ПОСЛЕДНЯЯ ВЕРСТКА ВО ВЛАСТИ СОЛНЦА

Текст на обложку
Сергей Каратов родился в 1946 году на Южном Урале, на золотом прииске Тыелга недалеко от Миасса. Стихи начал писать в студенческие годы в училище. Затем окончил Литературный институт имени А. М. Горького, поэтический семинар Евгения Долматовского.
Пишет стихи, прозу, публицистические и литературоведческие статьи. Публиковался на многих сетевых литературных порталах, в «Литературной газете», журналах «Юность», «Октябрь», «Новый мир» и других изданиях. Автор тринадцати книг стихов и большого романа. Участник международных поэтических фестивалей. В 2019 году стал лауреатом национальной литературной премии «Поэт года». Состоит во многих творческих объединениях, в том числе – Российском союзе писателей. Книга издана Оргкомитетом премии «Поэт года».
 
Сергей Каратов
ВО ВЛАСТИ СОЛНЦА
Москва
Издательство
Российского союза писателей
2021
 
УДК 82-1
ББК 84(2Рос=Рус)
К21
В оформлении книги использованы фотографии
из архива автора
К21 Каратов, С. Ф.
Во власти солнца / Сергей Каратов . – М. : Издательство РСП, 2021. – ??? с. : ил. – (Серия : Лауреаты национальной литературной премии «Поэт года»).
ISBN 978-5-4477-3063-5
«Во власти солнца» – новая книга стихов лауреата национальной литературной премии «Поэт года» Сергея Каратова. В неё вошли преимущественно произведения последних лет. Эти годы оказались необыкновенно плодотворными для автора. Разнообразие поэтических средств, богатый словарный запас, изящное владение ритмикой создают сплав высокой гражданственности и лиризма. Не случайно стихи Сергея Каратова продолжают привлекать видных композиторов-песенников. Книга издана Оргкомитетом премии «Поэт года».
16+ В соответствии с ФЗ № 436.
УДК 82-1
ББК 84(2Рос=Рус)
ISBN978-5-4477-3063-5 © Каратов С. Ф., 2021
 
ОТ ИЗДАТЕЛЬСТВА
Оргкомитет премии «Поэт года» представляет вашему вниманию книгу Сергея Каратова – лауреата в основной номинации за 2019 год. Национальная литературная премия «Поэт года» учреждена Российским союзом писателей с целью поиска новых талантливых авторов, способных внести вклад в русскую литературу. Отбор номинантов проводится среди авторов, публикующих свои произведения в интернете, где каждый получает шанс быть замеченным, прочитанным и оценённым. Произведения всех соискателей, независимо от места жительства и известности в литературных кругах, рассматриваются на равных условиях. Финалистов и лауреатов премии определяет Большое жюри, в которое входят известные писатели, поэты и деятели культуры. Премия «Поэт года» – одна из крупнейших в России по количеству участников, что обеспечивает ей особое место в ряду литературных премий как самой представительной для аудитории пишущих людей.
Главная награда для каждого писателя – издание его книги. Поэтому приз лауреата премии «Поэт года» – выпуск книги в Издательстве Российского союза писателей за счет Оргкомитета премии. Такую книгу вы держите сейчас в руках. За ней стоит большой труд как самого автора, так и многих экспертов Большого жюри и Оргкомитета премии, проделавших серьёзную работу по поиску и поддержке талантливых писателей, которыми так богата наша страна. Надеемся, что данная книга привлечёт внимание читательской аудитории.
Оргкомитет премии «Поэт года»
 
ОТ РЕДАКЦИИ
Биография Сергея Каратова, поэта классической русской школы, богата самыми разными фактами и событиями. Детство и юность на южноуральском золотом прииске Тыелга, учеба в Миасском педучилище, работа взрывником в сейсморазведочной партии – таким было начало пути. В студенческие годы он стал писать стихи, а потом, в 1968 году, начинающий двадцатидвухлетний автор попал на занятия литературного объединения «Ильменит» при газете «Миасской рабочий». Этим объединением руководил уральский журналист, поэт и прозаик Михаил Петрович Лаптев, которого Сергей Каратов считает своим первым учителем в поэзии. Ведь именно после встречи с М. П. Лаптевым, после занятий в его литературной студии стали появляться публикации: сначала – в местных газетах, потом – в региональных журналах, среди которых были престижные и авторитетные издания, например, «Урал» и «Уральский следопыт».
Вторым учителем стал Евгений Аронович Долматовский, мастер на поэтическом семинаре в Литературном институте имени А. М. Горького. Сейчас Сергей Каратов – настоящий, давно состоявшийся профессиональный литератор: в 1983 году он был принят в Союз писателей СССР, а за свою творческую карьеру создал тринадцать поэтических книг, большой полномасштабный роман, множество литературоведческих критических статей. В его авторском архиве есть публикации в «Литературной газете», «Юности», «Смене», в солидных толстых журналах, среди которых и «Октябрь», и «Новый мир», а также во многих современных журналах и интернет-изданиях в России, Германии, Израиле, США и других странах. Сергей Каратов участвовал в литературных фестивалях в СССР, России и за рубежом, помогал начинающим поэтам, которые приходили заниматься в его литературную студию «Звезда» – так же, как он сам много лет назад пришел в «Ильменит».
Его поэтическое мастерство многогранно, но самые чистые ноты и самые яркие краски почти всегда – в строках о родном крае. Сергей Каратов – поэт Урала. Природа в его стихах неразрывно связана с жизненной философией, с предназначением человека и поэта, с осознанием своего пути:
Я за словом, как за летом,
Журавлёнком вдаль тянусь,
И когда-нибудь
На этом
Я жестоко обманусь.
В этом и есть путь поэта: тянуться за словом, ловить его, находить единственное верное – и воспевать жизнь. Самую разную, со всеми ее радостями и печалями:
С её суровостью и грязью
И с вовлечённостью в полёт.
С её стремлением к надежде,
С её служением добру.
Поэзия Сергея Каратова – именно о жизни. Даже в самых горьких своих строках автор показывает читателю светлое, лучшее. И мы надеемся, что читатели этой книги увидят в стихах что-то близкое, важное и созвучное своей душе.
 
ПО ВОЛНАМ СЛОВ
Сергей Каратов – лирик с широким кругозором: на природе, в городе, в отношениях с людьми. И при этом сохраняющий молодость восприятия: «Мальчишеский азарт во мне сидит поныне» – своеобразный рефрен его стихотворения о рыбалке «Под ивовым кустом хвостом ударит щука…»
Разве можно забыть о сказочной щуке, примелькавшейся в нашем воображении? Но куда деваться, приходится «трындеть по щучьему велению», а писать-то надо «по своему хотению». И помнить: «Коль щука ведает глаголами, то говори с зубастой ласково!..»
Да, ласково, и своим словом, своей чуть ироничной, лирически проникновенной интонацией, устремляющейся по волнам слов и чутко улавливающей их звукопись: «Ива, иволга и Волга мне покоя не дают».
Леонид Воронин, литературовед
 
ОТ АВТОРА
Эта книга – знаковая, вбирающая в себя разные пласты времени, которые накладывались друг на друга, меняя наши представления об окружающем мире в связи со сменой общественной формации, переходом в новое тысячелетие, отказом от главенствующей роли литературы в нравственном становлении нового человека.
В книгу «Во власти солнца» вошли стихи разных периодов, отобранные мной с целью показать читателю, что лирические произведения – вне времени. Пока человек живёт работой мысли и движением эмоций, он всегда будет интересоваться поэзией, как бы не пытались принизить её роль в развитии общественного сознания.
Мне нравится фотография деревца, которое выросло на подгнившем пне, оставшемся от огромного дерева советской литературы. Образ глубоко символичный: на опыте прошлых поколений появляется молодая поросль, которая должна явиться прологом к литературе будущего, очищенной от наносной субкультуры, мешающей развитию здоровой атмосферы в нашем обществе.
Сергей Каратов
 
ДЛИННЫЕ ЛИНИИ ЛИВНЯ
 
Пассионарий
Хочу на тёмной стороне Луны
Расставить фонари на валуны;
Пусть те, кто на Луну переселился,
Со светом жил и вдоволь веселился.
Хочу им дать тепло, включить лезгинку,
Залить водой им каждую низинку,
Пустить им рыбу, удочки раздать,
Учить возьмусь, как жизнь им возрождать.
Тоскливо бродят бедные по краю,
Однажды не допущенные к раю.
Надеюсь очень, что удастся мне
Рай воссоздать на тёмной стороне.
 
Ночь на родине
В седой туман окуталась елань.
За светом вслед
умчалась пятитонка.
А где-то вдалеке собачий лай
Густую темь проламывает звонко.
Литых стволов удерживая мощь,
В других веках орудуют коренья.
Уже заметно,
как сместилась ночь,
Таящая возможность повторенья.
В родном краю, а кажется в чужом.
Куда тебе: налево иль направо?
Но Млечный Путь,
что в лужах отражён,
Теперь твоим становится по праву.
И хорошо, что нечего нести.
И на тебя никто не посягает.
Лишь две звезды на всём твоём пути
Издалека
мигают и мигают.
* * *
В том, что страна расчленена,
На тёмных силах вся вина;
Не с саблей, а с душой кривою
пришедших к нам…
Но даль ясна.
Пей воду мёртвую, страна!
Шагну на зорьке – за живою.
1992
 
Скоропостижность
Передоза. Рухнул путепровод.
Не к добру закрытая аптека.
Смерть всегда подыскивает повод,
Чтобы обесточить человека.
Утраты
Всё немощней с годами становясь,
Активней налегаешь на аптечество
И постепенно разрываешь связь
С прекрасной половиной человечества.
 
