Из толстенного, несгибаемого картона, а снаружи — каштановая, лаковая, и от того — потрескавшаяся. И нос облупился почти до самой бумажной основы. И резинка перекрутилась и с кусочком намотанной мишуры. Она всегда лежала сверху в коробке с ёлочными украшениями и каждый новый год начинался именно с неё.
Нужно было вставать на стул, и шатко тянуться на далёкие антресоли, доставать скучную, серую коробку и неизменно встречать там потрескавшуюся лису. Были там и набитый ватой Дед Мороз, и пластмассовая Снегурочка, и старинный, немного расколотый стеклянный снеговик на специальной прищепке, позволяющей ему не висеть, а стоять на ветке. Но первой была маска. Каштановая, с круглыми, чёрными прорезями глаз.
И вот ты стоишь в этой маске, а согретый твоим дыханием картон заполняет всё вокруг сладковатым туманом. А в круглых прорезях глаз — ёлка, которая и не ёлка вовсе, а самая что ни на есть сосна, и скупые огоньки старой гирлянды, и мятый, не первый год уже верно служащий «дождик» и разномастные игрушки.
В прорезях глаз нарядный, совсем ещё, как теперь понятно, молодой отец, и красивая мама, которой не очень то и нравится, что бабушка вовсю хозяйничает на её кухне, но показывать этого никак нельзя, праздник же! И поэтому мама улыбается и всё время поправляет новое платье. И оно ей очень идёт, но она всё равно постоянно подбегает к большому зеркалу, что-то там одёргивает и качает головой.
В прорезях глаз молодая ещё бабушка, и бабушку не унять. Она шумно распоряжается женщинами на кухне и поминутно слышны её крики — а где у тебя тут соль? А где перец? Не хватает стаканов! А салатницу какую? Таня, не тот нож! Рыбу же им резали, ну что ты в само деле!
В прорезях глаз телевизор, абсолютно распоясавшийся и ни капельки не переживающий за свой взрывоопасный кинескоп. Его никто не смотрит и он самозабвенно кричит, упиваясь своей свободой. И с ним соревнуется магнитофон, такой же громкий и одинокий. Потому что все заняты. Все постоянно снуют по комнатам, приходят и уходят, хлопают дверью и стучат обувью перед входом, оббивая снег. Хрипит дверной звонок и с балкона врываются клубы пара и табачного дыма.
В прорезях глаз стол, красивый и неприступный, как город-крепость, которая в финале неизбежно падёт и три дня потом, по неписанному закону будут её грабить и доедать вольные наёмники.
Но это всё потом, а сейчас — он горделиво сверкает своими башнями и бойницами и, кажется, нет на свете той силы, которая способна одолеть эту твердыню.
В прорезях глаз дядя Игорь, не нырнувший ещё под встречный грузовик на своей новенькой «семёрке», тётя Света, ещё не знающая свой страшный, смертельный диагноз, дяди Колин Валерка, ещё не приехавший домой в цинковом гробу, тётя Алла и дядя Боря.
В прорезях глаз все ещё живые и весёлые. Никто не думает о плохом и единственное, о чём всерьёз переживают эти люди, снующие в прорезях глаз старой маски — хватит ли им сейчас майонеза и поставил ли кто-нибудь охлаждаться шампанское. Хорошо ли сидит платье и получился ли холодец. Подарят ли игру «за рулём» или что-там в этой, обёрнутой газетами коробке? Хватит ли стаканов. Та ли салатница...
В прорезях глаз все красивые и кажется — теперь так будет всегда. Никто и никогда не будет больше носить будничную одежду и есть скучную кашу на кухне. Нет! Мы всегда будем пировать за большим столом, и телевизор с магнитофоном будут орать на разные голоса. И дверной звонок сойдёт с ума и захлебнётся собственными трелями, и люди будут приходить и уходить, весёлые, красивые люди. И огоньки гирлянд в какой-то момент вспыхнут так нестерпимо ярко, навсегда запечатлев на плёнке запах старой картонной маски, который ты уже почти не можешь вспомнить, но иногда — всё таки вспоминаешь. И тогда — очень хорошо, что никто не видит, что там, по другую сторону круглых прорезей для глаз.
С новым годом ребята, с новым годом!
Нет комментариев