ЕВРЕЙСКАЯ МУДРОСТЬ: КОГДА ГОВОРИШЬ ВСЁ, ЧТО ТЫ ДУМАЕШЬ, ТЕБЯ НАЧИНАЮТ РЕЖЕ СПРАШИВАТЬ...

***
Говорят, что план операции по бомбардировке ядерных объектов в Иране переименовали в «Разминка в Явне»
***
Еврейский дух слезой просолен,
душа хронически болит,
еврей, который всем доволен,-
покойник или инвалид
И. Губерман
***
Моя еврейская мама
Моя еврейская мама научила меня ПРЕОДОЛЕВАТЬ НЕВОЗМОЖНОЕ:
"Закрой рот и ешь суп".
Моя еврейская мама научила меня УВАЖАТЬ ЧУЖОЙ ТРУД:
"Если вы собрались поубивать друг друга, идите на улицу, я только что полы вымыла".
Моя еврейская мама научила меня ВЕРИТЬ В БОГА:
"Молись, чтобы эта гадость отстиралась".
Моя еврейская мама научила меня МЫСЛИТЬ ЛОГИЧНО:
"Потому что я так сказала, вот почему".
Моя еврейская мама научила меня ДУМАТЬ О ПОСЛЕДСТВИЯХ:
"Вот вывалишься сейчас из окна, не возьму тебя с собой в магазин".
Моя еврейская мама научила меня СТОЙКОСТИ:
"Не выйдешь из-за стола, пока не доешь".
Моя еврейская мама объяснила мне ПРИЧИННО-СЛЕДСТВЕННЫЕ СВЯЗИ:
"Если ты сейчас не перестанешь реветь, я тебя отшлепаю".
Моя еврейская мама научила меня НЕ ЗАВИДОВАТЬ:
"Да в мире миллионы детей, которым не так повезло с родителями, как тебе".
Моя еврейская мама научила меня КАК СТАТЬ ВЗРОСЛЫМ:
"Если не будешь есть бульон , никогда не вырастешь".
Моя еврейская мама научила меня СМЕЛО СМОТРЕТЬ В БУДУЩЕЕ:
"Уж погоди, дома я с тобой поговорю".
Моя еврейская мама научила меня ЭКСТРАСЕНСОРИКЕ:
"Надень свитер, я же знаю, что тебе холодно!"
Моя еврейская мама преподала мне ОСНОВЫ ГЕНЕТИКИ:
"Это у тебя все от отца!
Семейный устав
§ 1. Мама права.
§ 2. Mама всё равно права, несмотря ни на что.
§ 3. Мама не кричит - она обращает внимание на важные вещи.
§ 4. Мама не ругается - она советует.
§ 5. Мама не пилит - она акцентирует детали.
§ 6. Мама не спорит - она объясняет ситуацию.
§ 7. Мама не висит в Интернете - она идёт в ногу со временем.
§ 8. Мама не валяется на диване - она медитирует.
§ 9. Мама не бездельничает - она расслабляется!
***
Мы, понаехавшие сюда, и не впитавшие с молоком матери иврит и культуру, приспосабливаемся на месте.
Как можем.
Недавно мои (впрочем, давно здесь живущие) друзья пошли на прогулку. Ну и наткнулись на местного, который, судя по всему, впитал в себя даже лишнее.
В том смысле, что на вежливую просьбу придержать агрессивную собаку и дать пройти, начал вспоминать все русские маты и дразнить, даже издеваться.
Но так как и мы уже не полчаса назад в Израиль приехали, то в лучших традициях перешли в "нападение".
Наш друг начал ТАК орать, что у собаки пропала агрессия. Потом усмешку гопника сменило удивление, перешедшее сначала в восхищение, а потом в ужас.
Но это были цветочки.
Когда наш друг продолжил верещать, что есть силы, противник струхнул и начал бежать.
Но нас, людей, воспитанных тапками, так просто не остановить. Наш друг бежал за ним, параллельно звоня в полицию и крича, что его тут убивают.