Рог изобилия
Переливать из пустого в порожнее
Тоже бы следовало осторожнее.
Вдруг на людей из порожнего рога
Выльется много…
* * *
Вместе с радостью творческих взлётов
настигает язвительный слог.
Бог избавь
от сведения счётов
с тем, кто дик и душою убог.
В новом дне, что скользнёт к изголовью,
никого не гони от крыльца;
излечи сироту от злословья,
огради от безверья
слепца.
 
Свой берег
Потянет вдруг уйти в бега,
Багаж таская.
Весь день шлифует берега
Вода морская.
Ветрами свёрнуты в рулон
Все кипарисы.
Курортной жизни эталон –
Приезд актрисы.
Ничто не встало на пути
В тот край волшебный,
Где очень хочется найти
Покой душевный.
Где море томно ворошит
Веков каменья,
Где можжевельник и самшит
Укрылись тенью.
Где удивляет водопад
Литьём узорным,
Где мысль приходит невпопад
В селенье горном:
Ты мог бы здесь устроить кров,
В местах ли детства,
Средь золотых ночных костров
Сесть по соседству.
С одной из тех, что взглядом жгла,
Красой пленяла.
…Сгорели те костры дотла,
Тоска объяла.
Тот образ многих был родней.
Идёшь по краю,
Девичьи судьбы со своей
Перетирая.
Душа в исканиях вольна,
И без истерик!
Прибиться дабы, и волна
Найдёт свой берег.
 
Элегия
Сменились адреса, ориентиры,
Просторней стали наши небеса…
Но помнится уютная квартира,
Исполненные счастьем голоса.
Подталкивая к перевоплощенью,
природа не жалеет серебра…
Но дорога
дорога возвращенья
К порогу всепрощенья и добра.
Всё трепетное вряд ли повторится.
Чем дальше мы отходим, тем ясней
Сквозь все десятилетья
лица, лица
Глядят с наскальной памяти моей.
 
Противоядие
Не для того Земля кругла,
Чтоб закатиться в щель могла…
Луна, как наш противовес,
Как сторож наш, глядит с небес.
Не думай, что Господь забыл
О тех, кого сосёт хандра,
Есть на земле для тёмных сил
Противоборство сил добра.
Толкают к пропасти людей
Противоречия идей,
Сметает все наши следы
Противодействие среды.
Плюнь на завистливость, навет,
Упрямо замысел верши,
Предохранит тебя от бед
Противоядие души.
 
По убывающей
(дружеский шарж)
Полкацапки, полхохла
Поселились в моём теле.
Николай Смагин
Кто я? – мысль с ума свела.
Мать, кого ты родила?
В той роддомовской охапке –
Четвертушка от хохла,
Четвертушка от кацапки…
Ясно
Жулик лёгок на помине
Средь арбатов и плющих,
Ясновидящие ныне
Дурят ясномыслящих.
Прозрение
Как чёрный мог возвыситься квадрат?
Кто «дыр бул щир» признал великой фразой?
О том, что этот мир придурковат,
Увы, мы догадаемся не сразу…
 
Синяя птица
Геннадию Банникову
Мой друг уехал в Казахстан.
Приду и дома не застану,
Он там садится за дестан ,
В любви признавшись к Казахстану.
Я тоже в дивной той стране
Питал пристрастие к кумысу,
Парил с орлами наравне,
Лучами утренними мылся.
Тащил сазана из реки
И щуку сказочных размеров,
Там не писалось ни строки,
зато взирал я на инеров.
Корабль пустынь с весенней линькой
Смотрел, презренья не тая…
И с синей птицей Метерлинка
Там заводил знакомство я.
Она за нами долго следом
Летела, синью взор маня.
Простор степной зимой и летом
Не раз притягивал меня.
Мой друг далёк от рыбной ловли,
Но птица синяя над ним
Совьёт гнездо на ветхой кровле
И воссияет, словно нимб!
 
Ночной полёт
На самолёте в час ночной
От звёзд Кремля лечу к небесным
То над излучиной речной,
То над дорогою железной.
А дальше россыпи огней,
Посёлки слиплись, города ли?
Чем глуше, тем они родней.
Но их проглатывают дали.
Шар ближе к ночи остывал.
Сосед посапывал в дремоте.
О, как бы Пушкин ликовал,
Вдруг окажись он в самолёте!
Здесь не Кавказ, а целый мир
Открылся б трепетному взору;
Какой бы он духовный пир
Мог закатить в ночную пору!
Вот мир, и ты его открой,
Найди к нему свой ключ с секретом…
Прекрасно зависать порой
В пространстве
между тьмой и светом.
На высоте не одиноко
И сожалений нет пустых,
И мысль, достойная пророка,
Придёт в суждениях простых.
…Крыло от напряженья пело,
Ночное бдение верша.
Почти не чувствовалось тело,
Преобращалась в свет душа.
 
Куда важнее
Во власти солнца пребывая днём,
к своей земной обыденности льнём,
а ночью взором в мир иной влезая,
выпытываем: всё ли там на месте?
Галактика, являясь, исчезая,
вся плоская, как русская борзая,
проносится среди других созвездий,
во множестве роящихся в ночи.
А ты смотри на всё и не ропщи;
и кто ты есть, что в ход светил вникая,
иль Господа мольбами отвлекая,
выпрашиваешь кров или харчи?
Галактики – искрящиеся диски,
летят во тьме, но что с того нудистке,
или тому же продавцу редиски?
Им дела нет до тех миров далёких
иль до планет пустынных, одиноких,
соседствующих с нашей, обжитой,
с бессмысленностью всей и суетой…
Что людям тех небесных тел скопленья,
нам, людям, ближе рынки или пляжи,
любимые квартиры и машины,
а поиск смысла жизни – что за лажа!
Куда важнее жить вознёй мышиной.
Вселенские вокруг летают диски,
а тут война, этнические чистки,
свой макромир, свои солнцевороты,
акулы бизнеса заглатывают шпроты…
Когда душа уподобляется темнице,
под пеплом старости любовный жар томится
наперекор металлам и каменьям
мы жизнь вверяем новым поколеньям.
Но камень рассыпается в ладони:
он вечности не выдержал погони.
 
Полёт в неизведанное
Улетаю, да, да, улетаю!
Ощущеньем безмерности пьян.
Мне снижаться теперь не в Китае,
Или где-нибудь за океан.
Путь никем не изведан доселе.
Неизведанный – это по мне!
На своём корабле новоселье
Отмечаю при слабом огне.
Возвращусь я, пусть даже не скоро,
Припаду к серебру ковыля…
Нечувствительны стали приборы
К твоему притяженью, Земля.
Что года для движеньем влекомых?
Пребывая в пространствах кривых,
Может быть, ни родных, ни знакомых,
Возвратясь, не застану в живых.
Мне другие расскажут, что было,
Что за долгие эти лета
Ожиданье родных иссушило
И друзей унесла суета.
В этом вечном стремленье куда-то,
В этой призрачной тяге к мечте,
Триумфальное шествие – плата
Со щитом, под щитом, на щите…
 
COVID 19
По ком звонит айфон? –
В унынье вгонит трель,
Как за стеною дрель,
Как на дворце – грифон.
Сосед сосновый ствол
Тянул к себе во двор,
Но развалил забор
Ярмом взбешённый вол.
Приход внезапных бед
Предвосхищает знак:
Гнетущий вой собак,
Явления комет.
Ковида марафон,
Бунтуют воды рек…
Страшится человек,
По ком звонит айфон?
 
Территория смыслов
Что же в мире происходит?
Кто-то вечно превосходит,
Кто-то вечно уступает
Территории и память.
Что же в мире, что же с нами?
Где величье? Где заслуги?
Беспобедно наше знамя,
Ненадёжны наши други.
Есть разумное начало,
Что идеи источало,
До поры… Но в ступор впало
И безрадостно вздыхало.
Не служи врагам в угоду,
Смелым будь и убеждённым.
Стать тому душой народа,
Кто уйдёт непобеждённым.
 
На других ветрах
Не был шумно встречен
Поколеньем,
Ловко перехваченным другими.
Шёл не по коврам,
А по каменьям.
Мало что меняется и ныне.
Дерево, ты, как страна,
Огромно,
Стойко лишь раскидистое тело…
Наше поколенье,
Словно крона,
На других ветрах
Отшелестело.
 
Мудрец
Нелёгкой выдалась тропа:
Препонов масса, и при этом
Ниспровергателей толпа
За мудрецом ходила следом.
Владея опытом веков,
Шёл вырывать ростки растлений,
Катился с ним учеников
Клубок восторгов и глумлений.
Жил без особенных затей:
У мудреца своя харизма.
Он был ещё с младых ногтей
Поклонник гелиоцентризма.
К закату шёл на перевал
И слушал музыку мерцаний,
Он мысли в слово паковал –
Дар изумлённых созерцаний.
Ни на китах, ни на слонах,
Возможно, к ним питал он жалость.
…На десяти его словах
Всё мироздание держалось.
 
Знает секрет
Нет, кошка чёрная – не чёрный лесоруб,
Что без конца стране наносит вред!
Ну ладно б напилил себе на сруб.
…Тому плевать на всяческий запрет,
Кто вскрыл властей бездействия секрет.
Повеление
Где-то камни становятся глиной,
Где-то глина становится камнем,
Неужели в истории длинной
Мы однажды в безвестности канем?
Да, не хочется броситься в Лету,
Пусть порой и снедает рутина,
Разотру в порошок самоцветы
И возьмусь за созданье картины.
 
