Предыдущая публикация
-Катяяя, Катяяя - слышит старуха слабый голос старика -Катяяя!
-Иду, иду Саша, иду, милай, - старуха подхватилась, одёрнув юбку, заглянула за шторку к старику.
-Проснулси, Саша? Блинков можа, Саш? Блинков хош?
-Катяяя, - глухо зовёт старик, шаря невидящими глазами по потолку, — Катяяя
-Ну-ну, милай, я здеси, здеси, - берёт его некогда большую, как лопата, а теперь худую и сморщенную руку в свою, почти такую же, как сухая птичья лапка, - что, что милай, я с тобой?!
-Катяяя, прости...Прости Каюша...
-Да что ты, что ты...
-Не любил я тебя, - сипит старик прости...глупый...вернуть бы назад, всё по другому бы было, Катя...
-Да ладно, Саша. Что это не любил, любил, по своему, но любил. А то бы рази мы с тобой шиисят годочков бы прожили вместе? Ну, чё уж тожа, о...
-Катяяя, дети...
-Едут Саша, едут, я и телеграмму дала, ну не я, Нина-почтарка, она всё написала и Мише, и Толику, Серёже и Светланке. К вечеру, Саша, все приедут, ты поспи, поспи, а я тебе бульончику...
-Не надо, - шепчет, - дай руку, посиди со мной, прости Катя!
-Я и не серчала, Саша, я не серчала. Ты меня прости, можа не влезла бы, ни вчепилась бы в тебя, аки клещч, можа и по другому жизня твоя сложилась ба, милый!
-Нет, Катя, - мотает старик головой,- нет, Катя, видно судьба...
Скатилась мутная слеза из уголка глаза старика и, покатившись по морщинистой щеке, растворилась где-то в складках бордовой, стариковской кожи.
К вечеру собрались дети, сами уже старики почти.
Думает старуха.
Миша, старший, весь седой как лунь. Дородный, степенный, он и с детства такой. Старуха его побаивается, Миша профессор, учёный человек, живёт в Москве.
-Миша, сыночек, седой ить!
-Да мама, годы своё берут. Я уже дед, ты не забыла, что прабабкой стала?- смотрит пристально.
-Иии, сынок, да как же, как же! Вон фотографии, Таня ,Таня-то твоя, она прислала, вон, под стеклом, все хранятся.
Слева стекло, там все мы и вы маленькие, и родители наши с отцом, вон дядька мой Егор, Федюшка, братик, что с фронта не вернулся, так и не дождались, ни похоронки, ничего.
Баба с дедой мои старенькие уже, тётки - дядьки Сашины вон. Брат его Серёжа, ой весёлый был, как было заиграет Камаринскую, ноги сами в пляс идут!
А здесь мне Митрич, сосед наш, помните дядю Пашу-то, вот он новое-то стекло сделал, там всё молодёжь. И внучатки, и правнуки вот теперь.
Так что, Миша, сынок, рано мамку-то со счетов списывать!
-А я и не списываю, мать. Живи долго! Пока вы живы, то и мы себя детьми чувствуем...
Толик, братка, а может на рыбалку, а?
-Можно, - и повернувшись к матери, спрашивает,- мам, можно?
-А то! - улыбается старуха,- конечно можно!
-Бать, а ну хватит вытягиваться-лежать, - это уже Серёжа, он самый младший из братьев, ещё молодцевато носит джинсы, не отрастил брюшко, весь какой-то жилистый, загорелый.
Серёжа работает на большом корабле, по разным странам бывает и всегда присылает матери с отцом разные вещи, да старики ими не пользуются, складывают на чёрный день.
Единственное - телевизор, цветной, японский, вся деревня приходит к ним кино смотреть после программы Время, зимой-то, что ещё делать. А потом долго обсуждают ещё просмотренный фильм.
Старик слабо улыбается, Серёжа всегда был его любимчиком, такой же, как сам Александр Иванович, заводной, весёлый.
-Серёнька, сын, дети мои, Миша Толик... А где же Светланка?
-Я здесь, папа, — выступает из-за братьев. Маленькая худенькая, вылитая мать в молодости, взрослая уже, Светланка!
-Доча...Простите меня детки...
-Ты чего, бать!
-Отец, ты давай, завязывай!
-Что ты, папа...
-Простите, -шепчет старик - не додал чего, любви не додал...