Такого Израиль ещё не видел.
Думаю, этакого шока теперь уже перевоспитанное быдло с собакой ещё не испытывало.
Будем надеяться, что урок не прошел даром.
А мы что. Все нормально.
Как говорится - обызраильтянились.
Ева Соэль
***
«Здравствуйте, я Модильяни, еврей»
Сегодня его называют гениальным портретистом, а при жизни он едва сводил концы с концами, за бесценок продавая свои холсты. Единственную его выставку полиция запретила за «развратные картинки». Пьяница, грубиян, дебошир, красавец. Сотни женщин бросались в его объятия, и он отвечал им взаимностью. Но по-настоящему любил лишь трех. С одной скандалил на глазах у всего Монмартра. Другая покончила с собой на следующий день после его похорон. А первой его любовью была Анна Ахматова.
Он появился на свет 12 июля 1884 года. Амедео (Иедидия) Модильяни родился в семье евреев-сефардов - Фламинио Модильяни и Евгении Гарсен в итальянском городе Ливорно. Родился в недобрый час: к тому времени дела его отца пришли в упадок, и семья оказалась на грани банкротства. Торговля дровами и углем доходов не приносила, все остальные попытки заработать оканчивались неудачей, и Модильяни-старший увяз в долгах. В день, когда на свет появился Амедео, в дом к Модильяни пришли чиновники — конфисковывать за долги имущество. Домочадцы засуетились и стали сваливать на кровать, где она лежала в предродовых муках, ценности, которые еще не успели продать или заложить. Дело в том, что итальянский закон запрещает отбирать что-либо у роженицы. Так Евгения и лежала среди серебряных блюд, корчась в схватках, пока судебные приставы выносили из дома мебель...
Амедео обожал Италию и хотел жить только здесь. Однако настоящее искусство обитало в Париже — и он отправляется в столицу Франции, поселяется на Монмартре, в маленьком сарае, со всех сторон заросшем кустарником. Парижская богемная жизнь с радостью подхватывает новую очаровательную игрушку: 22-летний художник невероятно хорош собой, талантлив, энергичен. И при этом очень несчастлив. «Живопись очевидно сильнее моих желаний, — пишет он. — Она требует, чтобы я жил в Париже. Атмосфера Парижа меня вдохновляет. В Париже я несчастлив, но уж что верно, то верно — работать я могу только здесь».
«Крылатый спутник жалок на земле», — часто говорил он о себе, цитируя Бодлера. А представлялся обычно так: «Здравствуйте, я Модильяни, еврей». Не так много времени прошло с нашумевшего дела Дрейфуса, в столице по-прежнему в любую минуту можно было нарваться на антисемитские выпады. Модильяни — словно в пику мучительному для него Парижу — очень гордился своими еврейскими корнями и всегда при знакомстве упоминал о своем происхождении. Ввязывался в драку каждый раз, когда кто-то позволял себе обидную ремарку в адрес евреев. Одна из его самых знаменитых работ — портрет «Еврейка» — стала своего рода зеркалом, в котором отразилось состояние души евреев в современной ему Франции. Благородные строгие черты, настороженный, неприступный взгляд. Модильяни пишет и свое собственное еврейство в образе изысканной дамы, которой ни на минуту не приходится расслабиться от предчувствия беды.
Нет ничего удивительного в том, что его заворожил благородный облик юной русской поэтессы Анны Ахматовой.
Они познакомились в 1910 году в Париже и сразу увлеклись друг другом. «У него была голова Антиноя и глаза с золотыми искрами, — вспоминала Ахматова. — Он был совершенно не похож ни на кого на свете». Ему же она напоминала античных цариц.
