Предыдущая публикация
Михаил Сборщик.
Галина Сергеевна. Начало.
3 глава
Глава 3
Валька фарцовщик.
Валька фарцовщик.
И вот опять этот дом. В который раз, за два года, я приезжаю сюда. Огромное девятиэтажное строение, расположенное на высоком берегу Ишима. Дом, как и многие другие здания, от реки отделяет лишь асфальтированная трасса и изрезанный логами и оврагами, действительно высокий широкий берег. Земля, конечно же, облагороженная была отдана мотоциклистам под трассу, где не изредка проводились мотосостязания. Сейчас эта трасса была усыпана разноцветными опавшими листьями. Да, это говорило о том, что здесь давно не проводилось никаких соревнований. Виной к этому была перестройка, подорожание топлива на технику и не желание заниматься этим старых руководителей. Что ж, мы, как всегда, сломали старое, новое забыли построить. Гонки по специально построенным мототрассам, плавно перешли на автодороги, особенно за город, там, где несколько километров нет ни одного светофора и пешеходных переходов. Например, от городской стелы, границы города до деревень Пеньково и Борки. Уже тогда, в девяносто втором году мотоциклы с трассы вытеснили автомобили. Было, конечно, жаль, ушли азартные гонки, призы, победители. Это всё сменило подпольное удовольствие, погонять по автодорогам на автомобилях. Конечно, были и оставшиеся от доброго Советского Союза старые любители мотокроссов. Теперь и они звались по-другому – байкеры, да, и мотоциклы звались по-новому – байки.
Но это я отвлекся. Дом, о котором я рассказывал, был совсем новый, только-только заселенный, как и весь двадцатый микрорайон, в нашем старом, недавно отметивший сто девяностолетие, но по-прежнему молодом городе. Еще в позапрошлом году я не мог подумать, что буду здесь частым гостем. Этот дом знаменит хоть бы тем, что здесь проживает Лена. «Ну, вот — скажет кто-то. — Только поссорились, а он опять начинает». Что ж, подумает, и правильно сделает, он будет прав. Потому что я сегодня терзался этими мыслями. Я ведь вчера поклялся не ходить к ней. Но… это было вчера, а сегодня она меня сама пригласила, причем официально, на весь класс. После её приглашения на день рождения, я не мог не прийти.
Но это я отвлекся. Дом, о котором я рассказывал, был совсем новый, только-только заселенный, как и весь двадцатый микрорайон, в нашем старом, недавно отметивший сто девяностолетие, но по-прежнему молодом городе. Еще в позапрошлом году я не мог подумать, что буду здесь частым гостем. Этот дом знаменит хоть бы тем, что здесь проживает Лена. «Ну, вот — скажет кто-то. — Только поссорились, а он опять начинает». Что ж, подумает, и правильно сделает, он будет прав. Потому что я сегодня терзался этими мыслями. Я ведь вчера поклялся не ходить к ней. Но… это было вчера, а сегодня она меня сама пригласила, причем официально, на весь класс. После её приглашения на день рождения, я не мог не прийти.
Всё это, конечно же, бред обиженного котенка, я не мог не прийти. Вспомнив Лену, хотя только в воображении, у меня сладко начинало ныть сердце. Я вспоминал её и весенней порой, в легком плаще оранжевого цвета, и в летнем легком наряде: будь то футболки беж, или белые батнички, а может, вообще прозрачные голубые и розовые платья из невесомой ткани. Но больше всего мне нравилось Ленины осенние наряды. Строгие и разгульные, веселые и грустные в них было что-то от самого характера девочки. Непостоянства и честности, наряд вздорной уличной барышни соседствовал с одеждой чопорной дамы среднего возраста. Или, как забыть то простое серое платье обиженной навесь мир девочки. Это все у меня пробежало перед глазами, когда я приблизился к подъезду Берлогиной. Не нужна была сегодня соловьиная трель, я был официально приглашен к Лене домой. Бережно держа в руках три огромные астры, любимые Леной цветы, бегом взлетел на пятый этаж и остановился на площадке перевести дух. В это время меня догнал лифт. Его дверцы открылись, и из чрева кабинки вывалилась шумная компания. Я посторонился и вдруг услышал весёлый голос.
— Игорь! Ой! А ты что у нас делаешь? — предо мной стояла новенькая и широко улыбалась. Увидев цветы и моё смущение, её взгляд потух, словно в солнечный день на солнце налетела черная туча, словно в ярко освещенном коридоре выкрутили все лампочки. Да простит меня читатель за такие эпитеты, но ведь, так оно и было. Улыбка сбежала с её лица. — А…. Ты к Берлогиной. Торопишься? Только зря, я её только сейчас видела. Там, на улице, — Света мотнула головой, наверное, показывая направление, где сейчас находилась Лена. — Так что ищи во дворе.
Вот как. Все перевернулось во мне. «Жду!». Я, как дурак, ищу свежие цветы, покупаю подарок, несусь, чтобы не опоздать, чтобы подруга дождалась меня. Я почувствовал, как бетонная плита уходит у меня из-под ног. Светино лицо поплыло в сторону, и я резко отвернулся, но остался стоять на месте, выглядывая через окно во двор. Что же делать? Идти домой или все-таки искать Лену на улицу. Ну, что я, маленький мальчик, заблудившийся в супермаркете. «Потерявшихся родственников, просьба встречаться в центре магазина у фонтана». Нет, я уже не тот мальчик, я вполне взрослая половозрелая особь. Однозначно надо идти домой, даже в том случае, что, проходя мимо восьмого подъезда встречу Лену и пройду мимо. Да, я мстительный. А цветы…. Что делать с букетом. Приколоть к её двери? Игорь будь последовательным, - раз она к тебе так, то и ты тоже поступай взаимно.
Я услышал за спиной легкие шаги, горячая девичья рука опустилась на плечо, обожгла щеку.
— Игорь….
— Света, — я обернулся к девочке и решительно протянул ей астры. Девочка хотела что-то возразить, но видя мою непреклонность, взяла букет и прижала его к груди, её огромные глаза сделались еще больше, из них выкатилась янтарная слезинка и осталась на щеке, я увидел в ней своё искаженное, как в призме отражение. Света улыбнулась мне той своей улыбкой, которая меня поразила в школе, она делала её неотразимой и прекрасной. Наверное, я очень растерянно смотрел на девочку, пораженный её неповторимой и, я бы сказал, диковатой красотой, что Света, вдруг, неожиданно и уверенно, ухватив меня за руку, потянула за собой.
— Игорь! Ты музыку любишь? Я очень люблю. У меня дома большая фонотека. Пошли со мной. Я собиралась к Вальке зайти. Он диски продает. Правда по бешеным ценам, но сам понимаешь, кто, чем может, тем и фарцует. Посмотрим, хотя бы, что у него есть, — помолчав секунду, она заговорила снова. — Брось ты эту Лену. Ты не думай, я не клеюсь. Потом, если хочешь, зайдешь. Я даже для этого свои цветы не пожалею, — она втянула аромат астр в себя, и блаженно зажмурилась. Да я так и понял все, цветы легли на благодатную почву, и ни к кому не собирались переходить. Мне не было жалко, я не имел такой привычки, сделал шаг, потом идти назад. Нет, Света, не переживай. — Сейчас её все равно дома нет, — и как бы в подтверждение своих слов, демонстративно подошла к Лениной двери и затронула кнопку звонка. Я не знал, что я ждал больше, открытой двери, и выглядывающего оттуда веселого лица Лены, или чтобы действительно никого не было дома. Скорее всего, последнее, сбросить жар обмана, не ждешь – не надо, я тоже не лыком сшит. — Пошли, — спросила девочка каким-то осипшим голосом, притянув меня к одной из дверей, обитой дерматином на Лениной площадке. Прежде, чем позвонить, она объяснила.