-Ты это брось, отец!
-Да-да, ты брось бать!
-Благодаря вам с матерью мы людьми стали и дети наши в люди вышли благодаря заложенному вами с мамой зерну...
Ты давай, вставай лучше! Вон крышу, Толик говорит, на бане подделать надо, Светланка пока с мамой пельмешков наляпают, а мы после баньки по стопочке, да пельмешками, пельмешками закусим...
Тепло улыбается старик.
Долгую жизнь он прожил.
Всю жизнь себя корил, что с нелюбимой живёт.
Что не осмелился подойти к той к желанной, к любимой. Так и протоптался около её окон.
Десять кисетов табака скурил. Всё стоял под тополем напротив, всё ждал...
Чего ждал? А кто же его знает, может думал, что сама догадается, да выйдет, подойдёт, за руку возьмёт.
Ведь переглядывались на вечёрках, рядышком садились, и душа замирала!
Почему не осмелился, почему не проводил ни раз, ведь смотрела, смотрела Стеша вот дурак-то...
Дождался, дотоптался, нашёлся смельчак, и на танец пригласил, и до дома проводил и женился скоренько!
Сашка тоже был на той свадьбе. Невесёлая невеста сидела, глаз с него, Сашки, не спускала.
Эх, думал он всё время, надо было украсть, увезти, забрать себе. Нет же, напился, как свинья, с Ванькой Паршиным, лучшим другом своим, подрались.
Потом и вспомнить не могли, за что да почему.
С Ванькой помирились, а любовь свою потерял Сашка.
На Кате женился, оттого что в рот девчонка заглядывала, смотрела, как на чудо какое.
Знала, что не любит. Всю жизнь с ледышкой прожила, это потом уже, когда дети разъехались, понял Сашка, что не может без своей Катерины! Да стыдно ему было за годы её молодые, загубленные.
В кино пойдут или в гости на концерт, на собрание, дак он один идёт, чуть впереди.
А Катя позади.
А ведь ей тоже хотелось с мужем под ручку прийти, чтобы смотрели все, говорили вот мол, Катерина с Александром...
Никогда про них так не сказали, всегда Катя отдельно, Сашка отдельно.
Они даже на гулянках не вместе сидели.
А она его любила. И чтобы ему, дураку, лет на тридцать пораньше сказать ей о своих чувствах, что со временем тоже полюбил жену свою, пусть не так, как ту, яркую и первую, а спокойно и с достоинством, но полюбил ведь...
Нет! Нет, гордость заела, или что это? Стеснительность? Что не дало к Стеше тогда подойти, что не дало жене своей хоть раз, хоть один разочек сказать о том что любит...
Оттого и казалось ему, что детей недостаточно любит, всё старался как-то защитить, помочь им, чтобы не чувствовали этого, нелюбви его!
-Катя, -зовёт опять слабым голосом, - Катюша...
-Ойя, милай. Мы здеся, здеся, можа бульончика куриного, Саша?
-Нет, - машет, - нет, посиди! Уйду скоро.
-Что ты, что ты, вон дети смотрели, ребята крышу на бане почти перестелили, мы со Светланкой вон готовим...
-Пора мне, Катя...Прости милая, за всё. Я л...л...люблю тебя Катерина, - выдохнул с лёгкостью, - ты не думай, я всю жизнь тебя любил, - говорит, а голос, как у молодого, - ты прости меня, милая! Я дышал тобой, жил тобой, прости дурака, что не показывал, прости Катя...
-Сашааа, - раздаётся по всему двору, крик вылетает на улицу, дальше по всей деревне, в поле, на речку, достигает ушей каждого, крик раненого зверя, - Сашаааа, не уходи, что ты , милааай! Сашааа, как так-то....Сашаааааа
-Мама, мамочка, успокойся, мамочка! Врача, врача, маме плохо!
Всё как во сне провела старуха: и проводы, и похороны...
И слегла...
-Миша, Толик, Серёжа,Светонька, детки мои! Погодите, не уезжайте, чтобы по новой не ехать. Не задержу, не беспокойтесь!
Простите нас с папкою, если что не так...
-Мама, - плачет дочь, ко мне поедешь...
-Нет, дочушка. Папе там без меня плохо, с ним уйду....
На девятый день старухи не стало...
Автор: Мавридика де Монбазон
Следующая публикация
Нет комментариев