Вращение
Какие прорывные времена
Вращают мир
Ремнями приводными!
Активность наивысшую
Весна
Вольёт в живое
Соками земными.
И ты возник
Из света и пыльцы,
Из тёплых волн морщинистого моря,
И мысль в тебя вбивали мудрецы,
И ангелы отваживали горе.
С любовью материнскою
Душа
Вошла для патриаршего служенья,
Чтоб на земле, нелёгкий путь верша,
И я своё оставил продолженье.
Весне дано сердца людей пленить –
Об этом вправе говорить и петь я.
Так жизней всех
Связующая нить
Сшивает меж собой тысячелетья.
6 мая 2019
 
Москва апрельская
С приходом сумерек рекламы расцветают.
Москва апрельская без снега и листвы.
Зима метельная, возможно, отквитает
Неделю холода.
Тут старики правы…
Люблю смотреть на город вечереющий,
Он краше выглядит в объятьях темноты.
Вдоль долгой улицы, в изгибах фонареющей,
Продлится взгляд мой
До неведомой черты.
Мелькнёт украдкой меж домов кусочек месяца,
А люди заняты любовью иль едой.
Тот пьёт, а тот от ран сердечных бесится:
Всё дело в женщине,
Красивой, молодой…
Порвётся в небе ожерелье желтозвёздное,
Заря осветит нерестилища домов.
В сей миг родится нечто грандиозное,
Века пытающее
Тысячи умов.
И наше время не назвал бы я бесплодным.
Весна выводит нас на честный разговор
С приятелем своим иль змеем подколодным
Продолжить с давних лет
Не кончившийся спор.
 
Диоген
В пусторечьи винил Платона.
Обходиться мог без хитона…
Злым кому-то мог показаться:
– Звал людей я, а не мерзавцев!..
Говорить нам о греке стоит:
Он великий мудрец и стоик,
В проконьяченной своей бочке
Не оставивший нам ни строчки.
Это, в общем-то, и не важно,
Что наследие не бумажно,
Или, скажем так, не дубово…
Но, признайтесь, затмит любого.
Всюду плуты и супостаты…
Подаянья просил у статуй,
Приучая себя к отказам,
Закалял он свой дух и разум.
Ни в какое не рвался братство,
По ошибке был продан в рабство.
И царю он, открытый настежь,
Говорил:
– Ты мне солнце застишь!
 
Бог награждает
Бог награждает за верность любви,
верность Отечеству, долгу.
Нет, не себя, ты других назови,
страждущих втихомолку…
Могут быть деньги, квартира, авто,
Счастья крупица и выбор момента…
В мире понятий «Кто» и «Никто»
Сделаться важно хоть Кем-то.
Нищим на паперти или творцом,
Судовладельцем, банкиром.
С матерью расставаясь, с отцом
В мир отправляйся с миром.
 
Цена свободы
Верни, душа, верни растраченные страсти,
К Монмартру восходя, себя забыть от счастья.
В Венеции внимать поющим гондольерам
И в Финикии жить, воссозданной Гомером.
Пучину наблюдать с играющей ставридой
И белый теплоход меж Сциллой и Харибдой.
Как мрамор их стыдлив и драматична бронза,
Щедры здесь небеса до радостей и солнца!
Мне лишь закатный луч прогрел полоску жизни,
В той несвободе есть упрёк моей отчизне…
Жила душа в тоске по всем земным пределам.
Но думаю, идя к восполненным пробелам:
Довольно велика цена такой свободы,
Чтоб родины моей обрушивались своды?..
 
Далёким друзьям
Нам юность всем сулила много,
но где цветенье ваших глаз?
И та разлучница-дорога,
и годы, годы про запас?
А в книге судеб есть страницы,
исписанные вкривь и вкось…
Но дружба в сердце сохранится,
куда нас время ни забрось!
Мы будем радостью делиться,
встречаться, чокаться не раз…
С любовью вглядываюсь в лица,
напоминающие вас.
Неведомый
Андрею Щербаку-Жукову
Нет, не сунешь ногу в стремя,
Не поскачешь налегке.
Нас выгуливает время,
Как собак на поводке.
И надежд совсем немного –
Всё приемлешь без прикрас…
Что в основе эпилога,
Знал бы кто-нибудь из нас?
 
Творец
Застенчив до сих пор,
И тонок и раним;
Владея речью гор,
Освоил речь равнин.
Прислуживайся, льсти,
Одолевая рвы;
Кто с кривдой, тот в чести,
Кто с правдой, тот увы…
Шёл с верой на авось
И убеждался вновь,
Что часто ходят врозь
Взаимность и любовь.
Идя путём отцов,
Не принял тех, кто лгут:
В посулах от лжецов
Таится жало смут.
Отечество и долг! –
Призыв давно не нов.
Стоит засадный полк,
Не зная орденов.
Меж арок и лепнин
Вдаль устремляет взор,
Освоил речь равнин,
Чтоб речь за тех,
кто с гор.
 
Безрассудство
Зачем, Дедал, ты крылья дал
Тщеславному юнцу,
Твой сын и ловок и удал,
Но не чета отцу…
Твердил ты:
– Ввысь мне ни к чему,
Летая среди птиц,
Всё делать надо по уму,
И что мне славы блиц?
Пленяя выси и миры,
Хотя бы знай о том,
Что воск растает от жары
В сиянье золотом.
Но кто юнцу предъявит иск?
Икар воспет в веках.
Да, безрассудство – это риск,
Поэт он как-никак…
 
Не награда
Магомеду Ахмедову
Я в столицу приехал учиться,
Удивляться стихам и домам.
И сосиску макая в горчицу,
Припадать к преогромным томам.
Вверх взмывать по Останкинской башне,
Плыть на катере мимо Кремля.
Со студентками здешними шашни
Заводить, ничего не суля…
Три каштана катаю в пригоршне,
Пью гранёным стаканом ситро.
Поезда, как огромные поршни,
Гонят воздух в тоннелях метро.
Я не знаю, что будет со мною,
С безрассудностью этой шальной,
С ненадёжною твердью земною
И дорогою, избранной мной.
Но одно понимаю, что надо
Вычеканивать тонкость пера.
Дар небесный отнюдь не награда,
А служенье во имя добра.
 
Быть Богом
Быть Богом нелегко:
То жалобы, то просьбы,
То лести чересчур,
То веры через край.
Сам в колебаниях –
Сбылось бы, удалось бы
Благоустроить ад
И окультурить рай.
Из ада вызволить
Поэтов, музыкантов,
Роль гурий поручить
Актрисам молодым.
Церковные князья
Не холили вагантов
И женскую красу
Закутывали в дым…
Мысль, что вложил в уста,
Преследовать негоже,
Даруя людям свет,
Ты делал всё, что мог.
Наместник на земле
Сумняшеся ничтоже
Того гляди в бреду
Заявит, что он Бог.
Ни таинства любви,
Ни претворенье чуда,
Не осенили жизнь
Меж двух известных врат,
И ропот всё слышней
Несётся отовсюду:
Господь давно устал
И ничему не рад.
Увы, нельзя ни в чём
Достигнуть совершенства.
Творения венец
И страждет, и грешит.
Тот – счастлив лишь в труде,
Тот – в поисках блаженства,
А тот, когда весь мир
Ломает и крушит.
Носителей греха
Стращая божьей карой,
Всяк пастырь на земле
Взывает к небесам.
Иной, приняв на грудь,
В толпу швыряет тарой,
Он верит: сей урок
Вседозволяет сан.
Быть Богом нелегко
От сёл и до Вселенной,
Взирает целый мир
В надежде и мольбе
С увиденной в ночи
Таинственной Селеной
И с благостью в душе,
Дарованной тебе.
 
* * *
В почти горячих волнах океана
Я плыл среди медуз – парад-алле!
И в этом комковатом киселе
Я чувствовал себя довольно странно:
По телу – жжение, душа – навеселе.
Приемлю всё: и хлад, и глад, и бури,
И роскошь вилл, и хижин полумрак,
И чей-то взрыв эмоций с пьяной дури.
Что делать, если мир устроен так?
На дне морском и губки, и кораллы –
Причудливы по формам и цветам;
Здесь водоросли длинные, как тралы,
И рыбы здесь подобные мечтам.
Подумал я, ныряя возле шлюпки,
Что мы живём, всё сущее гнобя.
А красота возвышенна и хрупка.
Душа, как очистительная губка,
Всю мерзость мира цедит сквозь себя.
 
* * *
В жизни столько спорного,
Столько непонятного;
От пейзажа горного
До луча закатного;
От манящей внешности
До девичьей робости;
От шкалы погрешностей
До скалы и пропасти.
По пути из младости,
По дороге к зрелости
Сколько бросим радости
К жертвеннику ревности?
Дружб такое множество –
Не проверить вёрстами…
Все мечты-художества
Перетёрты звёздами.
Дни промчат, что конница,
И быльём затянутся.
Лица не запомнятся,
Адреса останутся.
 
Хранитель
Порой, заслышав соловья,
На звёзды взглядываю я:
Что есть они? Осколки взрыва?
Пылинки в солнечном луче?
Иль веер брызг у дна обрыва?
Но что ни думай – всё вотще!
Весь в суете внутрипланетной,
на ней лечу я, безбилетный,
в края, неведомые нам,
к другим, беспечным временам.
Где голос по долам просторным
пойдёт навстречу с эхом горным,
и взгляд купается в цветах.
А век, как зверь на лапах медных,
готов наброситься на бедных
шагах, должно быть, в пятистах…
Опять, подтягивая пояс,
иной покинет мегаполис,
влекомый болестью к земле.
Чтоб там, среди родных околиц,
преодолеть постыдный комплекс
«не оказавшихся в числе».
У всех есть право на ошибки.
С земли на небо выпал снег…
Скажи, к чему эти нашивки?
Зачем безумный этот бег?
Постыдна зависть. Месть безбожна.
Летим, куда это возможно,
в одной клубящейся пыли.
В созвездьях южных утопая,
ты ложкой чайной плод папайя
кромсал на краешке земли.
Мечта несёт. Кураж заносит
туда, куда тебя не просят.
Шипит шампанским пенный вал.
Теплей былые ощущенья.
И луч протиснется в ущелье,
где в лоб Господь поцеловал.
 
