Почти по Маяковскому.

«Хорошо!»
Дул,
как всегда,
февраль
ветра́ми
как дуют
при капитализме.
По стритам
дули
авто и трамы,
По авеню -
негры с артистами.
А в Белом Доме ,
как будто
в очереди
и в коридоре узком
сидят
хохлы
в слепом одиночестве
и держат
пояс Усика.
На них не глядят
и их не слушают
Они
как листья в лесу.
Они
упадут
переспевшей грушею,
как только
их
потрясут.
Голос — редок.
Шёпотом,
фразами .
— Зеленский как там? —
— Он наказан!
Серчают
стоящие журналисты:
«В политику
начали курвы
ба́ловаться…
Да Трамп и Вэнс
их сожрут
посвистывая
И выплюнут
виду не показывая.»
«Лучше
пост
добром оставь,
никуда
тебе
не деться!
Посмотри -
от всех застав
к Киеву
красногвардейцы!»
И вот
над крахмаленным
воротником
раздался
бас в кабинете Овала:
послушай ,
Гнида,
ты кто такой?
И почему костюм
с карнавала?
А Зеленский
запрятался
Попробуй-ка
вымань его!
Ховается
свиная башка.
И
редели
защитники этого вымени,
как зубья
у гребешка.
Какой-то
смущённый
сидел сукин сын,
а над ним
дядя Вэнс —
нежнее папаши:
«Ты,
парнишка,
выкладывай
ворованные часы —
часы теперича наши!».
Топот рос
и ту
делегацию
сгрёб,
забил,
зашиб,
затыркал.
Забились
под лавку —
а где им прятаться? —
Как будто
топор
навис над затылком.
И долго
длилось
это молчание,
молчанье надежд
и молчанье отчаянья.
Пока хохлы
совсем
не отчалили
И даже без чая
в печальной печали.
И в эту
тишину
раскатившийся всласть
бас,
окрепший
над реями рея:
Которые тут Зели-евреи?
Слазь!
Кончилось ваше время.