ощущалась человеком и в словах отца Саввы. Однажды, будучи в Сухуми, старец благословил своего послушника читать вслух житие святого мученика Василиска. И знакомое нам повествование прозвучало по-иному, оно словно ожило: мы чувствовали близость мученика Василиска, как будто он сам помогал читать свое житие и разворачивал страницы своего мученичества перед нашими глазами. Потом отец Савва сказал: «Какое “сочное” житие!».
Молитвы и возгласы отец Савва произносил несколько обрывисто и резко, словно воин на поле боя, возвещающий то о близости врага, то о победе. Когда он молился, возникало чувство, что он видит того, к кому обращается, видит не «как живого», а именно — живого.
Архимандрит Рафаил (Карелин),
из книги «ВСТРЕЧА С ПРОШЛЫМ»
Следующая публикация
Комментарии 3