К… Риму
Любуемся осколками империи,
обломками от статуй и дворцов.
Тысячелетье представляли первое
те лики и богов и мудрецов.
Исполненные в бронзе или мраморе,
они зовут, притягивают взгляд.
Сквозь пиний строй
мы выезжаем на море
купаться в шумном обществе наяд.
И снова Рим вечерний, оживающий
фонтанами, весельем и игрой.
Душа вчера казалась остывающей,
а здесь вошла в совсем иной настрой.
Помолодев на фоне этой древности,
цветущих олеандров и огней,
она легко очистилась от бренности,
паря над царством дремлющих теней.
Задумываясь часто о божественном
происхожденье слепков и колонн,
слежу я за походками и жестами
и удивляюсь –
где же Аполлон?
И где же те философы, поэты,
чьи книги, как святыни, я берёг?
Всё извелось и измельчало это.
Юпитер, не сердись за мой упрёк.
…Тяну ли я вино беседы светской,
усталости ль с лица смываю грим,
я от руин
империи Советской
кладу цветы к твоим руинам, Рим.
 
Minuit praesentia famam
Борису Фридлянскому
Из отеля – о мадонна! –
Вышел в тапочках домашних.
Как уютно и удобно
Не отсиживаться в башнях
Из слоновой кости,
или
Светло-розового туфа…
Он искал ракушки в иле,
На песке читал «Тартюфа»
И высматривал красавиц,
Что играли в мяч.
Их груди,
Как мячи взлетали в небо…
Краем глаза прикасаясь
К тем купальщицам из Рима,
Он подбадривает Феба,
Пролетающего мимо.
Неба свод
ложится синий
На скалистые вершины,
На макушки плоских пиний,
На летящие машины…
На фонтаны и палаццо
На ступени Колизея
Хорошо бродить
с прохладцей
в дивной роли ротозея.
 
* * *
Снова стало свежо, тополино –
это тесного сада сквозняк,
это длинные линии ливня
и грозы
восклицательный знак.
Перемешана с ливнем и градом
перегнутая ветром лоза.
Как ни делаем вид,
что мы рады, –
всё равно нас пугает гроза.
Эти плечи и профиль античный
да её молодые лета!
Как ни кажемся мы безразличны –
всё равно нас влечёт красота.
Новый день, ты дождём нас обрызни,
остуди наших мыслей накал,
чтобы голос диктующей жизни
никогда, никогда не смолкал.
 
Жаворонок
Птичка, с песенкой на нити,
Я спугнул вас?
Извините!
Извините, и звените
Над лужайкой и
в зените!
Послевкусие
Мы с ней прогулялись
от дома до сада
и не целовались…
Осталась досада.
 
* * *
Наматывал кончик косички на палец,
и кольца волос
золотым обернулись.
Хмель юности вышел,
и свежее слово
стыдится услышанным быть.
А ветер стозвонный
качает полотна
моих отсыревших знамён.
Я в споре с судьбой
по-весеннему буду пристрастен,
идя сквозь ряды чёрно-белых деревьев,
где каждая почка
таит в себе шелест и тень.
1978
 
* * *
В судный день и в судный час
что останется от нас
то ли истине служенье
то ль бахвальство напоказ
Судный день и судный миг
навсегда разгладят лик
не жалей о том что было
и к чему привык
к нам приходят чередом
ветродуй и скопидом
спесь смятенье и покой
цвет с бесплодьем иль плодом
Поздний возраст – вид с вершин
что задумано – сверши
жизнь – игра воображенья
и движение души
За границей бытия
верно должен быть и я
Что ж, и это я приемлю:
есть и там мои друзья.
 
Отъехал трап от самолёта
отъехал трап от самолёта
и выходя на полосу
небес вечерние красоты
мы наблюдаем на весу
игрушкой моря станет сейнер
игрушкой неба – суперджет
и мы летим на нём на север
мечты дописывать сюжет
кто возвращается за славой
кто денег жаждет кто любви
того прельстил орёл двуглавый
коль властолюбие в крови
моя мечта вполне понятна
осуществима ль – не скажу
конечно есть на солнце пятна
но с солнцем всё же я дружу
и в храме с запахом сандала
кладу молитвы всем богам
чтоб мудрость вдруг не покидала
идущих к власти и к деньгам
 
Дорога к одиночеству
Снуют стрижи, над пышным лугом рея,
Шмели и пчёлы трудятся здесь рьяно
И в стрельчатых соцветиях кипрея,
И в зонтичных головках валерьяны.
Продлится жизнь, падёт лучей тренога –
Каким был день, и не запомнишь толком,
Но экзистенциальная тревога
Напомнит вдруг о бытии недолгом…
Всяк жизни смысл находит сам, и сам же
обслуживает принятые смыслы;
В мазуте ль слесарь, трубочист ли в саже,
бухгалтер ли, обиженный на числа.
У рыбы возраст соразмерен весу,
А тут и вес, и возраст – всё пустое.
В идущих к цели мало интереса,
Кто под какой останется верстою.
Жизнь при сейчас иль при царе Горохе
Трудна, но надо продержаться бодро
И радоваться каждой малой крохе,
Упавшей, может быть, по недосмотру…
Потенциал возможностей иссякнет,
И к одиночеству откроется дорога.
Пчела в тумане утреннем озябнет,
Тут будет ей нужна твоя подмога.
Не слышно гвалта в опустевших гнёздах,
Здесь нет вопросов, как и нет ответа…
Жемчужный свет, дождём промытый воздух –
Всё говорит о середине лета.
Дорога к одиночеству безмерна,
Всё мнимое исчезло постепенно;
На ней видна людская суть и скверна,
Явившись в полной мере откровенно.
Скупа в повествовании баллада,
В ней безучастной делается лира.
…Наверно, старцу ничего не надо,
Его уход и есть отказ от мира.
 
Незлобивый
Блажен поэт, – звучало как упрёк –
своим врагам не может дать отпора…
Господь отвёл ничтожно малый срок
совсем не для бахвальств или раздора.
В кромешной тьме вдали возникший свет
поможет тем, кто сбился, заплутался.
Пусть в мире зла хотя б один поэт,
хотя б один
незлобивым остался.
 
Оглянись назад
Отстоится бурный век.
Прозрачным
Сделается он со стороны.
Был он и расстрельным, и барачным,
И победным был для всей страны.
Этот шумный век увидел первым
Крылья в небе,
В хижине кино.
Бил он бомбой атомной по нервам,
Отослал в музей веретено.
В космос натащил железа груду,
Сеть паучью сплёл вокруг Земли;
Не оставил никакому чуду
Места,
Где б фантазии цвели.
 
Безумец
Поддержку обретя у вражьих сил,
Тут брату брат
Войною пригрозил.
Чужое войско он ведёт со зла,
Чтоб общий дом
В пылу спалить дотла.
Отец народа
Себе ли ус,
Другому ли кому
Наматывал на палец осторожно,
Сибелиуса музыке внимая.
Я думал про усатого вождя,
Застав его
Ещё на пике славы,
И, верно, смелости хватило б у меня
Ус покрутить,
Когда б взял на руки младенца
Отец народа,
Нежности не чуждый…
 
Культура древняя стиха
Культура древняя
Стиха
Пленит, как имя Алигьери.
Прекрасна жизнь, в какой-то мере,
Примеривая скрипы двери
И нетерпенье петуха.
Накапав воска на ковёр,
Проходит свет, сдвигая тени,
И мышь летучая в смятенье
На куст, застигнутый в цветенье,
Метнётся и покинет двор.
Обласкивает плечи плед.
Сквозь ночь и звёздное каприччо
Возникнет образ Беатриче…
Но шум внезапной электрички,
Фосфоресцирующий след
Выводят вдруг из забытья,
Как ветер, тронувший осину.
То век промчал – делец и циник.
А в книге каждая терцина
Как сердцевина бытия.
 
Прометей
Прометей – сын титана Япета, который
вылепил человека из глины и оживил его.
Artes molliunt mores (искусства смягчают нравы).
Прикованный к скале Прометей предаётся глубоким
размышлениям о смысле своей жизни.
1
Что, Прометей, тебе думать о будущем,
Цепью гремучей ты к будням прикован,
Когти забот твою печень пронзают –
Вот и уносит крылатая память
К роще лимонной,
к воде пробегающей,
Где рыбы снуют,
с водопадом сплетаясь,
И буйволы рядом лежат валунами,
И праздные горлицы
в роще воркуют.
Ты, лёжа в цветах,
облака исчисляешь,
Грудь до краёв наполняя пространством;
И припадает к губам
безмятежность.
Гонит, бывало, свою колесницу
По небу Феб и засмотрится,
радуясь,
Как Прометей разыгрался застенчивый,
Как его смех зазвенел над оливами!
В сумерках выйдет Диана прелестная,
Тихо промолвит:
– Ступай осторожнее,
Не заблудись! – да и выведет за руку.
Всеми любимый и всеми обласканный,
Как мне по рощам блуждалось
с дриадами,
Прыгалось в волны
с наядами шумными.
Их чистотой упивался я девственной…
Всем восторгается юность беспечная,
Каждый цветок порождает волнение,
Каждая грация –
бред и бессонницу…
Грущу ль, Дионис,
я по тем вакханалиям,
Где звёзды сливались с вином и гуляньями,
Где пел нам Сатир,
и лозой виноградною
Вакханка нагая меня обвивала?..
Ужель это вправду всё было со мною?
Простим нашу юность
за бездну ошибок,
За позднее, может быть,
их осознание.
И всё ж, Дионис,
это было прекрасно!
Даже в увядшем венце остаётся
Дух благовонья…
А это немало!
Один ты меня, Дионис, понимаешь,
Один у меня ты
вниманья достойный
Во всём этом сонме
печалей растленных.
Дионис может лишь сочувствовать своему другу,
но ослушаться Зевса и спасти Прометея он не решается…
Дионис
2
Крепись, отважный Прометей,
За щедрость преданный глумленью.
Да пусть вино твоих страстей
Не поддаётся разбавленью.
По воле гневного Отца,
Кто обожал
сидевших смирно,
Парил ты гордо и надмирно
В цепях хромого кузнеца.
Нет, не в плющом одетом гроте
Ты окунёшь себя в покой,
Твоё бессмертие –
в народе!
С неразделённою тоской
По тем подножиям Олимпа,
Где юность пылкая цвела
И лепестками нежность липла
На грациозные тела;
Тела небесные, земные,
Легко парящие вокруг…
И тают знаки водяные
От опускающихся рук.
Когда тебе
в судьбе превратной
Наскучат служба и семья,
Весёлой кистью виноградной
К тебе являться стану я
В моей невянущей одежде…
Нам, жизнь отведавшим сполна,
Осталось ратовать, как прежде,
За крепость дружбы и вина.
 