— Я с Валей сегодня познакомилась. Разговаривали о музыке, он и предложил зайти. Ребята уже там, — и действительно, мальчишки, с которыми приехала Света, давно уже исчезли за этой дверью.
Я растерялся этому неожиданному повороту событий, не дал себя долго уговаривать, взяв Свету под руку, и галантно довел до двери. Света дотянулась до звонка и уверенно позвонила.
Я не буду описывать: ни то, как мы вошли в эту просторную многокомнатную квартиру, ни то, что Света говорила с хозяином, молодым парнем, лет двадцати пяти, у Сахаровой вообще был талант говорить с незнакомыми людьми. Говорила так, как будто она знает его всю жизнь. Не буду описывать и то, что меня поразило здесь. Это была квартира, обставленная в духе, как говорит мой братишка, мещанства. Я видел такие квартиры, вспомнил о Лене Берлогиной. Родители моей девушки жили по принципу – обстановка должна быть такой, чтобы гости, которые входили сюда поражались и восхищались вкусом хозяев. Я, впервые попав к девушке, долго стеснялся ходить по многочисленным коврам и паласам, закрывающим пол даже в прихожей. Но это о Лене, а тут было по-другому….
Я хочу остановиться на самом хозяине. Валька, как он назвался сам, и как величали его все обитатели квартиры, был высокий, худощавый парень, как я уже сказал, лет двадцати пяти, с воспаленными красноватыми глазами от недосыпания. Одет он был в узкие, сильно потертые, но чистые «Монтановские» джинсы с множеством молний и заклепок, белая «Ависовская» рубаха-батник была расстегнута, открывая, болтающийся на золотой цепочке тяжелый крест с красиво выполненным распятым Христом. Длинные взлохмаченные волосы не ровными прядями ложились на погончики батника. В зубах торчала длинная импортная сигарета, типа «Ронхил», глаза его постоянно бегали, словно он был всегда недоволен пространством вокруг себя, словно на маску довольного собой человека пристегнули глаза неспокойного человека. И, тем не менее, от него излучалось такая энергия, которая располагала к себе. В чем-то успокаивала, давала уверенность и желание говорить и говорить. Взглянув на этого человека, а потом и на обстановку комнаты, спальни, я подумал, что Света выберет здесь все, что ей нужно.
Меня же диски не интересовали, и я занялся разглядыванием интерьера, Валька не обращал на меня и на остальных мальчишек никакого внимания. Он уже ужом крутился вокруг Светы, явно стараясь понравиться, хоть чем-то заинтересовать её. Быстрыми, чуть суетливыми движениями, он вынул из секретера дипломат, чуть большего размера, чем мы привыкли. Сейчас невозможно найти ученика, который бы не знал, что это такое. Тот же портфель с двумя замками с жесткой крышкой. Я тоже, когда-то видел такой большой дипломат, его применяли для чертежей большого размера. Но в данном случае там лежали не чертежи. Там было та драгоценность, за которой пришла Света. Валька аккуратно выудил из глубин дипломата несколько грампластинок в глянцевых ярких конвертах. Он бросил их на тахту, и жестом пригласил девочку присоединиться. Я с каким-то чувством разочарования поспешил отвернуться, как только увидел, как разгорелись глаза девочки.
— Игорь! Ой! А ты что у нас делаешь? — предо мной стояла новенькая и широко улыбалась. Увидев цветы и моё смущение, её взгляд потух, словно в солнечный день на солнце налетела черная туча, словно в ярко освещенном коридоре выкрутили все лампочки. Да простит меня читатель за такие эпитеты, но ведь, так оно и было. Улыбка сбежала с её лица. — А…. Ты к Берлогиной. Торопишься? Только зря, я её только сейчас видела. Там, на улице, — Света мотнула головой, наверное, показывая направление, где сейчас находилась Лена. — Так что ищи во дворе.
Вот как. Все перевернулось во мне. «Жду!». Я, как дурак, ищу свежие цветы, покупаю подарок, несусь, чтобы не опоздать, чтобы подруга дождалась меня. Я почувствовал, как бетонная плита уходит у меня из-под ног. Светино лицо поплыло в сторону, и я резко отвернулся, но остался стоять на месте, выглядывая через окно во двор. Что же делать? Идти домой или все-таки искать Лену на улицу. Ну, что я, маленький мальчик, заблудившийся в супермаркете. «Потерявшихся родственников, просьба встречаться в центре магазина у фонтана». Нет, я уже не тот мальчик, я вполне взрослая половозрелая особь. Однозначно надо идти домой, даже в том случае, что, проходя мимо восьмого подъезда встречу Лену и пройду мимо. Да, я мстительный. А цветы…. Что делать с букетом. Приколоть к её двери? Игорь будь последовательным, - раз она к тебе так, то и ты тоже поступай взаимно.
Я услышал за спиной легкие шаги, горячая девичья рука опустилась на плечо, обожгла щеку.
— Игорь….
— Света, — я обернулся к девочке и решительно протянул ей астры. Девочка хотела что-то возразить, но видя мою непреклонность, взяла букет и прижала его к груди, её огромные глаза сделались еще больше, из них выкатилась янтарная слезинка и осталась на щеке, я увидел в ней своё искаженное, как в призме отражение. Света улыбнулась мне той своей улыбкой, которая меня поразила в школе, она делала её неотразимой и прекрасной. Наверное, я очень растерянно смотрел на девочку, пораженный её неповторимой и, я бы сказал, диковатой красотой, что Света, вдруг, неожиданно и уверенно, ухватив меня за руку, потянула за собой.
— Игорь! Ты музыку любишь? Я очень люблю. У меня дома большая фонотека. Пошли со мной. Я собиралась к Вальке зайти. Он диски продает. Правда по бешеным ценам, но сам понимаешь, кто, чем может, тем и фарцует. Посмотрим, хотя бы, что у него есть, — помолчав секунду, она заговорила снова. — Брось ты эту Лену. Ты не думай, я не клеюсь. Потом, если хочешь, зайдешь. Я даже для этого свои цветы не пожалею, — она втянула аромат астр в себя, и блаженно зажмурилась. Да я так и понял все, цветы легли на благодатную почву, и ни к кому не собирались переходить. Мне не было жалко, я не имел такой привычки, сделал шаг, потом идти назад. Нет, Света, не переживай. — Сейчас её все равно дома нет, — и как бы в подтверждение своих слов, демонстративно подошла к Лениной двери и затронула кнопку звонка. Я не знал, что я ждал больше, открытой двери, и выглядывающего оттуда веселого лица Лены, или чтобы действительно никого не было дома. Скорее всего, последнее, сбросить жар обмана, не ждешь – не надо, я тоже не лыком сшит. — Пошли, — спросила девочка каким-то осипшим голосом, притянув меня к одной из дверей, обитой дерматином на Лениной площадке. Прежде, чем позвонить, она объяснила.
— Я с Валей сегодня познакомилась. Разговаривали о музыке, он и предложил зайти. Ребята уже там, — и действительно, мальчишки, с которыми приехала Света, давно уже исчезли за этой дверью.
Я растерялся этому неожиданному повороту событий, не дал себя долго уговаривать, взяв Свету под руку, и галантно довел до двери. Света дотянулась до звонка и уверенно позвонила.
