Предыдущая публикация
Мнение
«Россия, которую я мечтаю забыть. Краткая человеческая история 90-х»
Москва, 90-е
Очерк из новой книги Марата Хайруллина
Дом счастливой кошки
Эта абсолютно дикая история случилась то ли в конце 90-х, то ли начале 2000-х. Но я хорошо помню где — Иркутск. У меня немного смазалось то время, мне кажется, что в тот год я летал в этот город несколько раз. Первый из-за чудовищной катастрофы Ту-154, а второй ближе к зиме, чуть ли не под Новый год. Это была джинса, пиар-агентство отправило на бизнес-форум написать о ныне забытом олигархе в интерьерах сборища.
Срочно сорвался в ночь и утром уже был в Иркутске. Было не так уж и холодно, и я надеялся поспать до вечернего сейшена. В городе оказались забиты все гостиницы, и таксист привез в небольшую коммерческую гостишку. Посреди крошечного холла за круглой стойкой сидела огромная тетка и громко выговаривала по телефону:
— А ты вот ее предупреди, что мигом мамке расскажем, чем дочка- то занимается, бл*дует по подвалам на копейке, тоже мне обидчивая – Гурамчик морду ей слегка подправил, правильно сделал, нечего права качать…
Бандерша взяла деньги за номер и затем, не кладя трубку телефона (сотовых еще не было особо), почти приказала:
— Берем девочку, молодой человек.
Я действительно был совсем молод и еще не научился страстно ненавидеть этих тварей, торгующих человеческой плотью, поэтому просто вежливо отказался.
— Это что еще за безобразие, а ну бери девочку, ну и молодые люди пошли, представляешь, девочку не берет, — уже в мою спину жаловалась горластая бабища. Я прошел мимо ее «товара», хихикающего на диване, зашел в номер и прямо в одежде упал на бордельную кровать с измятым грязным бельем.
Вечером был этот бизнес-форум, потом фуршет. В вип-зоне «потчевали» американским послом — какой то лыбящийся типок с крашеными волосами и огромными очками, за которыми бегали колючие злые глазки. Я поговорил со своим олигархом, наелся, напился, очень удачно спер литровую бутылку водки и вернулся в гостишку.
В холле было тихо, бандерша спала на диванчике, а у стойки сидела рыжая девчонка и гладила трехцветную кошку на коленях. Она стеснительно заулыбалась, и я захотел попить с ней краденой водки. Но тетка мгновенно проснулась:
— Ну че, берешь? Последняя осталась.
Эта «жаба» вызывала такое отвращение, что я снова, как мне показалось, с большим достоинством, из чистого пьяного принципа отказался.
— Ну и иди тогда отсюда, нечего отвлекать ребенка, брезгует он, сейчас и эту заберут…
Я гордо удалился в номер, выпил в одиночестве и вырубился.
Проснулся далеко после обеда следующим днем, когда за мной заехал Герман-историк. До самолета на Москву было почти двое суток, и я хотел привезти какую-то историю. Вчера набрал Германа. Он реальный историк, когда-то в педучилище преподавал, я писал о нем в начале 90-х.
В те годы в моей записной книжке была, наверное, вся страна — телефоны героев статей. Тогда журналистика делалась вот так — от человека к человеку, и все помнили тебя годами и отвечали на ночные звонки так, как будто вы расстались накануне. Попутные темы обычно стандартные — очерк о каком- то хорошем человеке: враче, инженере или честном милиционере.
— А у меня есть такой — сказал Герман, и так я познакомился с Онегой — лейтенантом убойного отдела. Мы добрались до его ментовки, с прошлой ночи страшно похолодало, и долго ждали Онегу на улице, промерзнув до костей. Но с похмелья дико не хотелось никуда идти, особенно туда, где были люди в погонах. Потом сидели в каком-то мрачном подвале со сводчатыми потолками.
— Говоришь, о чем-то хорошем хочешь написать? Я тебе сейчас покажу целый грузовик хорошего — хочешь? — зло выговаривал в свой стакан Онега. Он был всего на пару лет старше меня, воин-афганец с жестким, совестливым лицом.
— Поехали, только водки надо взять.
Я вспомнил, что у меня осталась початая бутылка водки с вип фуршета – она должна была быть нормальной. Вот ведь времена — водки залейся, но почти вся паленая.
Бабища за стойкой безошибочно диагностировала Онегу и ласково заулыбалась — это было настолько мерзко, что меня чуть не стошнило. Онега хмуро проигнорировал ее и лишь буркнул в машине:
— «Кусика» притон, кажется…Герман понимающе закивал.