Неугомонный
Познав немало, многое отведав,
Не может человек найти ответов.
При разуме таком, чего ж он телом тленный?
В чём жизни смысл? И где конец Вселенной?
Раздумьями он занят то и дело:
Где для души найти другое тело?
Вот пёс в ногах, он выгулян и сыт,
И ни о чём не думает, он спит.
Царь зверей
Заснул среди дерев уставший лев.
Иной мне возразит, что это блеф!
Порою и царю сбежать не грех
Повыше и подальше ото всех.
 
К звёздам
Глядишь, насколько волен глаз,
На мир планет и звёзд
Нетленный.
Но что удерживает вас
В полёте вечном
Во Вселенной?
Какие силы вас несут
В просторах тех необозримых?
Какие пастыри пасут
Меж духов злых, необоримых?
Но, оставляя узкий след,
Летите вы, светлы и милы.
Вот так и нас, несущих свет,
Хранят невидимые силы.
 
Безымянный
Ушёл, и целый мир подробный
Исчез, как не было его.
И камень стёршийся, надгробный
Нам не поведает всего,
Чем жил, что видел, с кем встречался,
Как славы жаждал он тайком,
Что сделал в жизни, как скончался,
В каких летах, в году каком?
Напрасно веруют в скрижали:
Ушёл, а дальше всё – тщета,
Кому бы ни принадлежали
Ограда, холмик и плита.
 
Менгир
Кем и когда менгир был возведён
Как памятник о ком-то… Но о ком?
Секреты камня покрывает дёрн,
Ты сам о том задумался тайком.
Чей прах блюдёт внушительный менгир?
То явно полководец или царь,
Который заграбастал целый мир…
О нём здесь пел акын или кобзарь.
Но песен тех не сохранил ковыль,
С менгира ветры стёрли письмена;
А жизнь былую разнесло, как пыль.
Остался камень – здесь была страна…
 
Домой
Домой вернёшься сыном блудным,
Где не звучать трубе победно.
Мы все под этим солнцем скудным
Места делили худо-бедно.
К чему рвались, чего делили?
Казалось, жизнь преобращали…
Но дом возводят в том же стиле,
И сыты теми же борщами.
Нет никого!
Лишь друг твой давний,
Не говори высокопарно…
Талант, отцом в дорогу данный,
Ты где-то промотал бездарно.
Здесь всё давно подверглось тленью,
Остались родина, опала…
Не опускайся на колени,
Коль в этом надобность отпала.
 
В общем, не ропщем
Корм добываем в полях и по рощам,
В поисках рыбы мы тралы полощем.
И от лица с выраженьем необщим
Я заявляю, что, в общем, не ропщем.
Труженик наш о державе горюет:
Судят неправедно, чинят поборы,
Просят при этом, чтоб сдвинули горы,
Чтоб возвратили великую славу
И возродили былую державу.
Наш человек о державе горюет,
Золото ль ищет, деревья ли рубит,
Строй, добывай – хитрован разворует…
Власть хитрован прибирал понемногу,
Только своим открывая дорогу
В райские кущи банановых вотчин.
…В поезде едем не в мягком, а в общем.
Издавна так повелось, мы не ропщем.
В доме хозяин отец или отчим?
Быдлом считают – привыкли мы, в общем.
И, примирясь с кошельком своим тощим,
Вымолвим глухо, что, в общем, не ропщем…
 
Божий промысел
Солнце в пять поднялось за пригорком,
Осветило макушки дубов,
Наклонилось к плодам и подпоркам,
Добралось до моркови, бобов,
Докатилось до каждой росинки,
Каждой норки за крайней грядой;
Свет велик в справедливой рассылке:
Под кустом ли каким, под водой.
Ни раздора там нет, ни раскола –
Будь ты в рубище или в парче…
Свет объемлет и горы, и долы,
Божий промысел в каждом луче.
 
Оторопь
За горизонт скользит светило,
Представ полоской золотящейся,
И краски медленно сгустило
Над кромкою Земли крутящейся.
А мы парим на крыльях боинга
Высоко в небе вечереющем,
И связи мне совсем не боязно
Рвать с человечеством звереющим,
Где признан только окрик сильного
И никаких нет прав у слабого.
Прошла пора пера гусиного,
И время даже не «гулагово»…
И от периода застойного
У нас одни воспоминания
Чего-то милого, застольного,
Что здесь – за гранью понимания.
Так солнце, ласково скользнувшее,
Сошло за выпуклость извечную,
А следом жизнь ушла в минувшее,
Оставив оторопь сердечную.
 
Последний звонок
Вот-вот наступит месяц летний,
Звенит для нас
звонок последний.
Как, школа, без твоих звонков
Мы станем жить?..
Но мир таков,
Что он заманивает в ниши;
Кого в низы, кого-то выше.
Но не проходит,
отчего-то
В нас ощущение полёта.
А жизнь прекрасна и легка
Под звук прощального звонка!
 
Дар особый
Евгению Беню
Слова гнездо совьют в народе.
Мечты рассядутся вокруг.
Остановлюсь –
луна напротив.
Ну чем тебе не старый друг?!
Иду по улице негромкой
И слышу города нутро.
Крутясь
гигантскою воронкой,
Поток вливается в метро.
А здесь едят, ботинки чинят,
Газетой сочно шелестят.
Мне жалко утонуть
в пучине,
Где теснотою всех сплотят.
Вдали на зыби полусонной
Лицо качнётся над волной.
Люблю, луна,
твой дар особый –
Являться светлой стороной.
Большую жизнь свернёшь в цитату.
А сквозь густой цветущий май
По рельсам розовым
к закату
уносит женщину трамвай.
 
Открытый мир
Брожу, ручьями оглушённый,
Весь город вышел налегке.
В пальтишке красном с капюшоном
Малыш, как бакен на реке…
Открытый мир всего с ладошку.
Пока не смотрит старший брат,
Он в лужу всаживает ножку
И бесконечно брызгам рад.
Он улыбается собачке,
А та лизнёт его в ответ.
Малыш устал от зимней спячки
И постигает белый свет.
Шумя, бурлят повсюду воды,
А он, как бакен, делит плёс.
Над ним большие пароходы,
С колёсами и без колёс.
Как интересно, необычно
Увидеть рядом воробья.
И я считаю – всё отлично
У нас со связью бытия.
 
Два в одном
В мае вишни цветут,
а в июле приносят плоды.
Нет, людей не гнетут –
вдохновляют деревьев труды.
Восхищают цветы,
и плоды их прекрасны на вкус;
островок Красоты
и Услады –
возникший союз.
 
Гардероб весны
Всем весна дарует шансы
По лесной пройтись дорожке.
Всюду вербы распушатся,
Клёны выпустят серёжки;
У берёзы и буддлеи
Поутру листочки клейки;
Я лилейники лелею,
Поливая их из лейки.
У весны есть роль стилиста,
Всяк наряд скроить особо…
Сад шумит тысячелисто –
Горд заменой гардероба.
 
Валун
Ольге Олгерт
Камень в полях угодил в борону:
– Зуб повредил! – предъявили вину,
С поля попёрли:
– Лежи у межи!
Камень отвергнут, обиды свежи.
Мох и лишайник покрыли валун.
Портит поляну овечий табун.
Дачник пристроить решил среди роз,
Тачку пригнал и на дачку увёз.
Камень в реке побывал, в леднике.
Счастье впервые обрёл в цветнике.
…Боль пережив от обид и угроз,
Каждому важно забыться меж роз.
 
* * *
Чюрлёнис лето Каунас
когда ещё когда
и всё-таки крепка у нас
боязнь за города
гроши
билеты приступом
и звёзды бьют в упор
обшарпанные пристани
и ветреный задор
в вагоне на два голоса
где чай едва сластят
распущенные волосы
опутают
смутят
дорога – сговор
заговор
колёс лучей и струн
туда поедем заново
где ты всё так же юн
 
Менуэт
Меняет декорацию природа.
В кругу ветвей повесился фонарь.
Проплешины
Несбывшегося года
Оплакивает осень-пономарь.
То звук неизъяснимый, то тревожно.
Аполлинер, и в трещинах стена.
Порою и понять-то невозможно,
Чем, собственно, душа опалена.
 
Предзимье
Отъедь куда, и на любой версте
Столкнёшься с чьим-то угнетённым правом.
Кому о людях думать в суете,
Что путь себе спрямляют под составом?
Дом продал, за собой оставил гвоздь,
Укрывшись в перевёрнутой лодчонке.
В предзимье вдруг пронзит тебя насквозь
Молящий взгляд бездомной собачонки.
Скудеет мысль. Дичает человек.
Кто вдохновит бесхозное искусство?
И всё труднее набирать разбег
В тех сферах, где свирепствует паскудство…
Слух не замкнуть, и взгляд не отвести.
Бал правит самоизбранная каста.
Просящему хочу сказать «прости»,
Стыдясь за чьё-то вечное лукавство.
 