«Вы во мне как наваждение», — признавался Модильяни Ахматовой. И писал ее портреты, которые тут же отправлял ей в Россию. Их роман, впрочем, был недолгим. Из шестнадцати портретов после революции сохранился лишь один — он всю жизнь висел над кроватью Анны Андреевны. Не знавший русского языка Модильяни не мог оценить ее поэзию, но, кажется, обладал интуицией своей матери: в портрете юной Анны он выразил все ее будущее величие и весь трагизм ее страшной судьбы. Впрочем, и Ахматова увидела в нем печать горечи. «Все божественное в Модильяни только искрилось сквозь какой-то мрак, — писала она. — Со мной он не говорил ни о чем земном. Он был учтив, но это было не следствием домашнего воспитания, а высоты его духа».
Модильяни называли «бездомным бродягой»: денег у него не водилось, картины свои продавал за бесценок, последнюю копейку готов был отдать любому нуждающемуся. При этом он пристрастился к выпивке и частенько бродил по Парижу вдрызг пьяный, порой даже нагишом. С обнажением у Модильяни оказались особенно непростые отношения. У него было невероятное количество натурщиц. Он писал их с упоением, но картины расходились плохо, на выставки их не брали. Модильяни, хорошо зная цену своим работам, не мог при этом выручить за них больше, чем требовалось на выпивку. Он много дрался, в основном из-за дам. На Монмартре то тут, то там рассказывали анекдоты об очередной потасовке с его участием. Он был эксцентричным и неприкаянным. И такой же была его вторая большая любовь — Беатрис Хастингс, английская аристократка и поэтесса.
Беатрис разделяла все порочные пристрастия Модильяни. Они страстно любили друг друга, и кажется, не менее страстно ненавидели. Нередко их ссоры перерастали в драки, причем свидетелем этих сцен порой становился весь Монмартр. Модильяни яростно ревновал подругу, если замечал вдруг, что она уж очень увлеченно болтала с кем-нибудь из приятелей. Мог при всех оттаскать за волосы. И все-таки именно Беатрис стала его истинной музой. Но через два года Муза сбежала — судя по всему, с новым возлюбленным. Модильяни очень горевал, но продолжал работать. В 1917 году открылась его первая и последняя прижизненная выставка, составленная сплошь из портретов обнаженных женщин. Полиция выставку запретила.
И снова в его жизнь пришла любовь. На этот раз к 19-летней натурщице Жанне Эбютерн. Хрупкая девушка из католической семьи безумно понравилась Модильяни. Она не изводила его скандалами и не давала поводов для ревности. Художник и его модель стали жить вместе, через год у них родилась дочь. Родители Жанны не хотели видеть ее замужем за евреем. Он злился, грубил, дебоширил, метался по студии в поисках вдохновения. Свадьбу они так и не сыграли...
С детства Модильяни был слаб здоровьем, постоянные скитания, неприкаянность и алкоголь лишь усугубили его состояние. Художник заболел туберкулезным менингитом. Поняв, что надежды на выздоровление нет, он предложил Жанне умереть вместе с ним: «Чтобы я мог быть с моей любимой моделью в раю и вместе с ней наслаждаться вечным блаженством». Она в ответ только тихо плакала. А вот на похоронах плакать не стала: стояла черная, как сама смерть, в отчаянии теребя платок. Жанна была беременна их вторым ребенком. На следующий день после похорон она выбросилась из окна пятого этажа — так и не смогла пережить смерть своего одинокого гения. «Верная спутница Амедео Модильяни, не захотевшая пережить разлуку с ним», — гласит надпись на ее надгробии.
Спустя годы после ее смерти Жанну перезахоронили рядом с Амедео на кладбища Пьер-Лашез. Так девочка из католической семьи все-таки стала женой еврея Модильяни. А картины, которые он продавал за копейки, чтобы свести концы с концами при жизни, превратились в бесценные шедевры, за которые сражаются сегодня музеи всего мира. «Модильяни, еврей», — представлялся художник при жизни. «Модильяни — гений», — стали говорить о нем после смерти.©️
***
Самые значительные писатели и поэты еврейского происхождения 20 века - видимо, последнего века Большой Литературы.