Я не буду описывать: ни то, как мы вошли в эту просторную многокомнатную квартиру, ни то, что Света говорила с хозяином, молодым парнем, лет двадцати пяти, у Сахаровой вообще был талант говорить с незнакомыми людьми. Говорила так, как будто она знает его всю жизнь. Не буду описывать и то, что меня поразило здесь. Это была квартира, обставленная в духе, как говорит мой братишка, мещанства. Я видел такие квартиры, вспомнил о Лене Берлогиной. Родители моей девушки жили по принципу – обстановка должна быть такой, чтобы гости, которые входили сюда поражались и восхищались вкусом хозяев. Я, впервые попав к девушке, долго стеснялся ходить по многочисленным коврам и паласам, закрывающим пол даже в прихожей. Но это о Лене, а тут было по-другому….
Я хочу остановиться на самом хозяине. Валька, как он назвался сам, и как величали его все обитатели квартиры, был высокий, худощавый парень, как я уже сказал, лет двадцати пяти, с воспаленными красноватыми глазами от недосыпания. Одет он был в узкие, сильно потертые, но чистые «Монтановские» джинсы с множеством молний и заклепок, белая «Ависовская» рубаха-батник была расстегнута, открывая, болтающийся на золотой цепочке тяжелый крест с красиво выполненным распятым Христом. Длинные взлохмаченные волосы не ровными прядями ложились на погончики батника. В зубах торчала длинная импортная сигарета, типа «Ронхил», глаза его постоянно бегали, словно он был всегда недоволен пространством вокруг себя, словно на маску довольного собой человека пристегнули глаза неспокойного человека. И, тем не менее, от него излучалось такая энергия, которая располагала к себе. В чем-то успокаивала, давала уверенность и желание говорить и говорить. Взглянув на этого человека, а потом и на обстановку комнаты, спальни, я подумал, что Света выберет здесь все, что ей нужно.
Меня же диски не интересовали, и я занялся разглядыванием интерьера, Валька не обращал на меня и на остальных мальчишек никакого внимания. Он уже ужом крутился вокруг Светы, явно стараясь понравиться, хоть чем-то заинтересовать её. Быстрыми, чуть суетливыми движениями, он вынул из секретера дипломат, чуть большего размера, чем мы привыкли. Сейчас невозможно найти ученика, который бы не знал, что это такое. Тот же портфель с двумя замками с жесткой крышкой. Я тоже, когда-то видел такой большой дипломат, его применяли для чертежей большого размера. Но в данном случае там лежали не чертежи. Там было та драгоценность, за которой пришла Света. Валька аккуратно выудил из глубин дипломата несколько грампластинок в глянцевых ярких конвертах. Он бросил их на тахту, и жестом пригласил девочку присоединиться. Я с каким-то чувством разочарования поспешил отвернуться, как только увидел, как разгорелись глаза девочки.
Нет, не хочу я говорить, что я не люблю музыку. Хорошие ритмы меня всегда трогали. Любой стиль, я еще не определился, какая музыка мне больше нравилась. Конечно, их было много. Судите сами. И рок зарубежный, все-таки красивые голоса и музыка с ума сойти. А модный тогда джаз, у меня был, конечно, магнитофон, мы менялись с мальчишками записями. А новомодное сейчас диско….
Я увидел в стопке пластинок сверху диск симпатичных ребят из Германии «Modern talking», в голове зазвучали их бодрые, жизнеутверждающие мелодии. Я любил «модерн…», но покупать их за бешеные деньги ни стал бы. Ну, что ж, не мне спорить со Светой. Я еще так мало её знаю, может её что-то заставляло покупать диски, я ведь не знаю. Есть люди, которые «коллекционеры», может Света из них. Я снова отвернулся от парня с девушкой, и обратил внимание на стоящий прямо передо мной массивный шкаф. Там были книги. Чего там только не было. Так же, как и Егор Ватагин, я любил читать, и стал с интересом вчитываться в корешки книг. Читанные и перечитанные мной много раз: «Собака Баскервилей» Конана Дойля, «Романы» Агаты Кристи, Алексей Беляев. Герберт Уэльс. Редкие, но также мною прочитанные книги: Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита» и «Легенда о Тиле» Шарля Костера. Стендаль с «Пармской обителью» и с «Красное и черное». «Собор Парижской богоматери» Гюго. И тут же черный трехтомник Ефремова, золотистый Бальзак, синие сборники Гулиа и Загоскина. Я, конечно, рассматривал это богатство, одновременно, и завидуя, и скептически относясь к накопительству, ненавидя в душе мещанство, думая, как было бы хорошо, если бы эти произведения стояли на полках библиотеки, а не оседали в частных коллекциях. Но, я, так же, исподтишка наблюдал за интересующей меня парой. Света забралась с ногами на диван, зажав выше коленок подол платья, забыла обо всем. Её интересовали только грампластинки, которые она рассматривала горящими глазами. Вальку, как я понял, интересовало не то, какие диски она отберет для своей коллекции, ему импонировала сама гостья. Он, чуть ли не выскакивал из джинсов, чтобы угодить маленькой девочке, обихаживал её, шепча на ухо какие-то странные комплименты. Мне уже стало надоедать эти его ужимки и похабные шуточки. Я демонстративно, уже в который раз, отвернулся, и вдруг, над своим ухом услышал.
— Книгами интересуетесь, молодой человек? Любите читать? — он улыбнулся и перебросил сигарету в другой уголок губ. — Ну, ты не стесняйся, не смущайся, — он, наверное, заметил брошенные на Свету мои ревнивые взгляды, и попытался разрядить обстановку, хлопнув меня легонько по плечу холеной рукой. — Все хорошо. А то, как же. Я завсегда с вами запросто. По-хорошему, — он, наконец-то, затянулся табачным дымом. Я, грешным делом, думал, что сигарета у него тоже часть декорации,
как и все остальное. — Мне бы покупателя хорошего найти. Книг у меня много. Это только малая часть. Ты только скажи, какую надо. Если здесь нету, подсуечусь, но достану. Правда, сам понимаешь, заплатить надо. Книги, диски, вещи там всякие….
Он открыл нижний отдел шифоньера, подобрал, рассыпавшиеся «Монтановские» целлофановые пакеты и снова закрыл шкаф.
— Смотри…. Шмотки…. На любой вкус…. На твою девочку тоже есть, как с иголочки. Она у тебя красива, ей «фирма» любая подойдет. По стилю и по фасону. Вот обрати внимание, — парень легко и непринужденно поднял с дивана девочку, и представил мне на девчоночьей фигуре Светы джинсовый фирменный костюм из развернутого пакета. Девочка, наверное, даже ничего не поняла, она была увлечена просмотром дисков. Но костюм и правда был хорош. С множеством металлических заклепок, с лэйблами фирменных фабрик спереди на лацкане кармана, и сзади на, извините, попе. Цвет темно-синий, слегка потертые впереди на бедрах. В общем, не костюм, а мечта. Жалко только женский. Пошив не удобный. Хотя сейчас все джинсы, да и вообще, все костюмы унисекс. Валька увидел мои загоревшиеся глаза, сделав широкий жест рукой, вернув Свету в исходное положение и заговорил, соблазняя. — Мужской вариант тоже есть. Не все они, я имею ввиду джинсы, сделаны в женском варианте. Но девчоночий красивее. Что поделать, девчонки всегда были красивее парней, — как бы оправдываясь за непристойное поведение произнес он. А я…. Определяя в уме, сколько будет стоить этот костюм, сколько у меня было денег, и сколько просить у мамы на два костюма…. Вы подумаете, что он там думает. Зачем два? Кому собрался он покупать еще костюм. Я вам скажу. Конечно, для Лены. Старая любовь не ржавеет. А мы ведь даже не поругались, так мелкая ссора. Мне, кажется, жизнь с Берлогиной вся будет состоять из этих мелких ссор. Но тем приятней будет перемирие. А Валька все что-то говорил. Как я понял, он даже открыть мне кредит согласен, он неправильно понял моё долгое молчание. Я был платежеспособен, у меня мама работала в престижной клинике. Запись к ней на прием была рассчитана на месяц вперед. А значит и деньгами мы были обеспечены. В планах обмена опытом, моя «маман», как и отец Галины Сергеевны, стояли в очереди с больницей Склифосовского. А это, как говорится, не «хухры-мухры». — Вот только, не люблю я толкучек. Ходят там всякие. Ну, а вы ребята свои. Может по рюмочке. «Cinzano» настоящий. Подделку не держим.