Лист
Прекрасен лист в своём падении,
В своём уходе в мир иной;
Так люди примечают гения
В его дороге неземной.
Не в той, мытарствообразующей,
Прошедшей где-то стороной,
А в той, неведомой, связующей
Небесной сущности с земной.
Откроют люди, сколько встрясок
Он перенёс за жизнь одну,
Увидят в нём сиянье красок,
Оценят мыслей глубину.
Прекрасна жизнь листа в падении
С небесной к статусу земной…
Так люди открывают гения
С его уходом в мир иной.
 
Кулик
Кулик велик свободой неизменной.
Болото же – ручьями, бочагами
И хлюпаньем глухим под сапогами,
Подобным
Воздыханиям Вселенной…
Кулик – поэт родимого болота,
И он его воспел и так и эдак…
Как воспевал болото его предок
С весенних дней
До самого отлёта.
Пел для того, чтоб водоём был залит
До крайней кочки с клюквой и брусникой,
Чтоб песнь была понятна утке дикой:
Вот так кулик
Своё болото хвалит!..
Поёт кулик, и что в этом такого?
Всегда душа у птицы нараспашку;
Когда взглянуть захочет на ромашку,
Там, за болотом,
Поле куликово…
 
Поклон
Гармонию питает равновесье,
Но там свои препоны на пути:
Где есть хотя б намёк
на мракобесье –
Для примиренья почвы не найти!
Чтоб вникнуть в спор,
побудь в овечьей шкуре,
Не выигравшим ни в одном лото…
Здесь уваженья нет к литературе,
Там к спорту нет,
и вот вам то на то.
Без нравственных устоев
человека
Не воспитать, и что ни говори,
Герои книг вели нас век от века,
Нижайший вам поклон,
поводыри!
 
* * *
Как радостно гулялось нам гурьбой!
С годами все меняются, разнятся…
Я тоже там решил уединяться,
где бурей дирижирует прибой.
Иль дань частенько воздаю костру,
садясь на пни с седыми париками,
и избегаю горечь нареканий,
которых предостаточно в миру.
Противоречье тучности мирской
и красоты, лишённой содержанья…
О, лирика шмелиного жужжанья,
о, музыка жемчужницы морской!
 
Мартовские иды
Лишь взгляд Мэрли́н, лишь завиток Монро́,
Друзья мои, как было бы прекрасно!
Одна беда, что всё это старо,
Всё, чем когда-то бредили напрасно.
Да, все забыты – и Софи Лорен,
Орнелла Мути и Лоллобриджида…
Их имена вставляешь в свой катрен,
А тут другие мартовские иды.
Коль на дворе разбух циничный век,
Иные здесь в чести киномилашки,
Не возродить тех радостей и нег
Ни от вина, ни от прелестной ляжки…
Пусть тараторят, что царил застой.
Да, прошлое позеленело медью
И пало за невидимой чертой,
Бесценным став
в другом тысячелетье.
 
Быть хорошо
Быть хорошо и полным и седым,
Быть хорошо худым и молодым.
Быть хорошо студентом и пилотом,
Взвиваться вверх или идти болотом.
Быть хорошо и грудничком и старцем,
Узбеком быть, индейцем иль британцем.
Да, хорошо девчонкой быть с косичкой
И женщиной с тяжёлой косметичкой.
Быть хорошо весёлым и печальным,
Быть подшофе, и чуточку нахальным,
Высоким быть и лысым наголо́,
И быть одним на хутор, на село…
Быть хорошо шофёром, пастухом,
Быть с девушкой на маяке глухом,
В Париже быть, глядеть с Монмартра вдаль.
Быть хорошо, но не о том печаль.
 
Опора
В признанных сообществах маяча
Или улетев за Пиренеи,
Ищем все мы что-нибудь поярче,
Что-нибудь роскошнее, стройнее…
Ищем все мы что-то покрупнее,
Будь это авто или зарплата,
Быть с кольцом для женщины вернее,
Если в нём и бриллиант, и злато.
Ищем все мы что-то понадёжней:
Дом, страну, источник наслаждений…
Но с годами в мире всё тревожней
От напастей и грехопадений.
Вечно ищем… а всего-то надо
Просто жить, довольствоваться малым,
Чтобы главным чудом были чада,
Лодка, дом, речушка с красноталом.
Чтобы солнце, уходя за гору,
Поутру вставало из-за леса…
Жизнь прекрасна, если есть опора,
Поиск смысла, жажда интереса.
 
* * *
Тщеславен мир – едва ль его поймёшь,
тем более едва ль перелицуешь.
Ждёшь похвалы за то,
как ты поёшь,
похвалят же за то,
как ты танцуешь.
Вулкан
Поэт отгремел, как потухший вулкан,
Но несколько строчек оставил векам,
И даже от нескольких строчек
Покатятся слёзы в платочек…
 
Положение вещей
Я неподъёмен, как рояль.
Без дальних странствий
жизнь банальна.
Хочу увидеть Монреаль,
Но вряд ли это
монреально.
Аэрофобия
В миру он горд, как на заборе кочет.
А в лайнер сядет – страх гнетёт фатальный…
Рождённый ползать, он летать не хочет:
Мерещится ему исход летальный.
 
Отечественный мат
Попросишься куда-то,
но опять
Пошлют то на три буквы,
то на пять,
Сей мат всегда был
у меня в чести
За ту возможность
выбора пути.
 
Герой
На Парнас я не взбирался в связке;
К жизни обретая интерес,
Всюду, как герой народной сказки,
Шёл один, с копьём наперевес.
Не боясь ни голода, ни стужи,
Чудищ брал, красавиц вызволял,
И, ремни подтягивая туже,
Я коня на вепря направлял.
В светлом граде и на диком бреге
Конь буланый оставлял следы.
Сам дивлюсь: какие обереги
В трудный час спасали от беды?
Где дела, содеянные ране?
Где слова, вводившие в экстаз?
Почему-то помнят о тиране
И забыли напрочь, кто их спас.
Извлекут мои стихи и снимки,
Воспроизведут как манекен…
Я, должно быть, в шапке-невидимке
Прожил, не замеченный никем.
 
ХХ век
С конной тягой вырвавшись из грязи,
Стал двадцатый истинным творцом,
С космосом отлаживая связи,
С атомными страхами в экстазе…
Но куда-то скрылся восвояси,
Сдувшись вдруг перед своим концом.
Нет былых коней и коновязи,
Лишь в кафе, помешанном на джазе,
Встретишься с тележным колесом.
Лучше
Что-то из вашего
Будет читаться и петься,
Но натерпеться придётся
Падений с трапеций.
Лезть ли в бутылку нам,
Как поколение «пепси»?
Лучше припасть головой
На прелестные перси!..
 
Агония
Нам сулит тринадцать измерений
Поиск смысла в дебрях бытия.
Не привнёс желанных изменений
Выход из былого забытья.
Власть отдали в руки шалопая,
Чтобы вёл народы за собой.
Уступая силе, отступая
И опять в сердцах бросаясь в бой,
Век всё так же в ранах и увечьях
Отпускает выживших на свет;
Что ему до судеб человечьих,
Что ему их пенящийся след?..
Добивают тонущих баграми,
Пули льют и точат топоры…
В ссоре в параллельными мирами
Перпендикулярные миры.
 
Русское зарубежье
Долина По, наш путь к Венеции,
Склон каменистый схвачен сеткою.
Днесь Рим увиденный –
в коллекции
Находкой сделается редкою.
Не всюду можно пить шампанское,
Опасный гнус, дороги адские,
И, глядя в небо африканское,
Я вижу зори валаамские.
В краях далёких, экзотических,
Ношу мечтанья неземные,
И, слыша гул дождей тропических,
Я вспоминаю про грибные.
Театр с музыкою камерной,
Бокал с наливкой ананасовой,
Идя вдоль пирамиды каменной,
Я вспоминаю о финансовой…
Что мир музеев стеариновый
И Пикассо период розовый?
Гуляя в роще мандариновой,
Я вспоминаю о берёзовой.
 
Чёлн
Соцветий радужный пучок
Среди пасущейся скотины.
Летит над лугом паучок
На длинной нитке паутины.
Под осень, ближе к холодам,
Он взвился ввысь с особым блеском
И мчит к соломенным скирдам,
К полям, оврагам, перелескам.
В его душе восторг и страх,
И наставленье не забыто:
В тех неизведанных мирах –
Колёса, челюсти, копыта…
И отличит ли новичок,
Где доброе, а где худое?
Вцепился кроха-паучок
В обрывок отчего гнездовья.
И, обретя воздушный чёлн,
Тот чужд покоев и убранства,
Кто постиженьем увлечён
И натяжением пространства.
 
Игра судьбы
Мне не нужна опека ваша,
Дорожек красных теснота.
Нет ничего
Свободы краше,
Где есть полёт и высота.
Какие силы правят нами
Из неизведанных миров,
В ночи прокрадываясь снами,
Днём – упоительностью слов?
Оно страшит, как столкновенье
С непредсказуемым концом,
Но как прекрасно вдохновенье,
Что не даровано шприцом.
Лишь для меня оно отрада,
Лишь я скомандую:
– Лети!
Но никому стоять не надо
У вдохновенья на пути!
 
Красное вино
Всю черноту,
накопленную за день,
нейтрализует красное вино.
И потому без вывихов и ссадин
сажусь
словес
крутить веретено.
Пусть что-то мне нашёптывает твиттер,
Пусть истерит настойчивый хайвей…
Свяжу из слов
такой надёжный свитер,
какой носил
Эрнест Хемингуэй.
* * *
И в веке трижды более железном,
Не очень веря в тишь и благодать,
Найдите повод сделаться полезным:
Смягчать удары, души исцелять.
И пусть в другом конце повествованья,
Сквозь глад и мор, сквозь грубый зов тщеты,
Прольётся свет добра и ликованья,
Взойдёт росток пронзительной мечты.
 
