Предыдущая публикация
№ 2473
Однажды в Париже... Ален Делон:
__
Я впервые приехал в Париж в 1956 году. Тогда принято было писать: "мы приехали", "мы посетили". Наш традиционный коллективизм. Всегда вместе, организованно - и за грибами, и в Париж...
То был один из самых первых рейсов - круиз! - вокруг Европы. В том числе Марсель и поездом в Париж на три дня. В Париже, конечно, Лувр.
Паустовский предложил мне и Леониду Николаевичу Рахманову ограничиться минимумом. Вместо того чтобы стараться обежать тысячи картин и скульптур, осмотреть в Лувре три вещи: Венеру, Нику и Джоконду. К тому времени лично меня уже подташнивало от музеев Греции, Италии, от мраморных шедевров, уникальных фресок, гобеленов, росписей, от множества величайших, гениальных, всемирно известных. Предложение Константина Георгиевича мы приняли охотно.
Постояли перед Никой Самофракийской, перед Венерой, Джокондой. Перед каждой довольно долго.
Это было трудно. Это было как бы погружение. Нелегкое, непривычное - погружение в красоту или в совершенство, не знаю, как назвать то, чему нет конца. Поначалу становится скучно, потом приходят всякие мысли, затем чувства, среди них почему-то грусть перед тем, чего до конца постичь невозможно; тем, что в моей жизни такого совершенства, такой красоты не встречалось. Или я прошел мимо, не заметив ...
Перед Джокондой я уже не томился, а довольно быстро расчувствовался. Стоял, не замечая времени. Очнулся я, заметив, что Константин Георгиевич плачет. Мы переглянулись с Рахмановым. Деликатнейший Леонид Николаевич показал мне глазами: не надо обращать внимания. Заметив, как на Паустовского глазеют, я все же тронул Паустовского за рукав.
Мы вышли из Лувра, ни на что больше не взглянув. Устали. Сели на скамейку и долго молчали...
Д. Гранин.
"Причуды моей памяти".
Я впервые приехал в Париж в 1956 году. Тогда принято было писать: "мы приехали", "мы посетили". Наш традиционный коллективизм. Всегда вместе, организованно - и за грибами, и в Париж...
То был один из самых первых рейсов - круиз! - вокруг Европы. В том числе Марсель и поездом в Париж на три дня. В Париже, конечно, Лувр.
Паустовский предложил мне и Леониду Николаевичу Рахманову ограничиться минимумом. Вместо того чтобы стараться обежать тысячи картин и скульптур, осмотреть в Лувре три вещи: Венеру, Нику и Джоконду. К тому времени лично меня уже подташнивало от музеев Греции, Италии, от мраморных шедевров, уникальных фресок, гобеленов, росписей, от множества величайших, гениальных, всемирно известных. Предложение Константина Георгиевича мы приняли охотно.
Постояли перед Никой Самофракийской, перед Венерой, Джокондой. Перед каждой довольно долго.
Это было трудно. Это было как бы погружение. Нелегкое, непривычное - погружение в красоту или в совершенство, не знаю, как назвать то, чему нет конца. Поначалу становится скучно, потом приходят всякие мысли, затем чувства, среди них почему-то грусть перед тем, чего до конца постичь невозможно; тем, что в моей жизни такого совершенства, такой красоты не встречалось. Или я прошел мимо, не заметив ...
Перед Джокондой я уже не томился, а довольно быстро расчувствовался. Стоял, не замечая времени. Очнулся я, заметив, что Константин Георгиевич плачет. Мы переглянулись с Рахмановым. Деликатнейший Леонид Николаевич показал мне глазами: не надо обращать внимания. Заметив, как на Паустовского глазеют, я все же тронул Паустовского за рукав.
Мы вышли из Лувра, ни на что больше не взглянув. Устали. Сели на скамейку и долго молчали...
Д. Гранин.
"Причуды моей памяти".
===============
____
Ален Делон освободился от времени, которое не любил.
- Когда вы постарели, вы всем начинаете надоедать, никто не любит успех, который длится десятилетиями, - великий актер знал, о чем говорил.
Его присутствие раздражало, нервировало, доводило до белого каления тех, кто не обладал ни его талантом, ни силой слова, ни умением сказать как пригвоздить, тех, кто пытался его судить, провоцировать, сплетничать и порой даже на него клеветать.
Страна, которой он отдавал все и которой принес славу (и деньги в казну - для французов, как для самой мещанской нации, лишь это имеет значение), над ним смеялась. Его не любила. И никогда по-настоящему не могла, и, главное, не желала оценить.
Делон, которому французское кино обязано десятками шедевров (он ведь был не только актером, но и одним из тончайших продюсеров, и об этом мы скажем позже), был персоной нон грата в тех кругах, где ценится послушание, а не талант, конформизм, а не убеждения, и умение подстроиться под общее хоровое пение.