Валька открыл еще одну дверцу шкафа. Секретер. За дверцей оказался бар. «О, сколько нам открытий чудных
Готовит просвещенья дух,
И опыт, сын ошибок трудных,
И гений парадоксов друг».
Процитировал он стих поэта Пушкина, Александра Сергеевича. Вот это я понимаю. Это не Маяковский. Я вообще, люблю Пушкина. Кстати, не только школьную программу. Я бы, конечно, вступил в полемику, уподобился Морису, но видя, что парень выудил из бара запотевшую бутылку итальянского «Вермута», резко замолчал. Так вот про какой опыт он говорит. Вообще-то я его понял, что за общение с девушками без спиртного. Но я ведь не из того теста. И за словом в карман, думаю не полезу. Но…, посмотрев в загоревшие глаза Светы, поменял своё мнение. А с чем черт не шутит.
Валька открыл бутылку, разлил по бокалам вино, оставив один мне, вальяжной походкой направился к Свете. Девочка не отказалась от «Cinzano», и, весело подмигнув мне, выпила, предложенный ей бокал. Мне, кажется, она мало понимала происходящее, иначе, с какой стати она вела себя так раскрепощенно в квартире незнакомого мужчины. Неужели диски на нее влияли, словно наркотики. Здесь что-то нечисто. А черт с ним, потом разберемся. Я вертел в руках бокал вермута, вдыхал пряный запах вина и размышлял. Мне было неудобно. Как бы Света не посчитала меня слабаком. «Черт побери. Как всё получается. Не хочешь пить, а напьешься. Но, в конце концов, я куда шел. Правильно, угадал, на день рождения. Хм. А здесь, чем хуже. Эх, была – не была. Выпью, а то Света уже смотрит с укоризной. Ещё посчитает маленьким мальчиком». И я залпом выпил вкусное вино.
Может, кто-то из вас подумает, что я вообще, никогда ни разу не пил. Нет, у нас в компании было заведено, пришли, собрались, скинулись. Кто сколько может. Обычно на бутылочку «бормотушки» хватало. А тут «Cinzano», элитное вино, с нашим Советским вермутом не сравнить. И стоило оно внушительно. А я еще не достиг того возраста, по мнению мамы, хотя она меня и не контролировала, чтобы пить элитные вина. Портвейн, кстати, тоже, но здесь она была бессильна что-нибудь изменить. Так и вермутом сегодня, я ведь пошел на день рождения.
Я взял, протянутый мне Валькой кусочек шоколадки. Она быстро растворилась во рту, оставляя горько-сладкий вкус. В голове приятно зашумело. Образы девочки и нового друга начали расплываться, проваливаясь куда-то в преисподнюю. Я воочию увидел хитрое улыбающееся лицо молодого парня почему-то с маленькими рожками, пробивающимися на макушке и теряющиеся в волосах, и милую, приятную мордочку девочки, молящую о защите. Я сделал усилие над собой, отогнал морок, мысленно перекрестился. Я никогда не поддерживал идею Яцко про бога. Господь есть, он просто не показывается людям. Зачем, если вы все равно не верите, вам же покажешься, хотя бы в конфигурации облаков или туч, вы все равно будете говорить, как красиво сложились облака. Но я, конечно, не говорю свои идеи вслух, как Морис. Нет. Об этом знали только избранные люди. В классе это Лена и Морис, и, конечно же, Галя Макрушина. Галина Сергеевна, как называют её все.
Глаза хозяина разгорелись и забегали еще больше. А что, ребята? Может кино посмотрите. Пока…. В спальной. Ребята смотрят. Боевик. Но мы отвлечем. Фантастику посмотрим. Дорогое, правда, удовольствие, но для вас подешевле, — он ухватил Сахарову под руку и вежливо провел в другую комнату. Он проходил мимо меня, так близко, что я не удержался и тронул волос у него на голове. Ничего, кроме жесткого русого волоса. Мне показалось. Вот что делает с человеком спиртное. Я потянулся за ними и встретился с глазами Вальки. Мне показалось, он понял меня и улыбнулся улыбкой демона. Запустив в волос пятерню, он пригладил прическу, обнажив рожки, маленькие перламутровые рожки чертика. И деланно рассмеялся. Я, тормознув, сделал шаг назад, потом подумал. «Что за ерунда. Я ведь только что проверил его макушку, неужели я бы ничего не нащупал. Это зрительская галлюцинация. Это вино. Я не знал действие алкоголя на неокрепший организм. Но знал, что такое зрительские галлюцинации. Прочитал у мамы в какой-то рабочей книге, когда искал влияние секса на неокрепший организм. Ничего я не нашел, но за то отыскал много интересного другого. Мне вправду импонировало все, касающееся водки. Да-да, я про водку. И, кстати, не только мне это понравилась, я взял почитать кое-кому в школу и увидел живой интерес Лены. А Галина Сергеевна, прочитав первую главу, сказала. Я говорила, что водка зло, но Игорь, тебе это не грозит.
Однако, может и грозит. Вот живой пример. Валька прошел в комнату, в которой находились пятеро ребят, те, с которыми пришла Света. Я еще подумал. «Фу, телохранители. У вас украли девочку, вы бы и не заметили». Потом, подумал, что с таким талантом оболванивая детских душ все возможно. У меня ведь тоже крыша поехала. В чем была вина? Я почему-то все переложил на тонкий еле заметный запах, который витал в квартире. Ну и бокал вина.
— Сейчас я вам поставлю голливудский фильм. Дорогой. Ну, это понятно. Знаете, как трудно было перевозить в Союз. Да-да. Его еще в советское время привезли. Мне он за бешенные деньги достался. Я раньше по трешке брал, но с вас…, — он глубокомысленно копался на полке. — Фантастику любите? Шекли? Конфликт техники и человека. Ребята, наденьте наушники. Все-таки соседи, — раздвинул он в стороны руки.
— Ну, что? Вперед?
Он выключил свет и экран залился ровным голубоватым сиянием. Потом появились буквы. Надпись была на английском языке. Что-то там об Америке, Голливуде и студии Уолкен бразерс. Я понял так что фильм сделали братья Уолкен. Кадр сменился. Снова титры. Я почувствовал на щеке горячее дыхание, наушник сдвинулся и в уши ворвался Светин голос.
— Роберт Шекли. «Страж птица». Ой, Игорёшка, у меня голова кругом идет.