Мы петляли по темным улицам, Иркутск мне казался сплошь из дерева. На улице потеплело, повалил густой снег. Бросили машину на дороге и кое-как со двора подошли к железной двери, в которую стучащие минут пять, пока ее не открыл седой человек в белом халате.
— Аркадич, много работы? Поговорить надо.
Очкастый Аркадич лишь усмехнулся:
— Подождут! — и провел в комнатку, заставленную этажерками с бумагами. Там привычным движением достал стопарики — профессиональные такие, разномастные и тарелку с салом, хлебом и луковицей. Все умостились в захламленной, но страшно уютной комнатенке, согрелись и разом закурили:
— Сколько сегодня? — спросил Онега
— Три.
— Всего три?
— Пока три…
Онега прищурил на Аркадича свои жесткие стальные глаза:
— Покажи ему, давай покажем.
Аркадич дожевал хлебушек и поднялся. Мы прошли по коридорчику до прозекторской. В дальнем конце у холодильных камер стояла большая сварная металлическая полка. На ней лежали три трупа. Аркадич откинул простыни. Рыжая девушка лежала второй, она была без парика, но я ее сразу узнал. Двух других я не запомнил.
— Знаешь, от чего они умерли? — спросил Онега.
⁃ Замерзли?
⁃ Нет, сначала ширнулись, а потом приспали на морозе. Знаешь, сколько по городу за ночь собрали? Восемнадцать, корреспондент, и это еще не все наверное. Кто же этих проституток считает. Кому какое дело, сколько их вообще сдохнет. А всех везут на мой участок, мне с Аркадичем их оприходовать. Побоев нет, значит ненасильственная смерть — по неосторожности. Спросить не с некого.
Собственно, вот и вся история — в центре Иркутска статусное мероприятие, немногочисленные гостиницы забиты приезжими с деньгами, девочек и выгнали на работу. А тут мороз. Кто ж знал. Может, не будь я таким гордым и забери рыжую пить водку к себе в номер, я бы и спас ее. Цена вопроса-то пару тысяч рублей. А теперь осталось только размазывать пьяные слезы по своей журналисткой морде и публично совеститься перед Германом, Аркадичем и Онегой. Так?
Да не так, родные мои. Все бы сложилось тут для очередной сопливой статьи, если бы не одна вещь. Сучий героин.
На рубеже 94-95 годов я разговаривал бывшим следователем по особо важным делам Генеральной прокуратуры еще Советского Союза Сергеем Николаевичем Забельским. При Ельцине его досрочно отправили на пенсию. И, давая мне интервью, он качал головой и характерно так постукивал указательным пальцем по столу:
— Запомните, молодой человек, то что сейчас происходит, не просто так. Сейчас в нашу страну завозят тоннами героин, создают специальные каналы сбыта, формируют систему потребления. И это все делается централизованно, организованно. Вам этого еще не понять, молоды слишком, но эту страну уничтожают, как уничтожили Советский Союз.
Мне, вчерашнему образцовому комсомольцу, действительно это было трудно понять. Только сейчас, когда мы по полной хлебнули рынок, пришло некое осмысление.
В 1998 году, всего через несколько лет после развала СССР, Россия официально стала крупнейшим в мире потребителем героина — почти сто тонн в год. В любом регионе, населенном пункте, вплоть до военных баз и закрытых наукоградов, можно было без всяких проблем купить дозу. И везде была, что называется, подготовленная клиентелла. Героин надо было уметь приготовить, разбавить, зашприцевать. Мало было завезти тонны этого проклятого зелья и создать сеть распространения, надо было еще обучить народ правильно губить себя.
Героин, что называется, не взлетал в России, пока не началось массовое распространение проституции.
Первые волны торговли живой плотью начались на рубеже 96-97 годов. Это было похоже на целенаправленное рекрутирование, сравнимое с тем, что творится сегодня на Украине с ТЦКашниками. И первой жертвой этой чудовищной волны стали провинциальные девчонки – чистые, скромные, не испорченные капитализмом, настоящее сокровище нации. Они массово подсаживались на наркоту и пополняли ряды бесконечной армии проституток.
В любой гостинице любого города России остановившемуся в одиночку или с группой товарищей мужику обязательно ночью звонили в номер и предлагали девочку.
И любая проститутка в обязательном порядке предлагала героин. Это был идеальный канал распространения.
В те годы в некоторых небольших деревеньках совсем не осталось девочек, все были буквально выметены этой бурей. Вспоминаю поселение Соломино, затерявшееся в мордовских лесах, куда я приехал накануне 1 мая 1999 года.
