Предыдущая публикация
Причина напиться у Бори была.
Да и делал он это не часто – второй раз после смерти жены. Первый раз – после похорон.
Его Лида умерла при родах. Вернее, после них.
Санитарка, получившая шоколадку, застучала стоптанными тапками по лестнице, а вскоре вернулась.
– Девочка у тебя, папаша. Большая – три восемьсот.
– Девочка? – Борис почему-то расплыться в улыбке. Вроде сына хотел. Все мужики же сыновей хотят. А тут – расплылся, – А Лида как? Когда приехать-то?
Санитарка почему-то рассердилась, развела руками:
– Вот уж чего не знаю, того не знаю. Тазом плод шел. Говорят, кровотечение пока. Завтра приезжай уж.
И Боря совсем и не принял во внимание это кровотечение. Решил, что так и должно быть у всех рожениц. Не сильно-то мужики понимают в родах.
Приехал уж к вечеру дня следующего, после работы.
Шёл вдоль ограды под сухими уже акациями с коричневыми витыми стручками, под мокрыми рябинами с красными гроздьями, под тополями с горьким запахом осени. Шел и смотрел на окна, улыбался.
Может Лида уж встала, уж видит, что идёт он?
Сумка была не тяжёлой. Мужики подсказали, что взять. Там свежая булка, варёные яйца, пару яблок и виноград. Тогда кормящих не сильно ограничивали.
Он долго торчал в коридоре, ничего ему не поясняли, а он прятал черные от станка руки токаря в карманы.
Наконец, к нему вышла врач.
– Мы сделали все возможное. Но кровотечение сильное было. Такое бывает – осложнение после родов. Соболезную...
Борис слушал, не понимая – о чем она?
Бледный, как полотно он осел на кушетку. Ему дали стакан воды, какие-то капли. Он послушно все выпил, а потом поднял глаза.
– Она что, умерла?
– Да, ваша жена умерла. Примите наши соболезнования.
Он кивнул. Теперь понял. Как-то неловко стало, что собралось вокруг него столько народу. Он встал, направился к двери.
– Поеду... Вон передайте ей,– кивнул на сумку,– Ой! – взял сумку опять, – Я поеду...
– Постойте. Девочку мы подержим подольше, не волнуйтесь. А тело жены будет в морге. Когда вы приедете?
– Девочку? А да... , – он как-то мысленно ещё не отделил жену от ребенка, привез же сюда одного человека, – А она что, живая?
– Живая, живая. И здоровенькая. С девочкой нормально все. Только...только... В общем, занимайтесь пока похоронами, а девочка побудет у нас.
– Похоронами? – он совсем потерялся от всего этого, – Ах да. Хорошо. А чего надо-то?
Осознание случившегося навалилось уже дома. Боль пронзительно налетала, колола сердце, грызла голову. Потом затаивалась, набирала новый виток сил, и налетала опять.
Лида...Лидушка... Его Лида... Не хотела душа принимать. Не уберег... Не уберег...
Борис родился и жил в деревне Бараново. Работал в совхозе, долго не женился – не складывалось.
А потом умерла мать, остался он в доме с семьёй сестры. Вообще неуютно стало. Сестра всегда была резка, с сумеречным взглядом, вечно усталая от семейных хлопот и хозяйства.
И как только позвали в Заречное на завод – Борис уехал. Там, на заводе, и встретил он Лиду.
Молодая, скромная, приветливая. Выросла она в детдоме, но здесь, в городе, жила у нее бабка. К ней и приехала Лида после детдома и училища.
В дом к бабке пришел жить и Борис. Старуха была ворчлива, замучена жизнью, когда-то спивающейся дочерью и ее собутыльниками. Бориса встретила плохо.
Дом их, скорее флигель – пристройка к ещё одному хозяйскому дому, совсем обветшал. Две маленькие комнаты, кухня без окон, в которой стояла ещё и старая, оттертая Лидой, но давно порыжевшая ванна, да небольшая веранда.
Самое главное – дом был болен, заражен каким-то кошмарно прожорливым грибком или жучком.
Жучок этот ел полы, нижнюю часть стен. Стулья и столы в комнате проваливались ножками в пол. Сколько не топи – в доме было холодно. Борис перестилал пол, боролся, как мог с этим существом, но оно все равно возобновляло свою разрушительную силу.