Поэтому список профессиональных наград Делона, которые ему решились (именно так, решились, а не решили) вручить коллеги, чрезвычайно короткий.
Непредставимо короткий, если учесть его вклад в дело, которому он служил, честно, бескомпромиссно и беззаветно, как настоящий солдат.
Уже в финале карьеры, когда популярный французский "Пари-Матч" задумал фотосессию Делона и Бельмондо, чтобы та проходила на Лазурном Берегу, в Каннах, во время кинофестиваля, редакция с удивлением выяснила, что ни Делон, ни Бельмондо не были в числе приглашенных на мероприятие. Ну потому что, как объяснили организаторы, "сейчас в ходу другие имена и актеры"...
Дуэт, не сговариваясь, выдал реплику, вошедшую в анналы:
"Мы переживем без фестиваля, это фестиваль не переживет без нас"...
Журнал, где на обложке - два главных актера, нет, не так - два главных мужчины Франции, в безупречных смокингах, с лукавыми улыбками юношей, прыгающих на батуте, стал самым продаваемым за всю историю издания.
Это ведь не только мощь имени или громадная народная популярность, это, наверное, и есть самая настоящая любовь. Публики, той самой, не желавшей покориться политкорректным мантрам, которыми ей фаршировали голову с утра и до вечера.
Политкорректность - последнее слово, которое могло входить в вокабуляр как героев, сыгранных Делоном, так и его самого.
Он, отлично сознавая, какой резонанс вызовут его слова, открыто выступал против всей сегодняшней повестки.
Он говорил, что патриотизм и, самое главное, армейская служба сформировали его как человека.
Он заявлял (а напротив него сидели гиены пера, готовые растерзать этого льва), что "не понимает, что такое ни однополая любовь, ни однополые браки" и что "мужчина - это мужчина, а женщина - это женщина"...
Да хоть лопните от натяга, от гнева, - словно говорил его острый взгляд и полуулыбка - я свою точку зрения не изменю. Оппоненты лопались, но сделать с Делоном не могли ничего.
Он знал значение слова "любовь", как и то, что такое настоящая дружба.
"У любви - глаза Роми Шнайдер, а дружба - это когда вы звоните человеку в три часа ночи, говорите, что только что кого-то угрохали, и единственное, что слышите в ответ: "Выезжаю, труп будем прятать вместе"...
Делон, понимавший не только про чувства и отношения все, что может понимать человек, но и про кино знавший все, что может знать профессионал, подарил (как продюсер) нам ленты, в которых отражена до последней черты вся история послевоенной (и военной) Европы.
Неоколониальная и жесточайшая война в Алжире ("Непокоренный"), позорная страница французского сотрудничества с гитлеровцами и сдачи евреев гестапо ("Месье Кляйн"), борьба за отмену смертной казни ("Двое в городе").
Про его актерские работы не требуется говорить много - шедевры Лукино Висконти, Рене Клемана, Анри Вернея, Жака Дере, Жан-Пьера Мельвилля и многих-многих-многих других уже ушедших гениев и талантов просто не состоялись бы как факт искусства, если бы не игра Делона...
Хотя сам он не любил это слово.
"Это не игра, - повторял он тем, кто так любил поучить его, как надо сниматься в кино. - Я проживаю роль от первого до последнего кадра, все, кем я был на экране, и есть я".
И заключал - "в этой жизни я люблю только три занятия: работать на съемочной площадке, совершать глупости и делать детей"...
Второе и третье сейчас, когда Делон ушел, значения никакого не имеют.
Осталось лишь первое и главное - работы, вернее, их результаты. Над которыми, как бы этого ни хотели те, кто все время подсовывает нам эрзацы актерства (чтобы мы забыли Делона), ни время, ни уж точно люди - профессиональные карлики - не властны...
Делон отправился по маршруту отсюда и в вечность...
Помашем ему на прощание и проводим аплодисментами.
Ален Делон сохранил, показав, не стесняясь, на полную катушку эмоции и страсти, самое важное для нас.
Любовь, дружбу, преданность, непреклонность, как и бесстрашие отдать за все это жизнь...
Без всяких условий.
Спасибо, артист!
Елена Караева.
Ален Делон:
- В этой жизни я люблю только три занятия: работать на съемочной площадке, совершать глупости и делать детей...____
Ален Делон освободился от времени, которое не любил.
- Когда вы постарели, вы всем начинаете надоедать, никто не любит успех, который длится десятилетиями, - великий актер знал, о чем говорил.
Его присутствие раздражало, нервировало, доводило до белого каления тех, кто не обладал ни его талантом, ни силой слова, ни умением сказать как пригвоздить, тех, кто пытался его судить, провоцировать, сплетничать и порой даже на него клеветать.