Очерк из новой книги Марата Хайруллина
Дом счастливой кошки
Эта абсолютно дикая история случилась то ли в конце 90-х, то ли начале 2000-х. Но я хорошо помню где — Иркутск. У меня немного смазалось то время, мне кажется, что в тот год я летал в этот город несколько раз. Первый из-за чудовищной катастрофы Ту-154, а второй ближе к зиме, чуть ли не под Новый год. Это была джинса, пиар-агентство отправило на бизнес-форум написать о ныне забытом олигархе в интерьерах сборища.
Срочно сорвался в ночь и утром уже был в Иркутске. Было не так уж и холодно, и я надеялся поспать до вечернего сейшена. В городе оказались забиты все гостиницы, и таксист привез в небольшую коммерческую гостишку. Посреди крошечного холла за круглой стойкой сидела огромная тетка и громко выговаривала по телефону:
— А ты вот ее предупреди, что мигом мамке расскажем, чем дочка- то занимается, бл*дует по подвалам на копейке, тоже мне обидчивая – Гурамчик морду ей слегка подправил, правильно сделал, нечего права качать…
Бандерша взяла деньги за номер и затем, не кладя трубку телефона (сотовых еще не было особо), почти приказала:
— Берем девочку, молодой человек.
Я действительно был совсем молод и еще не научился страстно ненавидеть этих тварей, торгующих человеческой плотью, поэтому просто вежливо отказался.
— Это что еще за безобразие, а ну бери девочку, ну и молодые люди пошли, представляешь, девочку не берет, — уже в мою спину жаловалась горластая бабища. Я прошел мимо ее «товара», хихикающего на диване, зашел в номер и прямо в одежде упал на бордельную кровать с измятым грязным бельем.
Вечером был этот бизнес-форум, потом фуршет. В вип-зоне «потчевали» американским послом — какой то лыбящийся типок с крашеными волосами и огромными очками, за которыми бегали колючие злые глазки. Я поговорил со своим олигархом, наелся, напился, очень удачно спер литровую бутылку водки и вернулся в гостишку.
В холле было тихо, бандерша спала на диванчике, а у стойки сидела рыжая девчонка и гладила трехцветную кошку на коленях. Она стеснительно заулыбалась, и я захотел попить с ней краденой водки. Но тетка мгновенно проснулась:
— Ну че, берешь? Последняя осталась.
Эта «жаба» вызывала такое отвращение, что я снова, как мне показалось, с большим достоинством, из чистого пьяного принципа отказался.
— Ну и иди тогда отсюда, нечего отвлекать ребенка, брезгует он, сейчас и эту заберут…
Я гордо удалился в номер, выпил в одиночестве и вырубился.
Проснулся далеко после обеда следующим днем, когда за мной заехал Герман-историк. До самолета на Москву было почти двое суток, и я хотел привезти какую-то историю. Вчера набрал Германа. Он реальный историк, когда-то в педучилище преподавал, я писал о нем в начале 90-х.
В те годы в моей записной книжке была, наверное, вся страна — телефоны героев статей. Тогда журналистика делалась вот так — от человека к человеку, и все помнили тебя годами и отвечали на ночные звонки так, как будто вы расстались накануне. Попутные темы обычно стандартные — очерк о каком- то хорошем человеке: враче, инженере или честном милиционере.
— А у меня есть такой — сказал Герман, и так я познакомился с Онегой — лейтенантом убойного отдела. Мы добрались до его ментовки, с прошлой ночи страшно похолодало, и долго ждали Онегу на улице, промерзнув до костей. Но с похмелья дико не хотелось никуда идти, особенно туда, где были люди в погонах. Потом сидели в каком-то мрачном подвале со сводчатыми потолками.
— Говоришь, о чем-то хорошем хочешь написать? Я тебе сейчас покажу целый грузовик хорошего — хочешь? — зло выговаривал в свой стакан Онега. Он был всего на пару лет старше меня, воин-афганец с жестким, совестливым лицом.
— Поехали, только водки надо взять.
Я вспомнил, что у меня осталась початая бутылка водки с вип фуршета – она должна была быть нормальной. Вот ведь времена — водки залейся, но почти вся паленая.
Бабища за стойкой безошибочно диагностировала Онегу и ласково заулыбалась — это было настолько мерзко, что меня чуть не стошнило. Онега хмуро проигнорировал ее и лишь буркнул в машине:
— «Кусика» притон, кажется…Герман понимающе закивал.
