Ты, смерть красна не на миру, а в совести горячей. Когда ты красным полотном взовьёшься надо мной И я займусь твоим огнём навстречу тьме незрячей, Никто не сможет обо мне: и он нашёл покой. Рванётся в сторону душа, и рябью шевельнётся Тысячелетняя река из человечьих глаз. Я в этой ряби растворюсь, и ветер встрепенётся В древесном шёпоте моём и вспомнится не раз. Ты, смерть, красна или черна, не в этом вовсе дело Съедает мартовский туман последний мокрый снег. И в смертном шёпоте моём уже не уцелело Ни слов для совести моей, ни берегов для рек. А над оттаявшим прудом весна не городская. На деревянном островке вчерашний снег уплыл. Там, клюв упрятав под крыло, как будто замыкая Себя в осеннее кольцо, когда - то лебедь жил. Я вспомнил лебедя, когда, себя превозмогая И пряча губы в воротник, я думал о тебе. Мне так хотелось умереть, исчезнуть, замыкая В себе всё прошлое моё, тебя в моей судьбе. О, если б вправду умереть пришлось мне в то ненастье, То кто послушал бы меня и кто б сумел помочь Мне вытравить себя из глаз, пророчащих участье, Неумолимых, как и ты, и обращённых в ночь. Всю память выжечь о себе - сгореть, лишиться крова, Кричать: забудьте обо мне, меня на свете нет! Что будет, если я умру? Меня оттуда снова, Оттуда вытащат опять просматривать на свет? О, если б камни, что мои хранят прикосновенья И в них живут, как в скорлупе, растаяли, как дым! О, если б всё ушло со мной - вся память, все мгновенья, В которых я тебя любил отчаяньем моим! Где зеркало теперь моё? Бродячим отраженьем, Не находя ответных глаз, по городу бреду. Грозит мне каждое окно моим прикосновеньем. Мне страшно знать, что я себя и там, где не был даже, Ведь город мною заражён, повержен в колдовство. Люблю, боюсь, зачем, кого - слова подобны краже. Туман съедает мокрый снег, мне не спасти его...