Оттуда
Никто ещё не возвращался
С рассказом, что там, где и как,
А, уходя, навек прощался
И погружался в тайный мрак.
Отринув слёзы и стенанья,
Предусмотрел под свой финал:
Новинки в области познанья,
Духовных ценностей фиал.
И мир, воссозданный собою,
С собою и забрать от нас,
Чтоб каждой дружбой и любовью
Там наслаждаться мог подчас.
Простора больше дать надежде.
И всем законам вопреки
Быть в умиленье, как и прежде,
Сияньем неба и реки.
 
Преображение
Марине Ахмедовой
До блеска слово драющий,
Затюканный пиит,
В искусстве
вымирающий,
Ненужный миру вид.
Повсюду жизнь кипучая,
Куда, поэт, спешишь?
Ты здесь, как мышь летучая:
Ни птица и ни мышь.
То над горой, то над рекой,
И воздух не упруг.
А под тобой крылатый конь
И пустота вокруг…
На вечность не надеется…
Легко вживаясь в быт,
Выращивает деревце,
Раскрашивает скит.
Мир мечется в агонии,
А истина проста:
Лютует беззаконие,
Чарует красота.
 
Кассандра
Порою найдёт хандра,
Валяюсь, читаю Сартра;
Рыба ловилась вчера,
Не знаю, что будет завтра.
То зависть и чей-то сглаз
Падёт на игру азарта;
Сегодня писал рассказ,
Не знаю, что будет завтра.
Предсказывать не могу
Ни на год, ни на неделю.
Пред Родиною в долгу –
Не смог ей помочь на деле.
Не гож и на роль борца,
Пустая, видать, потуга.
Какого-то стервеца
Не жажду принять за друга.
Так чувствовала вину
Мятущаяся Кассандра.
Кто вступится за страну?
Не знаю, что будет завтра.
 
Берег
Цветут миндаль и алыча,
Весна – предвестница восторга.
А ветер, волны волоча,
Над морем движется с востока.
Мы здесь то в море камень кинем,
То ловим луч, закрыв глаза;
Барашки белые на синем,
Над ними щерится гроза…
Остановились на мыске:
Искусно кем-то завитые
Лежат ракушки на песке –
Рапанов домики пустые.
И нас житейские шторма
Порой сгибают в рог бараний,
А то являют задарма
Покой в минуты замираний.
 
Движение
Мы едем к югу.
Всё теплей,
Всё шире степь, конец лесам…
Пирамидальных тополей
Шальная тяга к небесам.
Отборных туч плывут стада
В объятья жаждущих пустынь.
Бахчой моренная гряда
Из валунов
Созревших дынь.
На склоне выключен мотор,
Гей, скорость,
Набранная впрок!
Красив открывшийся простор
В скрещённых прорезях дорог.
Какую песню надо спеть,
Чтоб не давать шофёру спать?
Душа, певучая,
Как степь,
И вся движению под стать!
 
Мосты
Не знали Лермонтов и Гоголь,
Как сможет измениться мир;
Прогресс признав ли, веря в Бога ль,
Кровавый выдержали пир?
Мы то на взлёте, то в упадке
И отбиваемся едва;
Всё раздражительнее схватки,
Всё сокрушительней слова!
То видим: город-сад – бесплоден
И рассыпаем Третий Рим,
То мост внушительный возводим
На возвращающийся Крым.
Не знает автор «Мцыри» ныне,
Что треснул надвое Кавказ;
Былых героев нет в помине,
Гостеприимный свет погас.
Да, на России после кройки
Такая выбита печать:
Едва ли Гоголю на тройке
До Малороссии домчать.
Гордятся ли творцы сынами?
Россия опытом крепка…
И мы не стены между нами –
Мосты возводим на века.
 
Визит времён
Блуждая ль в элегических мирах,
Средь женщин ли игривых обитая,
Он знает, что дорога завитая
Меж звёзд лежит и не приемлет прах.
Поэт – лаборатория любви,
Он – мастерская счастья и надежды;
И, уходя и закрывая вежды,
Он скажет человечеству: живи!
На каждый век приходится один,
Кто несказанно трепетно и страстно
Чарует мир и чувствует прекрасно
Визит времён с рожденья до седин.
 
Томление
Листвы ли шум, голубизна ль эфира,
Я – Океан меняющий на сушу –
Какими встречами и таинствами мира
Смогу насытить страждущую душу?
Немногое загадывая впредь,
Я поднимаю чашу примиренья,
Что правильнее было бы – гореть
Иль размышлять над формулой горенья?
Гонимые дождями и ветрами,
Мелькают дни что кадры…
Стоп, заминка:
Взгляд отдыхает на буддийском храме,
На лотосе застывшем, как фламинго.
И прожит день, что воплотится в строчку
И засверкает в ней какой-то гранью.
Донашивая эту оболочку,
О новой помышляем мы заране…
Ах, эта жажда вечных обновлений,
Вторжение во имя созерцанья;
И духа
неизбежное томленье
Притягивает плоти отрицанье.
 
Минуло всего-то ничего…
Устарели кони ездовые,
Нынче в моде только скаковые.
Смотришь в небо – ни малейшей сини! –
Облака высококучевые
И трава в сияющей росе.
Ездим на бензине-керосине,
Прежде всё на сене да овсе,
Да по всей немеряной России,
Да цари, дворяне, да и все…
Позабыты ботало и боты,
Враз исчезли в магазинах счёты,
Сократили сторожа с берданкой…
Крыш никто не обивает дранкой,
Нет детей, катавшихся с ледянкой,
Чистых нет, текут дрянные воды…
Весь уклад столетий съели годы.
Перемены, всюду перемены,
Здесь почти не помнят про безмены.
В жизнь активней входят супермены,
Следом не угнаться нипочём:
Пол меняют, режут сталь лучом
И перенастраивают гены,
Чтоб медведка сделалась хрущом…
Что уж им, изрядно побелевшим,
Старцам, приходящим на фуршет?
Новое сменяется новейшим,
Хлопец всем утыкан и увешан,
Торсом врос в смартфон или планшет;
Он и по-особенному зрячий,
Чувствующий времени сюжет.
…На лугу стреножен конь горячий,
И к нему идёт с уздечкой дед.
 
ЗОЛОТЫЕ ШАРЫ
 
Как нигде
Вставайте летом в пять часов –
Нет времени милей!
Внимайте пению лесов,
Мелодиям полей.
Мосток скрипит, как дачный пол,
Восток в плену лучей.
А впереди за долом дол,
За ручейком ручей.
В полях проклюнулось зерно,
Стада у самых гор.
Лишь только пешему дано
Почувствовать простор.
Туман над озером, змеясь,
Скрывает поплавки,
Из глубины всплывает язь –
Сильны его рывки!..
К какой бы ты ни шёл воде,
К каким ни брёл плодам,
Здесь всё прекрасно, как нигде,
Пшенице и стадам.
Вокруг цветенья торжество
И речка, и налим…
И ты от этого всего
Навек неотделим.
 
Любо идти мне
Любо идти мне
не валко не шатко,
Птицы клюют придорожную мшанку.
Взглянет на небо старик между делом:
Флаг там Андреевский –
синее с белым.
Из шестигранников трещин
тропинка,
Что тут взрастишь из такого суглинка?
Дом кособокий к оврагу кренится.
Можно водицы испить
из криницы.
Можно тропой заарканить пригорок
И увести,
если он тебе дорог…
Небо большое сверну – и в котомку,
Чистым его
унесу я потомку.
 
Ожидание чуда
Осенний дождь идёт,
Шурша едва-едва.
Отмокнет, отпадёт
Последняя листва.
Который день подряд
Дождь не теряет сил.
Река несёт наряд
Черёмух и осин.
У печи дровяной,
Тепло вбирая впрок,
Я грел, как шар земной,
То тот, то этот бок.
Спадает зимний гнёт,
И, всех с ума сводя,
Вдруг тополем пахнёт
От майского дождя.
Но летний всех милей.
О гул твоих шагов!
Полей цветы полей,
Полей цветы лугов.
Улов с реки несу,
Свободен, одинок.
А девочке к лицу
Ромашковый венок.
День пышет горячо
Пред всполохами гроз.
Так хочется ещё
И свежести и грёз.
 
Пантеистическое
Подумать только,
что за блажь –
приют приглядывать летами,
и жилистый плести шалаш,
и устилать его цветами.
Жить миром лилии, леща…
Бросаться вплавь,
сдувая ряску,
и всей чащобой трепеща,
тащить широкого подъязка.
Иль уходить в столетний лес,
где каждый пень –
журнальный столик,
и восхищаться, что исчез
и никуда спешить не стоит.
Чтоб только отблески весла,
чтоб только шорох краснотала,
чтоб память
буйно заросла,
непроходимой чащей стала.
 
К дому
Сестре Фае
Крутить размеренно и ехать неторопко.
Мне от судьбы моей не стоит ждать подарков,
Вот разве что к реке проложенная тропка,
По ней в черёмушник въезжаю, как под арку.
Дом покидали мы и трогались куда-то
С надеждой вечною добиться лучшей доли,
И ангел кротости – единственный ходатай –
За нас пред Господом на страшном минном поле…
Запоминались коренастые деревья,
Дороги пыльные, роскошные закаты,
Нетерпеливое желанье поскорее
Увидеть дел своих шальные результаты.
…Вложить в стихи свои живые краски клёна,
Наделать снимков разноцветного пейзажа,
Не притормаживая, вниз лететь по склону –
И, словно в детстве, прямо к дому!
А куда же?
И эта осень к нам пришла согласно срокам,
Перед родным крыльцом заметишь листьев наметь,
Так ветхость жизни нашей скрасит ненароком
Лесной поэзии лирический орнамент.
 
Так же
Заря вечерняя на даче
Венчает первый майский день,
И всё тут смотрится иначе,
Душа становится богаче,
От наших дачных деревень.
Найдя с природой единенье,
Воспроизводим древний быт:
В печи обычных дров горенье,
В саду весеннем слив цветенье
И так же мир корытом крыт.
 