Я успокаивающе потрогал девочку по мягким волосам. «Мол, ничего. Я ведь рядом. Прорвемся». И устроился удобней. Дальше Светиного перевода не понадобилось. Что ж, раз Шекли, значит интересно. Фильм был переведен на русский, но каким-то гнусавым голосом. Речь в фильме шла о машинах, умеющих распознавать и предотвращать убийство. Было много споров, доказательств, проб, и вот, наконец, машина, сверкающая серебром, вышла с конвейера. Она называлась «страж птицей», была легка и красива. Её, такую птицу, ранее земля не видывала: крылья перепончатые, сверкающие отливали чем-то багровым, огненным, «то ли кровушкой, то ли пожарами». И горела эта птица от стыда, а может быть от гнева. Птица была пущена на волю, и сразу затерялась в облаках. Но недолго она была потерянной. Уже через полчаса пришел первый сигнал от датчика, установленного на груди птицы, спрятанного среди перьев.
«Под покровом ночи в ювелирную лавку где-то недалеко от Лос-Анжелеса вошел человек неприятной наружности. Серый, неприметный плащ, глубоко натянутая на глаза кепка, и шарф, скрывающий лицо визитера. Он прошел по комнатам, внимательно оглядывая громоздкие шкафы с продукцией, стеллажи с рабочим инструментом. Хитро и ядовито усмехнулся, обратив внимание на поддельные золотые украшения с обычным Богемским стеклом вместо бриллиантов. Хотя само по себе это стекло и представляло из себя ценность, но далеко ему было до гравированного алмаза. Человек вошел в зал и… от неожиданности вздрогнул. Из-за стола на него смотрели немигающие очи ювелира. Они несколько минут смотрели друг на друга. Первым, пришел в себя грабитель. Хладнокровный убийца вытащил руку из кармана, в ней чернел маленький пистолет. Секунда и вороненное дуло смотрело на золотых дел мастера. Убийца хладнокровно нажал спусковой крючок. Послышался характерный треск электрического разряда вместо грохота выстрела. Когда дым рассеялся, мы увидели такую картину…. Старик-ювелир, даже не соизволил подняться из-за стола, он спокойно надел на голову шлем-шляпу с моноклем, проводил глазами серебряную птицу, исчезающею в небесах, и позвонив в полицию, сообщив о убийстве, продолжал прерванное занятие».
Я сидел, как на иголках, чувствуя Светины пальцы выше моего локтя, плечом касаясь её мягкого теплого перехода к ключице, и вдыхая, исходящую от её волос сумасшедшею смесь ромашки, лаванды и вермута. Мне было хорошо и уютно в этот миг.
«Страж-птица. Мир, наконец-то, избавился от убийств, грабежей и насилия. По пустынной вечерней улице шла хорошенькая девушка. Её легкая летящая походка могла заворожить любого. И тех троих парней, стоящих в тени огромной ивы на берегу пруда. Они даже прервали оживленный разговор и пошли за ней. Девушка ускорила шаги. Оглянулась. Раз, другой. Девушка уже почти бежала. Шляпка – берет слетела с головы, длинный легкий волос развивался над ней, как флаг обреченного корабля, преследуемого пиратами. Девчушка бежала, рот был открыт в безумном немом крике. Но что это? На встречу из-за угла вышли двое. Их похотливые улыбки говорили о многом. Девчушка заметалась, она выскочила на пустынный в это время асфальт, чтобы обойти их. Но они и там преградили ей дорогу. Девушка в растерянности остановилась, она смотрела на ребят, как затравленный зверек, чувствуя свою кончину, или, по крайней мере, потерю чего-то нужного, нужного только ей. Парни окружили девушку, смеясь и шутя, подтрунивая над собой. Один из них, наверное, главарь, подошел к окаменевшей от страха девице и, окинув её с головы до ног ледяным взглядом, схватил ту за отворот кофты и развел руки в стороны. Пуговицы не выдержали, посыпались, как горох, по мостовой, грудь открылась, являя парням на обзор крупные перси, скрытые голубым лифом. С легким стуком упала на асфальт сумочка девушки. Этот тихий стук прозвучал, как большой колокол в церкви, девушка словно очнулась, вышла из летаргического сна. Она машинально двинулась назад и оттолкнула главаря. Парень не ожидал этого, выпустил ворот кофты, и качнувшись, чуть не упал, но в этот момент её сзади подхватили двое под локти и потянули, визжащую и сопротивляющуюся в тень от домов. Главарь видел, как её тело извивалось ужом между их ног, как некрасиво поднялась юбка, оголив её полные ноги в ажурных колготках».
Я почувствовал, как мне в руку впились пальцы Сахаровой. Взглянув на нее, я в темноте увидел её побелевшее лицо и глаза, обращенные ко мне и вопящие от боли. Инстинктивно я привлек голову девочки к себе, и одноклассница уткнулась в плечо.
«Парни притащили девушку к дому и прижали её к стене. Тогда подошел обиженный главарь и, ухватив, смертельной хваткой красивый лифчик
со знанием дела дернул его вниз».
Я отвернулся. Мне хотелось воздуха. Уютная прежде комната стала вдруг душной и неспокойной. Надо же. Так испортить Роберта Шекли. Я знаю, читал раньше в сборнике иностранной фантастической литературы, но там не было таких подробностей об изнасиловании. Зачем? Для чего? Для таких, как мы? Нам-то это зачем? Сквозь затуманенный мозг до меня дошел истошный девичий вопль. Крик бессилья перед беснующейся стихией. И тотчас за этим уже знакомый треск электрического разряда. Рывком освобождаясь от голливудского дурмана, я сдернул наушники и бросил их на пол. Оглядел комнату, ребят, которые с каким-то остервенелым интересом вживались в экран телевизора. Уже спокойней, но также упрямо, непреклонно снял наушники со сжавшейся в комок, побелевшей Светланы. Помог подняться ей и направился из комнаты.
На экране в разорванной кофточке со сбившими черными волосами и со следами когтей на лице дрожала девушка, а насильники, бессильно закрываясь руками, пытались избежать ударов неистовой стражницы. Тщетно, птица была настроена на убийство».
Вальки в комнате не было, он стоял на кухне в наушниках перед каким-то аппаратом. Я помог Свете одеться, и, не обращая внимания на хозяина квартиры, мы вышли на лестницу.
— Фу. Какая гадость, — Света повисла у меня на руке. Она как-то сразу потяжелела, и шла, еле передвигая ноги. Мне тогда показалось, что Валька специально разбрызгал по дому одурманивающее средство. Отсюда и головная боль. Света была девочкой, а значит более восприимчивой к запаху. Только, когда мы вышли на улицу, и свежий вечерний осенний ветерок освежил нас, порозовил её пухлые щечки, и она заговорила. — Даже во рту какой-то привкус остался. Чтобы я еще к нему зашла. Пусть к нему Ленка ходит. (Я не обратил внимания на эти слова и удивился. Раньше я обязательно возмутился бы). Ты прости меня, Игорь. Это я тебя затащила. И насчет Ленки прости. Я не знаю, где она была? Ну, а Валька…. Я не знала, что он такой. А фильм…. Я теперь по улице буду бояться ходить, — и тут же, улыбнувшись. — Пойдем, я тебя до остановки провожу? Только домой заскочу, холодно, переодеться надо.
Я промолчал, ну, что ж надо, так надо, не поймешь этих девчонок. Я хоть и не бедствую, но мне, как мальчишке мало надо одежды. А этим красавицам лишь бы покрасоваться.