Страна, которой он отдавал все и которой принес славу (и деньги в казну - для французов, как для самой мещанской нации, лишь это имеет значение), над ним смеялась. Его не любила. И никогда по-настоящему не могла, и, главное, не желала оценить.
Делон, которому французское кино обязано десятками шедевров (он ведь был не только актером, но и одним из тончайших продюсеров, и об этом мы скажем позже), был персоной нон грата в тех кругах, где ценится послушание, а не талант, конформизм, а не убеждения, и умение подстроиться под общее хоровое пение.
Поэтому список профессиональных наград Делона, которые ему решились (именно так, решились, а не решили) вручить коллеги, чрезвычайно короткий.
Непредставимо короткий, если учесть его вклад в дело, которому он служил, честно, бескомпромиссно и беззаветно, как настоящий солдат.
Уже в финале карьеры, когда популярный французский "Пари-Матч" задумал фотосессию Делона и Бельмондо, чтобы та проходила на Лазурном Берегу, в Каннах, во время кинофестиваля, редакция с удивлением выяснила, что ни Делон, ни Бельмондо не были в числе приглашенных на мероприятие. Ну потому что, как объяснили организаторы, "сейчас в ходу другие имена и актеры"...
Дуэт, не сговариваясь, выдал реплику, вошедшую в анналы:
"Мы переживем без фестиваля, это фестиваль не переживет без нас"...
Журнал, где на обложке - два главных актера, нет, не так - два главных мужчины Франции, в безупречных смокингах, с лукавыми улыбками юношей, прыгающих на батуте, стал самым продаваемым за всю историю издания.
Это ведь не только мощь имени или громадная народная популярность, это, наверное, и есть самая настоящая любовь. Публики, той самой, не желавшей покориться политкорректным мантрам, которыми ей фаршировали голову с утра и до вечера.
Политкорректность - последнее слово, которое могло входить в вокабуляр как героев, сыгранных Делоном, так и его самого.
Он, отлично сознавая, какой резонанс вызовут его слова, открыто выступал против всей сегодняшней повестки.
Он говорил, что патриотизм и, самое главное, армейская служба сформировали его как человека.
Он заявлял (а напротив него сидели гиены пера, готовые растерзать этого льва), что "не понимает, что такое ни однополая любовь, ни однополые браки" и что "мужчина - это мужчина, а женщина - это женщина"...
Да хоть лопните от натяга, от гнева, - словно говорил его острый взгляд и полуулыбка - я свою точку зрения не изменю. Оппоненты лопались, но сделать с Делоном не могли ничего.
Он знал значение слова "любовь", как и то, что такое настоящая дружба.
"У любви - глаза Роми Шнайдер, а дружба - это когда вы звоните человеку в три часа ночи, говорите, что только что кого-то угрохали, и единственное, что слышите в ответ: "Выезжаю, труп будем прятать вместе"...
Делон, понимавший не только про чувства и отношения все, что может понимать человек, но и про кино знавший все, что может знать профессионал, подарил (как продюсер) нам ленты, в которых отражена до последней черты вся история послевоенной (и военной) Европы.
Неоколониальная и жесточайшая война в Алжире ("Непокоренный"), позорная страница французского сотрудничества с гитлеровцами и сдачи евреев гестапо ("Месье Кляйн"), борьба за отмену смертной казни ("Двое в городе").
Про его актерские работы не требуется говорить много - шедевры Лукино Висконти, Рене Клемана, Анри Вернея, Жака Дере, Жан-Пьера Мельвилля и многих-многих-многих других уже ушедших гениев и талантов просто не состоялись бы как факт искусства, если бы не игра Делона...
Хотя сам он не любил это слово.
"Это не игра, - повторял он тем, кто так любил поучить его, как надо сниматься в кино. - Я проживаю роль от первого до последнего кадра, все, кем я был на экране, и есть я".
И заключал - "в этой жизни я люблю только три занятия: работать на съемочной площадке, совершать глупости и делать детей"...
Второе и третье сейчас, когда Делон ушел, значения никакого не имеют.
Осталось лишь первое и главное - работы, вернее, их результаты. Над которыми, как бы этого ни хотели те, кто все время подсовывает нам эрзацы актерства (чтобы мы забыли Делона), ни время, ни уж точно люди - профессиональные карлики - не властны...
Делон отправился по маршруту отсюда и в вечность...
Помашем ему на прощание и проводим аплодисментами.
Ален Делон сохранил, показав, не стесняясь, на полную катушку эмоции и страсти, самое важное для нас.
Любовь, дружбу, преданность, непреклонность, как и бесстрашие отдать за все это жизнь...
Без всяких условий.
Спасибо, артист!
Елена Караева.
Следующая публикация
Нет комментариев