Золотые шары
Расцветали шары золотые,
Нас у самой калитки встречая;
Надвигались туманы густые,
Близость осени нам предвещая.
Довелось выживать в лихолетьях,
Выходя из войны, из раздрая…
Тонут бабочки в ярких соцветьях,
В августовских лучах замирая.
Погружение в осень неспешно,
Если начался сбор урожая,
И крестьянская жилка, конечно,
Убедит: «Я тебе не чужая»…
Не чужая и духом пекарным,
И своими земными дарами.
Осень жизни судьбе благодарным
Воздаёт золотыми шарами.
 
Что живущим дольше века
Что живущим дольше века
Мимолётная краса?
Затаилось в каждой ветке
Ожиданье без конца.
Может, зря мы время скорим,
Представляя их весну,
Может, буря вырвет с корнем
Ту высокую сосну…
Всё прохладней,
И скорее
Убежать спешат ручьи,
И дыханием я грею
Руки зябкие твои.
А по стёжкам
По утиным
Потянулись облака…
И щекочет паутина
Губы позднего цветка.
 
Осенины
Впотьмах свою тропу нащупай,
Что доведёт почти до места, –
И ну охотиться за щукой,
Потом ловить плотву на тесто.
А там выходишь нараспашку,
В рюкзак сложив улов и снасти.
Ещё осталось на затяжку
Твоей невышибленной страсти.
И осенин пора златая,
Брусника спелая с болотца,
И птиц немыслимая стая,
Что лентой Мёбиуса вьётся…
 
Сезоны
Подведена черта,
Закрыт сезон искусств…
Рябинников чета
Доклёвывает куст.
И солнце стороной
Несёт колчан лучей;
Под коркой ледяной
Пульсирует ручей.
Ружьё наперевес,
Лимит от егерей,
Опустошает лес
Любитель птиц, зверей.
Сверканье дачных крыш,
Промёрзлый чёрный груздь.
В лесу такая тишь,
В душе такая грусть.
Пройдя за три версты,
Привалишься к сосне;
Весёлые дрозды
Вернутся ль по весне?
 
* * *
Высоко, высоко –
Чуть слышны голоса –
Пролетают они в направлении юга,
Демонстрируют краски под ними леса,
А за ними всё дочиста
Выбелит вьюга.
Грусти дымчатый след
Оставляют они,
Покоряя людей красотою полёта.
Чудом здесь устояли погожие дни
И в лучах кое-где
Серебрятся тенёта.
Потерявший надежду
Им смотрит вослед
И о птицах сужденье выносит простое:
Жажда –
Сердце в лучах показать на просвет,
Жажда – чью-то тоску
Исцелять высотою.
 
Златопись
Златопись осени
В чистой, бездонной
Глади озёрной
Покажется томной,
Малоподвижной,
Исполненной силы…
Рдяной рябины,
Багряной осины.
В мелком подлеске
Кизильник лиловый,
Жёлтой берёзы
Свисающий локон
И подосиновик
красноголовый –
Очень растерян,
Что скрыться не смог он…
Пусть красота
На часок восхищенья:
Нет ничего в этом мире
Священней
Глади раздумчивой,
Красок палящих
И доброты
От лучей восходящих.
 
* * *
Зябко веет бабьим летом,
В травах кружевом – роса.
Я застыну среди веток,
Небом высинив глаза.
Я за словом, как за летом,
Журавлёнком вдаль тянусь,
И когда-нибудь
На этом
Я жестоко обманусь.
Невозвратным расстояньем
Буду вечно я томим…
Закружусь меж сном и явью,
Сам не понятый
Самим.
 
Снего-нега
Валит снег на парк раздетый.
Свежесть первую вкусил,
и дружу я с той и с этой –
устоять не хватит сил…
Мы от счастья, как хмельные,
умиляемся всему.
Годы юные, шальные,
кто их встретил по уму?
Белизна к ветвям припала.
…Прячась в пышный снегопад,
мы гуляли, где попало,
целовались невпопад.
Никакого оберега,
только тень сомкнутых вежд,
и такая снего-нега,
и такой аккорд надежд!
 
Небосвод
Дочери Юле
С приходом холодов пустеет небосвод:
Ни разноцветных мух
не встретишь в изобилье,
Ни мышь летучая не разминает крылья,
Ни ласточка брюшком не задевает вод.
А летом и жуки средь зелени берёз,
И столбик мошкары качается прозрачный,
В пыльце и семенах
мерцает воздух дачный,
И пчёлы целый день колдуют среди роз.
Как небо обжито! И нет свободных ниш:
Вот бабочка в репьях,
вот над ручьём стрекозка…
А тут искрится снег, скрипя ползёт повозка,
И ледяной орган звенит с соседних крыш.
 
Пробудятся звуки
Гладь озера с солнцем и с чайкой в полёте,
И вновь для раздумий подброшена пища:
Купить ли жилище поближе к работе,
Найти ли работу поближе к жилищу?
Приветливо осень на землю роняет
Окрашенный лист, камуфляж светотени;
Заметив, как быстро опушка линяет,
Пред белым грибом припаду на колени.
Чем реже находка, тем сердцу милее,
Расценишь её как удачу большую.
Местами листва то желтей, то алее.
Наверно, напрасно грибы не сушу я.
Да, лето – огромный сосуд благодати,
Но осень явилась с печатью сургучной,
Конец положить безрассудной растрате…
Закончатся краски, и жизнь станет скучной.
До первого ветра листвы натяженье,
Пробудятся звуки в оставленной лире.
В осенней воде так чисты отраженья;
Люблю отдыхать в опрокинутом мире.
 
Солнце зимнее
За зиму
Истоскуешься по вёснам,
По водной глади,
Поплавкам и вёслам,
По лугу с незабудками,
Кипреем,
По небу синему
И горним эмпиреям.
Холмы заснеженные,
Голубые тени…
Но солнце зимнее
Не припекает темя,
Не скоро станет
Баловать загаром,
И так это играючи,
Задаром.
Простые радости
Внушают уваженье:
Дождаться муз,
Пойти к ним в услуженье,
Но всё придёт
С цветением и пеньем,
И надо только
Запастись терпеньем.
 
Снегопад
Москва стоит в плену снегов.
За время утренней прогулки
Проделал тысяч пять шагов,
Принёс домой две свежих булки.
Такой столица не была,
Она, как русская деревня,
Который день белым бела:
Дворы, соборы и деревья.
Кругом сверкание лопат
И белых улиц благолепье…
Такой обильный снегопад
Здесь приключился
раз в столетье!
 
Настроение
Крупицы льда хрустят, как чипсы,
На побелевших мостовых,
А от лучей вода сочится
Из-под сугробов боковых.
В деревьях тенькая, синица
На радость нам весну зовёт.
Душа отбросит власяницу
Всех воздержаний и забот.
Весна вернёт в тебя подростка,
Разбудит страсть и аппетит,
И девушка у перекрёстка
Улыбкой светлой восхитит.
 
Растворюсь
Среди Подлипок или Руз
Я в снегопаде растворюсь.
Воскликнет удивлённо Гжель:
– Да неужель?..
А удивляться ни к чему,
И мы отчасти мастера
Развеять грусть, рассеять тьму…
Да, жизнь – игра.
И, принимая ту игру,
В сугробе вырою нору
И сквозь его голубизну
От любопытных ускользну.
 
* * *
Снова перезрелые снежинки
В воздухе, как белые прожилки.
Я для снега всей душой распахнут,
Но для всех по-своему он пахнет.
Для меня он пахнет дикой тундрой,
Разостлавшей мшистые ковры.
Нет, постой –
коробкой из-под пудры,
Что когда-то взял я у сестры…
Пахнет снег студенческой солянкой,
Что у нас в меню преобладала,
Пахнет рукавицами, соляркой,
Веточкою горькой
краснотала.
Веет бесконечным расстояньем,
Чьих-то чувств
невольным остываньем…
Маминой цветастою косынкой,
А в тайге –
домашнею посылкой.
Пахнет снег, чем я хочу, что знаю,
Словно это память запасная.
…Я забудусь, встав в обнимку с небом,
Где снежинки просто веют – снегом.
 
Своё зазеркалье
Сижу себе, занят починкой,
С иглой и штормовкой в руке.
Товарищ огромной личинкой
Окуклился в спальном мешке.
Вольготно и зверю и рыбе
На этой просторной реке.
Меня сквозь Печорские зыби
Влекут острова вдалеке.
Здесь всюду гнездовий свиванье.
Мне хочется разом постичь
И белых ночей волхованье,
И белого лебедя клич.
Войти в королевство комарье
Нашлись и упорство, и прыть,
Чтоб видеть своё Заполярье,
Своё Зазеркалье открыть.
 
Новогодний роман-с
Проскачет зайчик в домик лубяной,
И занесёт его следы пороша.
Здесь небожитель с девушкой земной,
Транзитный пассажир и агрономша.
Да-с, Новый год – хозяин на Земле,
И новое число несёт под сердцем,
Пельменей благолепье на столе
Не конфликтует с уксусом и перцем.
То ль общежитье, то ль гостиный двор,
И всё, что есть, годится для подарков;
Здесь всех объединяет разговор,
И бой часов, и дух свечных огарков.
Пропустит поезд и вернётся в дом
Заботливый смотритель станционный;
Здесь всё годится: самогон и ром,
И чистый спирт из операционной…
Хоть на дворе иные времена,
Но дом не поменялся за полвека.
Во облацех всегда вода темна,
Но благо есть у деда фонотека.
Пушистей снег в обители зверей,
И оторвётся пассажир транзитный
От гильотины офисных дверей
И от своей любовницы элитной.
Невозмутимо заведя роман,
Он агрономшу вызовет