— Сейчас. Я на минутку, — сказала она, исчезая в подъезде через два от Лениного.
Я увидел в стопке пластинок сверху диск симпатичных ребят из Германии «Modern talking», в голове зазвучали их бодрые, жизнеутверждающие мелодии. Я любил «модерн…», но покупать их за бешеные деньги ни стал бы. Ну, что ж, не мне спорить со Светой. Я еще так мало её знаю, может её что-то заставляло покупать диски, я ведь не знаю. Есть люди, которые «коллекционеры», может Света из них. Я снова отвернулся от парня с девушкой, и обратил внимание на стоящий прямо передо мной массивный шкаф. Там были книги. Чего там только не было. Так же, как и Егор Ватагин, я любил читать, и стал с интересом вчитываться в корешки книг. Читанные и перечитанные мной много раз: «Собака Баскервилей» Конана Дойля, «Романы» Агаты Кристи, Алексей Беляев. Герберт Уэльс. Редкие, но также мною прочитанные книги: Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита» и «Легенда о Тиле» Шарля Костера. Стендаль с «Пармской обителью» и с «Красное и черное». «Собор Парижской богоматери» Гюго. И тут же черный трехтомник Ефремова, золотистый Бальзак, синие сборники Гулиа и Загоскина. Я, конечно, рассматривал это богатство, одновременно, и завидуя, и скептически относясь к накопительству, ненавидя в душе мещанство, думая, как было бы хорошо, если бы эти произведения стояли на полках библиотеки, а не оседали в частных коллекциях. Но, я, так же, исподтишка наблюдал за интересующей меня парой. Света забралась с ногами на диван, зажав выше коленок подол платья, забыла обо всем. Её интересовали только грампластинки, которые она рассматривала горящими глазами. Вальку, как я понял, интересовало не то, какие диски она отберет для своей коллекции, ему импонировала сама гостья. Он, чуть ли не выскакивал из джинсов, чтобы угодить маленькой девочке, обихаживал её, шепча на ухо какие-то странные комплименты. Мне уже стало надоедать эти его ужимки и похабные шуточки. Я демонстративно, уже в который раз, отвернулся, и вдруг, над своим ухом услышал.
— Книгами интересуетесь, молодой человек? Любите читать? — он улыбнулся и перебросил сигарету в другой уголок губ. — Ну, ты не стесняйся, не смущайся, — он, наверное, заметил брошенные на Свету мои ревнивые взгляды, и попытался разрядить обстановку, хлопнув меня легонько по плечу холеной рукой. — Все хорошо. А то, как же. Я завсегда с вами запросто. По-хорошему, — он, наконец-то, затянулся табачным дымом. Я, грешным делом, думал, что сигарета у него тоже часть декорации,
как и все остальное. — Мне бы покупателя хорошего найти. Книг у меня много. Это только малая часть. Ты только скажи, какую надо. Если здесь нету, подсуечусь, но достану. Правда, сам понимаешь, заплатить надо. Книги, диски, вещи там всякие….
Он открыл нижний отдел шифоньера, подобрал, рассыпавшиеся «Монтановские» целлофановые пакеты и снова закрыл шкаф.
— Смотри…. Шмотки…. На любой вкус…. На твою девочку тоже есть, как с иголочки. Она у тебя красива, ей «фирма» любая подойдет. По стилю и по фасону. Вот обрати внимание, — парень легко и непринужденно поднял с дивана девочку, и представил мне на девчоночьей фигуре Светы джинсовый фирменный костюм из развернутого пакета. Девочка, наверное, даже ничего не поняла, она была увлечена просмотром дисков. Но костюм и правда был хорош. С множеством металлических заклепок, с лэйблами фирменных фабрик спереди на лацкане кармана, и сзади на, извините, попе. Цвет темно-синий, слегка потертые впереди на бедрах. В общем, не костюм, а мечта. Жалко только женский. Пошив не удобный. Хотя сейчас все джинсы, да и вообще, все костюмы унисекс. Валька увидел мои загоревшиеся глаза, сделав широкий жест рукой, вернув Свету в исходное положение и заговорил, соблазняя. — Мужской вариант тоже есть. Не все они, я имею ввиду джинсы, сделаны в женском варианте. Но девчоночий красивее. Что поделать, девчонки всегда были красивее парней, — как бы оправдываясь за непристойное поведение произнес он. А я…. Определяя в уме, сколько будет стоить этот костюм, сколько у меня было денег, и сколько просить у мамы на два костюма…. Вы подумаете, что он там думает. Зачем два? Кому собрался он покупать еще костюм. Я вам скажу. Конечно, для Лены. Старая любовь не ржавеет. А мы ведь даже не поругались, так мелкая ссора. Мне, кажется, жизнь с Берлогиной вся будет состоять из этих мелких ссор. Но тем приятней будет перемирие. А Валька все что-то говорил. Как я понял, он даже открыть мне кредит согласен, он неправильно понял моё долгое молчание. Я был платежеспособен, у меня мама работала в престижной клинике. Запись к ней на прием была рассчитана на месяц вперед. А значит и деньгами мы были обеспечены. В планах обмена опытом, моя «маман», как и отец Галины Сергеевны, стояли в очереди с больницей Склифосовского. А это, как говорится, не «хухры-мухры». — Вот только, не люблю я толкучек. Ходят там всякие. Ну, а вы ребята свои. Может по рюмочке. «Cinzano» настоящий. Подделку не держим.
Валька открыл еще одну дверцу шкафа. Секретер. За дверцей оказался бар. «О, сколько нам открытий чудных
Готовит просвещенья дух,
И опыт, сын ошибок трудных,
И гений парадоксов друг».
Процитировал он стих поэта Пушкина, Александра Сергеевича. Вот это я понимаю. Это не Маяковский. Я вообще, люблю Пушкина. Кстати, не только школьную программу. Я бы, конечно, вступил в полемику, уподобился Морису, но видя, что парень выудил из бара запотевшую бутылку итальянского «Вермута», резко замолчал. Так вот про какой опыт он говорит. Вообще-то я его понял, что за общение с девушками без спиртного. Но я ведь не из того теста. И за словом в карман, думаю не полезу. Но…, посмотрев в загоревшие глаза Светы, поменял своё мнение. А с чем черт не шутит.
Валька открыл бутылку, разлил по бокалам вино, оставив один мне, вальяжной походкой направился к Свете. Девочка не отказалась от «Cinzano», и, весело подмигнув мне, выпила, предложенный ей бокал. Мне, кажется, она мало понимала происходящее, иначе, с какой стати она вела себя так раскрепощенно в квартире незнакомого мужчины. Неужели диски на нее влияли, словно наркотики. Здесь что-то нечисто. А черт с ним, потом разберемся. Я вертел в руках бокал вермута, вдыхал пряный запах вина и размышлял. Мне было неудобно. Как бы Света не посчитала меня слабаком. «Черт побери. Как всё получается. Не хочешь пить, а напьешься. Но, в конце концов, я куда шел. Правильно, угадал, на день рождения. Хм. А здесь, чем хуже. Эх, была – не была. Выпью, а то Света уже смотрит с укоризной. Ещё посчитает маленьким мальчиком». И я залпом выпил вкусное вино.