Находился этот дом в старом районе города возле рынка, но в тихом тупиковом проулке, куда заворачивали лишь местные жильцы, да порой алкашня с рынка – недалеко была пивная.
Может поэтому и спилась когда-то мать Лиды? Может поэтому и не могла с детства Лида переносить даже запах спиртного?
Борис, как встретил Лиду, старался и не выпивать больше. Знал – и расплакаться может.
Старуха, бабка Лиды, смирилась с зятем, потому что увидела – работящий. В доме начались перемены, ожила такая несчастная, брошенная всеми когда-то внучка.
А уж в конце Борис носил высохшую сорокакилограммовую старуху в ванну на руках. Пролежала бабка полгода, а потом тихо померла.
И вот теперь заводской токарь Борис Захаров остался в этом доме один. Вернее, вскоре должен был забрать сюда грудного ребенка – дочку. Ей шел уж второй месяц, но больше в роддоме держать ее не могли.
Он ездил в деревню, просил сестру о помощи, но та отказалась. Понять можно – только на работу вышла, на свои законные сто рублей, с тремя пацанами полегче стало, и тут – он. А Борис, хоть деньгами помогать и собирался, но сто рублей и для него было много. Но он обещал присылать сто – все равно не взялась.
Лида когда-то только с ним и ожила. Оказалось, что не такая уж она и стеснительная, не такая зажатая. Она долго не рассказывала ему о себе, о детдоме, и лишь года через два раскрылась.
– Меня избили на третий же день в детдоме, Борь.
– Мальчишки?
– Не-ет. Воспитатель. Я боевая такая пришла, веселая, баловаться начала. Она таскала за волосы. Так вот за волосы и притащила в кладовку, заперла – учила быть тихой.
– Лида, Господи! Неуж там так с детьми?
– Да. Не со всеми. Некоторые уж приходят тихими, а остальных такими делают. С тех пор я боялась ее, вела себя, как мышка. Ненавижу детдом. Никогда мои дети не окажутся там! Никогда!
А Зинаида сестра настаивала – отдай в детдом, там уход получше твоего будет. А подрастет, может и заберёшь... А он вспоминал рассказ Лиды. Нет уж... Пусть лучше с ним девчонка растет.
Борису дали отпуск в самом начале года. За месяц нужно было решить – что же делать с девочкой.
Пожилая медсестра смотрела на него и жалостливо и сердито.
– Куда руки-то тянешь? Черные ведь... Это тебе не болванка, чай – ребенок!
– Да не грязь это. Не отмывается... Токарь я.
– Пока не отмоешь, не дам дитя. Поди вон... мыло.
Мыло не помогало, она принесла ему какой-то медицинский раствор, чернота запузырилась, и правда, руки стали чище.
– Разве пеленки это? Думал ли чего брал! ... Пеленать-то умеешь? ... А купать как знаешь? ... С детской кухней договорился? Ох...горе, горе... , – причитала она, заворачивая ему девочку, объясняя по ходу основные азы кормления и купания, – Ищи бабенку, или бабку какую. Ведь не справишься сам-то. Как назовешь-то?
– Уж назвал. Свидетельство дали. Жена хотела мальчика – Сашу. Вот Александрой и записал. Александрой Борисовной.
– Шурочка, значит. Ну, – медсестра подняла запеленанный кулёк, – Сейчас бумаги вынесут, молочка, да и ступай. Чуть что – зови врача.
В авоське болталась бутылка холодного молока. Борис вышел на морозную улицу. Девочка сморщила личико, сжала глазки от яркого света зимней улицы, кругленький рот ее открылся, она чуток покряхтела.
Он почувствовал под руками ее живое тельце, и только сейчас вдруг испугался. Она же живая! Не кукла... Борис прикрыл девочке лицо и направился на автобусную остановку. Под ногами скрипел снежок.
Девочка уснула. А Борис ехал в каком-то оцепенении.
А что там будет дома? Что делать дальше? Растить, кормить, пеленать и думать, как жить ...ЧИТАТЬ ПОЛНОСТЬЮ...
Следующая публикация
Нет комментариев