1. Собственно еврейские, то есть писатели идишские и ивритские: Шолом-Алейхем, Ицхок Башевис-Зингер, Шолом Аш, Ицхок-Лейбуш Перец, Давид Бергельсон, Авром Суцкевер, Хаим-Нахман Бялик, Шмуэль Агнон, Эфраим Кишон, Аарон Апельфельд, Иосиф Керлер, Рахиль Баумволь, Ури-Цви Гринберг.
2. Австро-Венгрия, Австрия: Йозеф Рот, Стефан Цвейг, Эгон Эрвин Киш, Франц Кафка, Эльфриде Елинек, Лео Перуц.
3. Германия: Лион Фейхтвангер, Арнольд Цвейг, Стефан Гейм, Нелли Закс, Курт Тухольски, Анна Зегерс, Фридрих Вольф.
4. Америка: Сол Беллоу, Филип Рот, Бернард Маламуд, Норман Мейлер, Джером Сэлинджер, Айн Ранд, Эмма Лазарус, Артур Миллер, Дороти Паркер, Хаим Поток, Айзек Азимов, Роберт Шекли, Алфред Бестер, Гарри Гаррисон, Эдгар Доктороу, Джонатан Келлерман, Ирвин Шоу, Джозеф Хеллер, Айра Левин, Эли Визель, Арт Бухвальд, Харлан Кобен, Герман Вук, Говард Фаст, Лилиан Хеллман, Бел Кауфман, Нора Эфрон, Харри Тэртлдав, Леон Юрис, Аллен Гинзберг, Леонард Коэн, Дениз Левертов, Аллен Гинзберг... кого-то забыл, но кого?
5. Польша: Януш Корчак, Станислав Лем, Станислав Ежи Лец, Ежи Урбан, Юлиан Тувим, Стефания Гродзеньска, Ян Бжехва, Бруно Шульц, Теодор Парницки.
6. Россия/СССР: Исаак Бабель, Саша Черный, Илья Эренбург, Юрий Тынянов, Василий Гроссман, Михаил Светлов, Илья Ильф, Иосиф Уткин, Илья Сельвинский, Семён Кирсанов, Владимир Высоцкий, Борис Пастернак, Павел Коган, Эдуард Багрицкий, Лазарь Лагин, Лев Кассиль, Самуил Маршак, Маргарита Алигер, Агния Барто, Евгений Шварц, Марк Алданов, Юлийн Даниэль, Владимир Войнович, Наум Коржавин, Израиль Меттер, Василий Аксенов, Борис Слуцкий, Юрий Левитанский, Аркадий Арканов, Григорий Горин, братья Стругацкие, Вениамин Каверин, Борис Акунин, Михаил Веллер, Виктор Драгунский, Александр Мелихов, Иосиф Бродский, Павел Антокольский, Осип Мандельштам, Корней Чуковский, Давид Самойлов, Григорий Бакланов, Елена Ржевская, Мария Рольникайте, Григорий Канович, Дина Рубина, Игорь Губерман, Сергей Довлатов, братья Вайнеры, Ходасевич, Межиров, Эммануил Казакевич, Юз Алешковский, Александр Володин, Лев Лосев, Виктор Шкловский, Юнна Мориц (да, и ее надо вставить - за то, что она успела написать до того, как ударилась оземь и превратилась в рашистку на старости лет)... кого-то забыл, но кого?
7. Италия: Альберто Моравиа, Наталия Гинзбург, Примо Леви, Итало Звево
9. Франция: Ромэн Гари, Макс Жакоб, Эльза Триоле, Андре Моруа, Морис Дрюон, Натали Саррот, Эжен Ионеско, Патрик Модиано.
10. Великобритания: Элиас Канетти, Стивен Фрай, Нил Гейман, Артур Кестлер, Дьердь Микеш, Мюриел Спарк, Фредерик Рафаэл, Харольд Пинтер.
11. Венгрия: Имре Кертес, Тибор Дери.
12. Чехия: Людвик Ашкенази
***
У Соломона Борисовича отобрали кошелек.