Может, кто-то из вас подумает, что я вообще, никогда ни разу не пил. Нет, у нас в компании было заведено, пришли, собрались, скинулись. Кто сколько может. Обычно на бутылочку «бормотушки» хватало. А тут «Cinzano», элитное вино, с нашим Советским вермутом не сравнить. И стоило оно внушительно. А я еще не достиг того возраста, по мнению мамы, хотя она меня и не контролировала, чтобы пить элитные вина. Портвейн, кстати, тоже, но здесь она была бессильна что-нибудь изменить. Так и вермутом сегодня, я ведь пошел на день рождения.
Я взял, протянутый мне Валькой кусочек шоколадки. Она быстро растворилась во рту, оставляя горько-сладкий вкус. В голове приятно зашумело. Образы девочки и нового друга начали расплываться, проваливаясь куда-то в преисподнюю. Я воочию увидел хитрое улыбающееся лицо молодого парня почему-то с маленькими рожками, пробивающимися на макушке и теряющиеся в волосах, и милую, приятную мордочку девочки, молящую о защите. Я сделал усилие над собой, отогнал морок, мысленно перекрестился. Я никогда не поддерживал идею Яцко про бога. Господь есть, он просто не показывается людям. Зачем, если вы все равно не верите, вам же покажешься, хотя бы в конфигурации облаков или туч, вы все равно будете говорить, как красиво сложились облака. Но я, конечно, не говорю свои идеи вслух, как Морис. Нет. Об этом знали только избранные люди. В классе это Лена и Морис, и, конечно же, Галя Макрушина. Галина Сергеевна, как называют её все.
Глаза хозяина разгорелись и забегали еще больше. А что, ребята? Может кино посмотрите. Пока…. В спальной. Ребята смотрят. Боевик. Но мы отвлечем. Фантастику посмотрим. Дорогое, правда, удовольствие, но для вас подешевле, — он ухватил Сахарову под руку и вежливо провел в другую комнату. Он проходил мимо меня, так близко, что я не удержался и тронул волос у него на голове. Ничего, кроме жесткого русого волоса. Мне показалось. Вот что делает с человеком спиртное. Я потянулся за ними и встретился с глазами Вальки. Мне показалось, он понял меня и улыбнулся улыбкой демона. Запустив в волос пятерню, он пригладил прическу, обнажив рожки, маленькие перламутровые рожки чертика. И деланно рассмеялся. Я, тормознув, сделал шаг назад, потом подумал. «Что за ерунда. Я ведь только что проверил его макушку, неужели я бы ничего не нащупал. Это зрительская галлюцинация. Это вино. Я не знал действие алкоголя на неокрепший организм. Но знал, что такое зрительские галлюцинации. Прочитал у мамы в какой-то рабочей книге, когда искал влияние секса на неокрепший организм. Ничего я не нашел, но за то отыскал много интересного другого. Мне вправду импонировало все, касающееся водки. Да-да, я про водку. И, кстати, не только мне это понравилась, я взял почитать кое-кому в школу и увидел живой интерес Лены. А Галина Сергеевна, прочитав первую главу, сказала. Я говорила, что водка зло, но Игорь, тебе это не грозит.
Однако, может и грозит. Вот живой пример. Валька прошел в комнату, в которой находились пятеро ребят, те, с которыми пришла Света. Я еще подумал. «Фу, телохранители. У вас украли девочку, вы бы и не заметили». Потом, подумал, что с таким талантом оболванивая детских душ все возможно. У меня ведь тоже крыша поехала. В чем была вина? Я почему-то все переложил на тонкий еле заметный запах, который витал в квартире. Ну и бокал вина.
— Сейчас я вам поставлю голливудский фильм. Дорогой. Ну, это понятно. Знаете, как трудно было перевозить в Союз. Да-да. Его еще в советское время привезли. Мне он за бешенные деньги достался. Я раньше по трешке брал, но с вас…, — он глубокомысленно копался на полке. — Фантастику любите? Шекли? Конфликт техники и человека. Ребята, наденьте наушники. Все-таки соседи, — раздвинул он в стороны руки.
— Ну, что? Вперед?
Он выключил свет и экран залился ровным голубоватым сиянием. Потом появились буквы. Надпись была на английском языке. Что-то там об Америке, Голливуде и студии Уолкен бразерс. Я понял так что фильм сделали братья Уолкен. Кадр сменился. Снова титры. Я почувствовал на щеке горячее дыхание, наушник сдвинулся и в уши ворвался Светин голос.
— Роберт Шекли. «Страж птица». Ой, Игорёшка, у меня голова кругом идет.
Я успокаивающе потрогал девочку по мягким волосам. «Мол, ничего. Я ведь рядом. Прорвемся». И устроился удобней. Дальше Светиного перевода не понадобилось. Что ж, раз Шекли, значит интересно. Фильм был переведен на русский, но каким-то гнусавым голосом. Речь в фильме шла о машинах, умеющих распознавать и предотвращать убийство. Было много споров, доказательств, проб, и вот, наконец, машина, сверкающая серебром, вышла с конвейера. Она называлась «страж птицей», была легка и красива. Её, такую птицу, ранее земля не видывала: крылья перепончатые, сверкающие отливали чем-то багровым, огненным, «то ли кровушкой, то ли пожарами». И горела эта птица от стыда, а может быть от гнева. Птица была пущена на волю, и сразу затерялась в облаках. Но недолго она была потерянной. Уже через полчаса пришел первый сигнал от датчика, установленного на груди птицы, спрятанного среди перьев.
«Под покровом ночи в ювелирную лавку где-то недалеко от Лос-Анжелеса вошел человек неприятной наружности. Серый, неприметный плащ, глубоко натянутая на глаза кепка, и шарф, скрывающий лицо визитера. Он прошел по комнатам, внимательно оглядывая громоздкие шкафы с продукцией, стеллажи с рабочим инструментом. Хитро и ядовито усмехнулся, обратив внимание на поддельные золотые украшения с обычным Богемским стеклом вместо бриллиантов. Хотя само по себе это стекло и представляло из себя ценность, но далеко ему было до гравированного алмаза. Человек вошел в зал и… от неожиданности вздрогнул. Из-за стола на него смотрели немигающие очи ювелира. Они несколько минут смотрели друг на друга. Первым, пришел в себя грабитель. Хладнокровный убийца вытащил руку из кармана, в ней чернел маленький пистолет. Секунда и вороненное дуло смотрело на золотых дел мастера. Убийца хладнокровно нажал спусковой крючок. Послышался характерный треск электрического разряда вместо грохота выстрела. Когда дым рассеялся, мы увидели такую картину…. Старик-ювелир, даже не соизволил подняться из-за стола, он спокойно надел на голову шлем-шляпу с моноклем, проводил глазами серебряную птицу, исчезающею в небесах, и позвонив в полицию, сообщив о убийстве, продолжал прерванное занятие».
Я сидел, как на иголках, чувствуя Светины пальцы выше моего локтя, плечом касаясь её мягкого теплого перехода к ключице, и вдыхая, исходящую от её волос сумасшедшею смесь ромашки, лаванды и вермута. Мне было хорошо и уютно в этот миг.
