10 февраля – день смерти Александра Пушкина († 1837).

Упокой, Господи, душу усопшего раба Твоего Александра.
Художник Константин Коровин о Пушкине в «Воспоминаниях детства»:
...Несказанно я любил слушать бабушку, когда она читала Пушкина. И всё как-то было полно им: и вечер, и зимняя дорога, тройка, когда меня взял с собой мой дед в Ярославль, дорога, остановка на постоялом дворе, калачи, поросёнок, икра, и месяц, и страшный лес на дороге. И нравился мне Пушкин. Как верно и хорошо он написал про что-то, всё самое моё любимое.
И я знал уже много его стихов наизусть. Из дома деда, на Рогожской улице, уходил на соседний большой двор, к ямщикам, в ямскую избу, где было тепло, пахло щами. Такие хорошие ямщики – отдыхали, сидели, пили чай. Ели баранки, ситный. И любили меня, хозяйского внука. Я всей душой любил ямщиков. Я им говорил наизусть:
– По дороге зимней, скучной
Тройка борзая бежит...
И видел – нравилось ямщикам.
– Ну-ка, – говорили они мне, – скажи, Костя, вот ему... про разгулье удалое аль сердешную тоску... Как это, скажи-ка...
Ямщики слушали.
Один из них, Игнат, с чёрной бородой, часто просил меня:
– Скажи про старушку родную... Тогда я ему говорил стихи:
Буря мглою небо кроет...
Игнат плакал. Всегда плакал.
Поразило меня однажды, что приятель отца моего, судебный следователь Поляков, сказал про Пушкина: барин, камер-юнкер. И что-то нехорошо говорил. Я сказал бабушке, Екатерине Ивановне:
– Поляков не любит Пушкина.
– Да, – ответила она, – не слушай его. Он нигилист.
Я не понял, но подумал: нигилист это, должно быть, вроде дурака.
Странно, что Ларион Михайлович Прянишников, впоследствии художник, родственник наш, часто бывая в доме у нас, тоже не любил Пушкина, тоже сказал: камер-юнкер!
Мой дед был именинник. Лежал в постели, прихварывал. Утром я пришёл к нему и сказал стихи:
Птичка Божия не знает...
Он меня погладил по голове и, смотря добрыми глазами, сказал мне:
– Это, Костя, хороший барин сочинил. Потом, вздохнув, сказал:
– Эх, грехи, грехи. Ты, Костя, когда молишься на ночь, то поминай и его. Он ведь был добрый, как Божий серафим. Мученик – ведь его убили.
«Вот, – думал я, – что такое».
– Дедушка, – говорю я, – а Игнат... я ему сказал стихи, а он заплакал.
– Ишь ты, – удивился дед. – Он, Игнат, хороший мужик. Бедный бездомный. Пьёт только частенько...
Почему-то дед запретил мне ходить в ямщицкую.
– Есть, – говорит, – запойные... Всякого наслушаешься. Не надо, – говорит, – ходить тебе туда.
Когда дед умер, то после я сказал своей няне Тане:
– Вот дед мне велел молиться о Пушкине.
– А кто он тебе доводится? – спросила няня Таня.
– Он серафим от Бога был, камер-юнкер убитый.
– Ишь ты, – вздохнула няня. А потом няня сказала:
– Молись так: «Помяни, Господи, во Царствии Твоем раба Твоего камер-юнкера Серафима».
Я на ночь, стоя на коленях в постели, поминал деда, покойную сестру и доброго убиенного «камер-юнкера Серафима».
#пушкин_александрсергеевич