Несчастье случилось так. Соломон Борисович отыграл в ресторане своё. Надел шляпу и пошел домой по улице Нахимова. Ночь была тиха, ни ветерка. С неба медленно полз снег. У Соломона Борисовича было плохое настроение. Сегодня в ресторане он был не на высоте. Фальшанул на ля-диез в мазурке Шопена. Вахтовики из Нового Уренгоя сделали вид, что не заметили этого.
Частокол фонарей задавал направление. С них падал свет, который не доставал до земли. Улица была похожа на русло реки, где в темноте шныряли самые жуткие обитатели глубин. В таком месте можно встретить кого угодно.
Одни только эти рассуждения могли подтвердить, какое плохое настроение было у Соломона Борисовича.
И тут перед ним резко выросли двое мужчин. Когда в такую погоду появляются двое мужчин вдали, это уже неуютно. А тут неожиданно и перед тобой. В эти минуты некурящий Соломон Борисович всегда ощущал дискомфорт. Традиционно запахло пивом с одной стороны и предчувствием утраты с другой. Еще ни разу перед Соломоном Борисовичем не останавливался ночью мужчина, от которого пахло бы читальным залом.
Один из мужчин предложил Соломону Борисовичу уже не мешкать. Интуитивно оценив масштаб утраты с предположительными последствиями в случае отказа, Соломон Борисович вынул кошелек и отдал. Тем более что заработанные в ресторане пять тысяч лежали в кармане брюк. Он надеялся, что до брюк дело все-таки не дойдет.
- А что в футляре? – поинтересовался второй.
Соломону Борисовичу стало по-настоящему страшно. Мужчина спрашивал, что у Соломона Борисовича в футляре для скрипки. То есть, мужчина даже на секунду не предполагал, что в футляре для скрипки может находиться скрипка. Этот мир обречен, подумал Соломон Борисович. И только потом сообразил - могут, ведь, и её отнять?
Отнять у еврея скрипку это как если у чукчи отобрать оленя или талон к гастроэнтерологу у русского. Соломон, конечно, отдаст. Но что о нем подумают люди? С этого Соломона, подумают люди, можно взять и кошелек, и скрипку. При желании, подумают люди, можно взять с Соломона и трусы. Где был Соломон, когда бесплатно раздавали совесть? - подумают люди.
Открыв футляр, он вынул скрипку и смычок. На улице зазвучал концерт для скрипки номер один ля минор. В два часа ночи в этом районе музыка Шостаковича еще не звучала. Шостакович здесь вообще никогда не звучал. Первое, что пришло в голову одновременно открывшим глаза жителям - какая-то сволочь вытащила на улицу циркулярную пилу и делает доски из баобаба. Окна вспыхнули. В пустых рамах окон появились портреты.
- Ты ку-ку? – спросил один из мужчин, встревоженно оглянувшись. Концерт сейчас был совершенно лишним.
- Позвоните в полицию! – закричал зрителям Соломон Борисович. – Музыканта убивают! Пусть бегут на Шостаковича!
Через минуту полицейский патруль мчался на улицу Шостаковича.
Мужчины бросили кошелек в открытый футляр и пошли прочь. Уличный ночной грабеж имеет свои минусы. Никогда не знаешь, кто выйдет из темноты. Иногда на такую дрянь нарвешься, что лучше самому отдать. Но старая сволочь продолжала пилить скрипку как бешеная. Мужчины перешли на бег и скрылись во дворах. Спрятав футляр в мусорный бак, Соломон Борисович снова взялся за Шостаковича и пустился в погоню.
Окна вспыхивали по мере движения музыки. Интенсивность погони можно было определять по музыкальному материалу. В Гороховом переулке зазвучал Шопен. Мазурка подняла на уши даже парализованного дядю Толю. Он лично подошел к окну, чтобы посмотреть, как трое ненормальных, один из которых со скрипкой под головой, пулей летят по переулку.
На улице Маяковского погоня развернулась. Жители высоток при горящих окнах наблюдали, как посреди дороги мчится и исполняет рахманиновский «Венгерский танец» скрипач. За ним широким коровьим аллюром скакали двое амбалов.