«Страж-птица. Мир, наконец-то, избавился от убийств, грабежей и насилия. По пустынной вечерней улице шла хорошенькая девушка. Её легкая летящая походка могла заворожить любого. И тех троих парней, стоящих в тени огромной ивы на берегу пруда. Они даже прервали оживленный разговор и пошли за ней. Девушка ускорила шаги. Оглянулась. Раз, другой. Девушка уже почти бежала. Шляпка – берет слетела с головы, длинный легкий волос развивался над ней, как флаг обреченного корабля, преследуемого пиратами. Девчушка бежала, рот был открыт в безумном немом крике. Но что это? На встречу из-за угла вышли двое. Их похотливые улыбки говорили о многом. Девчушка заметалась, она выскочила на пустынный в это время асфальт, чтобы обойти их. Но они и там преградили ей дорогу. Девушка в растерянности остановилась, она смотрела на ребят, как затравленный зверек, чувствуя свою кончину, или, по крайней мере, потерю чего-то нужного, нужного только ей. Парни окружили девушку, смеясь и шутя, подтрунивая над собой. Один из них, наверное, главарь, подошел к окаменевшей от страха девице и, окинув её с головы до ног ледяным взглядом, схватил ту за отворот кофты и развел руки в стороны. Пуговицы не выдержали, посыпались, как горох, по мостовой, грудь открылась, являя парням на обзор крупные перси, скрытые голубым лифом. С легким стуком упала на асфальт сумочка девушки. Этот тихий стук прозвучал, как большой колокол в церкви, девушка словно очнулась, вышла из летаргического сна. Она машинально двинулась назад и оттолкнула главаря. Парень не ожидал этого, выпустил ворот кофты, и качнувшись, чуть не упал, но в этот момент её сзади подхватили двое под локти и потянули, визжащую и сопротивляющуюся в тень от домов. Главарь видел, как её тело извивалось ужом между их ног, как некрасиво поднялась юбка, оголив её полные ноги в ажурных колготках».
Я почувствовал, как мне в руку впились пальцы Сахаровой. Взглянув на нее, я в темноте увидел её побелевшее лицо и глаза, обращенные ко мне и вопящие от боли. Инстинктивно я привлек голову девочки к себе, и одноклассница уткнулась в плечо.
«Парни притащили девушку к дому и прижали её к стене. Тогда подошел обиженный главарь и, ухватив, смертельной хваткой красивый лифчик
со знанием дела дернул его вниз».
Я отвернулся. Мне хотелось воздуха. Уютная прежде комната стала вдруг душной и неспокойной. Надо же. Так испортить Роберта Шекли. Я знаю, читал раньше в сборнике иностранной фантастической литературы, но там не было таких подробностей об изнасиловании. Зачем? Для чего? Для таких, как мы? Нам-то это зачем? Сквозь затуманенный мозг до меня дошел истошный девичий вопль. Крик бессилья перед беснующейся стихией. И тотчас за этим уже знакомый треск электрического разряда. Рывком освобождаясь от голливудского дурмана, я сдернул наушники и бросил их на пол. Оглядел комнату, ребят, которые с каким-то остервенелым интересом вживались в экран телевизора. Уже спокойней, но также упрямо, непреклонно снял наушники со сжавшейся в комок, побелевшей Светланы. Помог подняться ей и направился из комнаты.
На экране в разорванной кофточке со сбившими черными волосами и со следами когтей на лице дрожала девушка, а насильники, бессильно закрываясь руками, пытались избежать ударов неистовой стражницы. Тщетно, птица была настроена на убийство».
Вальки в комнате не было, он стоял на кухне в наушниках перед каким-то аппаратом. Я помог Свете одеться, и, не обращая внимания на хозяина квартиры, мы вышли на лестницу.
— Фу. Какая гадость, — Света повисла у меня на руке. Она как-то сразу потяжелела, и шла, еле передвигая ноги. Мне тогда показалось, что Валька специально разбрызгал по дому одурманивающее средство. Отсюда и головная боль. Света была девочкой, а значит более восприимчивой к запаху. Только, когда мы вышли на улицу, и свежий вечерний осенний ветерок освежил нас, порозовил её пухлые щечки, и она заговорила. — Даже во рту какой-то привкус остался. Чтобы я еще к нему зашла. Пусть к нему Ленка ходит. (Я не обратил внимания на эти слова и удивился. Раньше я обязательно возмутился бы). Ты прости меня, Игорь. Это я тебя затащила. И насчет Ленки прости. Я не знаю, где она была? Ну, а Валька…. Я не знала, что он такой. А фильм…. Я теперь по улице буду бояться ходить, — и тут же, улыбнувшись. — Пойдем, я тебя до остановки провожу? Только домой заскочу, холодно, переодеться надо.
Я промолчал, ну, что ж надо, так надо, не поймешь этих девчонок. Я хоть и не бедствую, но мне, как мальчишке мало надо одежды. А этим красавицам лишь бы покрасоваться.
— Сейчас. Я на минутку, — сказала она, исчезая в подъезде через два от Лениного.
Я терпеливо ждал её. Знал сколько времени входило в эту минутку. Дом Светин стоял у большого парка, который был сейчас пуст. Только ветер играл с верхушками деревьев. Осень, что вы хотите, скоро начнется листопад и вездесущий ветер сорвет крону деревьев, оголив наш сквер. Тогда через него будет видно: и дорогу, асфальт вдоль нашей школы, и саму школу, большое четырехэтажное здание, и магазин, напротив. Но пока улицу прикрывала листва деревьев. Я вспомнил песню, которую пела в школе учительница пения. Песня была про осень и про поздний листок.
Осень в сером платке
Грустный дождь позвала.
И на зорьке в тоске
С клена лист сорвала.
Тих-тихо, кружась,
В скучный сон погружен,
На размокший асфальт,
Опускается он.
Зачем же ты, осень, его в миг сорвала,
Ведь был он зелёным на ветке совсем.
А осень лишь тихо, а осень устало –
Коль время настало, раз падать, то всем.
Был он весел и юн,
И в весенней листве,
Стал он шустрым, как вьюн,
В изумрудной косе.
Даже боль не приняв,
Он сорвавшись не в срок,
Вдруг березку обнял,
Захмелевший листок.
Зачем же ты, осень, его в миг сорвала,
Ведь был он зелёным на ветке совсем.
А осень лишь тихо, а осень устало –
Коль время настало, раз падать, то всем.
И теперь на бульвар,
Странной страстью томим,
Он к прохожим пристал,
Жгучим ветром гоним.
Под осенним дождем,
Обнажен, опален,
В путь далек с сентябрем
Он покинул свой дом.
Зачем же ты, осень, его в миг сорвала,
Ведь был он зелёным на ветке совсем.
А осень лишь тихо, а осень устало –
Коль время настало, раз падать, то всем.
продолжение следует
Осень в сером платке
Грустный дождь позвала.
И на зорьке в тоске
С клена лист сорвала.
Тих-тихо, кружась,
В скучный сон погружен,
На размокший асфальт,
Опускается он.
Зачем же ты, осень, его в миг сорвала,
Ведь был он зелёным на ветке совсем.
А осень лишь тихо, а осень устало –
Коль время настало, раз падать, то всем.
Был он весел и юн,
И в весенней листве,
Стал он шустрым, как вьюн,
В изумрудной косе.
Даже боль не приняв,
Он сорвавшись не в срок,
Вдруг березку обнял,
Захмелевший листок.
Зачем же ты, осень, его в миг сорвала,
Ведь был он зелёным на ветке совсем.
А осень лишь тихо, а осень устало –
Коль время настало, раз падать, то всем.
И теперь на бульвар,
Странной страстью томим,
Он к прохожим пристал,
Жгучим ветром гоним.
Под осенним дождем,
Обнажен, опален,
В путь далек с сентябрем
Он покинул свой дом.
Зачем же ты, осень, его в миг сорвала,
Ведь был он зелёным на ветке совсем.
А осень лишь тихо, а осень устало –
Коль время настало, раз падать, то всем.
продолжение следует
Следующая публикация
Комментарии 2