Мы петляли по темным улицам, Иркутск мне казался сплошь из дерева. На улице потеплело, повалил густой снег. Бросили машину на дороге и кое-как со двора подошли к железной двери, в которую стучащие минут пять, пока ее не открыл седой человек в белом халате.
— Аркадич, много работы? Поговорить надо.
Очкастый Аркадич лишь усмехнулся:
— Подождут! — и провел в комнатку, заставленную этажерками с бумагами. Там привычным движением достал стопарики — профессиональные такие, разномастные и тарелку с салом, хлебом и луковицей. Все умостились в захламленной, но страшно уютной комнатенке, согрелись и разом закурили:
— Сколько сегодня? — спросил Онега
— Три.
— Всего три?
— Пока три…
Онега прищурил на Аркадича свои жесткие стальные глаза:
— Покажи ему, давай покажем.
Аркадич дожевал хлебушек и поднялся. Мы прошли по коридорчику до прозекторской. В дальнем конце у холодильных камер стояла большая сварная металлическая полка. На ней лежали три трупа. Аркадич откинул простыни. Рыжая девушка лежала второй, она была без парика, но я ее сразу узнал. Двух других я не запомнил.
— Знаешь, от чего они умерли? — спросил Онега.
⁃ Замерзли?
⁃ Нет, сначала ширнулись, а потом приспали на морозе. Знаешь, сколько по городу за ночь собрали? Восемнадцать, корреспондент, и это еще не все наверное. Кто же этих проституток считает. Кому какое дело, сколько их вообще сдохнет. А всех везут на мой участок, мне с Аркадичем их оприходовать. Побоев нет, значит ненасильственная смерть — по неосторожности. Спросить не с некого.
Собственно, вот и вся история — в центре Иркутска статусное мероприятие, немногочисленные гостиницы забиты приезжими с деньгами, девочек и выгнали на работу. А тут мороз. Кто ж знал. Может, не будь я таким гордым и забери рыжую пить водку к себе в номер, я бы и спас ее. Цена вопроса-то пару тысяч рублей. А теперь осталось только размазывать пьяные слезы по своей журналисткой морде и публично совеститься перед Германом, Аркадичем и Онегой. Так?
Да не так, родные мои. Все бы сложилось тут для очередной сопливой статьи, если бы не одна вещь. Сучий героин.
На рубеже 94-95 годов я разговаривал бывшим следователем по особо важным делам Генеральной прокуратуры еще Советского Союза Сергеем Николаевичем Забельским. При Ельцине его досрочно отправили на пенсию. И, давая мне интервью, он качал головой и характерно так постукивал указательным пальцем по столу:
— Запомните, молодой человек, то что сейчас происходит, не просто так. Сейчас в нашу страну завозят тоннами героин, создают специальные каналы сбыта, формируют систему потребления. И это все делается централизованно, организованно. Вам этого еще не понять, молоды слишком, но эту страну уничтожают, как уничтожили Советский Союз.
Мне, вчерашнему образцовому комсомольцу, действительно это было трудно понять. Только сейчас, когда мы по полной хлебнули рынок, пришло некое осмысление.
В 1998 году, всего через несколько лет после развала СССР, Россия официально стала крупнейшим в мире потребителем героина — почти сто тонн в год. В любом регионе, населенном пункте, вплоть до военных баз и закрытых наукоградов, можно было без всяких проблем купить дозу. И везде была, что называется, подготовленная клиентелла. Героин надо было уметь приготовить, разбавить, зашприцевать. Мало было завезти тонны этого проклятого зелья и создать сеть распространения, надо было еще обучить народ правильно губить себя.
Героин, что называется, не взлетал в России, пока не началось массовое распространение проституции.
Первые волны торговли живой плотью начались на рубеже 96-97 годов. Это было похоже на целенаправленное рекрутирование, сравнимое с тем, что творится сегодня на Украине с ТЦКашниками. И первой жертвой этой чудовищной волны стали провинциальные девчонки – чистые, скромные, не испорченные капитализмом, настоящее сокровище нации. Они массово подсаживались на наркоту и пополняли ряды бесконечной армии проституток.
В любой гостинице любого города России остановившемуся в одиночку или с группой товарищей мужику обязательно ночью звонили в номер и предлагали девочку.
И любая проститутка в обязательном порядке предлагала героин. Это был идеальный канал распространения.
В те годы в некоторых небольших деревеньках совсем не осталось девочек, все были буквально выметены этой бурей. Вспоминаю поселение Соломино, затерявшееся в мордовских лесах, куда я приехал накануне 1 мая 1999 года.
1:00:26
vk.com
Следующая публикация
Комментарии 4