- Заткнись, убью! - требовал один из преследователей.
- Меня сейчас будут убивать! – кричал скрипач благодарным зрителям. – Звоните в полицию! Пусть бегут уже на Рахманинова!
Микрорайон медленно отходил ото сна. За последние десять минут в полицию поступило шестьдесят сообщений. Было странно, что сообщали об одинаковых событиях, но происходили они в разных районах города, причём одновременно. Везде фигурировали три персонажа. Из особых примет: одна скрипка на троих. Голоса разделились надвое. Половина сообщала, что двое громил преследуют тщедушного скрипача. Другая половина своими глазами видела, как дрищ со скрипкой гнал по улице двоих амбалов.
Патруль приехал на улицу Шостаковича, как и просили. Там - шаром покати. Через минуту звонят с Маяковского. Говорят: просили ехать на Рахманинова.
Через минуту патруль въезжал на улицу Рахманинова. Там снег полз по воздуху с неба и швабры фонарей светили в дрёме. Никто никого убивать на улице Рахманинова не собирался. Пока, по крайней мере.
В переулке имени маршала Конева Соломон Борисович вдруг обнаружил, что опять бежит один. Это его страшно встревожило. Он вернулся и стал искать концы. Перейдя на осторожное «Размышление» Чайковского, Соломон Борисович заглядывал в подъезды и ногой открывал мусорные баки.
Из подворотни на него бросились двое знакомых мужчин. Развернувшись, Соломон Борисович дал газу и пулей полетел по переулку. Смычок в его руке пронзил ночную улицу увертюрой Шнитке. Этим звуком можно было резать мороженое мясо. Дома стали стрелять вспышками окон.
- Пусть полиция бежит уже на Шнитке! — кричал зрителям Соломон Борисович, крутя ногами как пропеллером. За ним, тяжело стуча подошвами, гнались двое мужчин. Они обещали гниде-виртуозу смерть лёгкую и быструю, если он перестанет играть.
- Я убью тебя, сука!.. – донеслось во мраке ночи из невидимого верхнего этажа.
- Эти твари опять на Шнитке! – сообщил патрулям по рации оперативный дежурный. – Стреляйте уже их на хер на поражение!
Стоящий рядом начальник отдела выхватил у него рацию и пообещал квартальную премию за каждую голову. А если кто приведёт живого лабуха с инструментом - внеочередное звание...
Полицейский патруль бессмысленно катался по улице Шнитке. Улица Шнитке спала. Рядом с патрульной машиной шла сонная собака. Когда машина остановилась, остановилась и она. Подошла к колесу и, не открывая глаз, подняла ногу...
Кончив "Ла компанелла" Паганини и оглянувшись, Соломон Борисович обнаружил, что мужчин опять нет. На горизонте таяли в ночи две фигуры. Не прекращая играть, он бросился за ними. Дистанция стремительно сокращалась. Один из мужчин затравленно оглянулся.
- Люди!.. – услышал Соломон Борисович его рыдающий голос. – Да кто-нибудь!.. Христа ради!..
Двое мужчин шли, подпирая друг друга. Было видно, с каким усилием даётся им каждый шаг. Так Муравьев-Апостол с Пестелем двигались к эшафоту. Строй замыкал Соломон Борисович. Скрипка в его руках дрожала от изысканной «Чаконы» Баха. Звуки пронзали тьму. На балконах выли собаки. Угрозы из окон носили извращенный характер.
Бригада скорой помощи с сиреной въехала в переулок. Следом, сверкая люстрой, влетел полицейский "уазик". Соломон Борисович развернулся и зашуршал дворами. Санитары отдирали истощенных мужчин от асфальта. Те показывали сержантам правильное направление.
Добравшись до мусорного бака, Соломон Борисович вынул футляр. Положил в него скрипку и быстро пошел домой. Одно раздражало. Он опять фальшанул на ля-диез в мазурке Шопена. Но это снова, кажется, никто не заметил.
Автор: В. Денисов
©️Israel ReMarque