Кто-то - кажется, Алексей Цветков, но не уверен, - раскрывая механизм присуждения Нобелевских премий по литературе, приводит такой пример. Предположим, говорит он, премии присуждали бы в девятнадцатом веке. Самые крупные писатели - Толстой и Достоевский. Кому из них присудить премию? Правильно, Писемскому. Да, он уступает обоим в писательском ремесле, однако его фигура не вызовет негодования ни в правительственных кругах, ни в лагере либералов. Правда, это не весь механизм, а только его часть, но объяснено всё довольно доходчиво. Т.е. Нобелевская премия по литературе – это не совсем по литературе, а то и совсем не по литературе. Кстати, кандидатуру графа Толстого нобелевский комитет даже не рассматривал, хотя выдвигали его несколько раз. Уверен, доживи Федор Михайлович до тех дней, с ним вышло бы то же самое.
И всё-таки в двадцатом веке Нобелевская премия по литературе пользовалась каким-никаким уважением хотя бы потому, что шведским академикам удавалось иногда каким-то шальным попаданием угодить в десятку. Я имею в виду, прежде всего, Бродского и Гамсуна, а также некоторых других писателей, весьма немногочисленных, если мы говорим о высшей лиге. Впрочем, в послевоенные годы политическая ангажированность выбора всё больше и больше давала о себе знать, а наиболее выдающиеся писатели, чьи имена мы связываем с двадцатым столетием, - такие как Борхес, Мисима, Музиль, Оден, Ахматова, - остались и вовсе без премии.
А что же в веке нынешнем, двадцать первом? Не знаю, как другим, а мне уже неинтересно. Модиано – замечательный писатель, со своей интонацией, давно его знаю, но ведь это же мейнстрим! Как впрочем, и Эрно. Совсем нелепым кажется присуждение премии Гарольду Пинтеру – припоздали академики лет этак на тридцать пять, сорок. И совсем уж несуразным – выбор Боба Дилана. Право, лучше бы дали Рэю Брэдбери, пока он был жив, - и заслужил, и целый жанр разом бы сделали причастным к высокой литературе.
Так вот, из всех лауреатов века нынешнего, - а их сейчас двадцать три, - единственной незнакомой мне фигурой оказался Юн Фоссе, норвежский драматург, прозаик, поэт, пишущий на нюнорске или новонорвежском, которым обычно писатели его страны не пользуются. Чем-то это напоминает ситуацию с Яаном Каплинским, который пользовался выруским диалектом эстонского языка, предпочитая его в поэзии общепринятому эстонскому.
Причин, по которым я не знал Фоссе, несколько. Первая – я, как уже говорил, небольшой знаток скандинавских литератур и мало интересуюсь, что там происходит в нынешнее время. Вторая – я не хожу в театр, а Фоссе за пределами своей родины наиболее известен именно как драматург. Третья – писатель этот не особенно популярен в англоязычных странах, а большинство наших критиков именно оттуда черпают информацию для своих обзоров.
Между прочим, несмотря на то, что Фоссе называют «гением нашей эпохи», - правда, затрудняюсь сказать, кто именно его так называет, - букмекеры ставили в прошлом году на Харуки Мураками, Салмана Рушди, Маргарет Этвуд, Мишеля Уэльбека, Стивена Кинга и даже на Людмилу Улицкую. Хотя Кинг стал бы очередным «странным» выбором, а выбор Рушди мог бы повлечь за собой непредсказуемые политические последствия, выбор Юна Фоссе оказался еще более странным. Сам писатель так определил свое отношение к данному событию: «Я воспринимаю Нобелевскую премию как награду по литературе, которая в первую очередь стремится быть литературой, без других соображений». Конечно, у шведских академиков были какие-то свои резоны, чтобы присудить премию именно Фоссе, но все-таки такое заявление неожиданно и приятно, ибо политические, расовые, правозащитные или гендерные мотивы, как и закулисные интриги – как же без них, - это все вторично по отношению к литературе в данном случае. А место Фоссе в литературе двадцать первого века покажет только время. Но меня уже, к сожалению, тогда не будет.
Я прочитал кое-какие произведения Фоссе: роман «Трилогия» и десяток стихотворений. Ольга Дробот, переводчица Фоссе, права: он действительно «использует настолько мало слов, что кажется, будто его герои еле разговаривают. При этом музыка, ритм, повторы играют в его произведениях огромную роль».
*
«…В музыке печаль легчает, становится полетом, полет же может обернуться радостью и счастьем, потому-то и надобно играть, потому-то он и играет…»
*
КАМЕНЬ ЗА КАМНЕМ
камень за камнем
за морем море
и одно лишь небо
широко как море
а оттуда видно
горсточку домишек
лодок пару
штиль
и тихо-тихо
* * *
облака белы
псина – лает, лает
белые тропинки
псина – цветом рыжа
морда – в белых пятнах
псина себе лает
небеса синеют
облака плывут белые по небу
есть и посерее, есть – черны, как тучи
а тропинки белы
Юн Фоссе (пер. А. Нестерова)
Комментарии 2
как старая боль
как звук аккордеона, свет этот
который даже не свет
просто ему нет конца
нет конца
и где-то там — там будет все
даже если и не было: будет бабушка, и собака
и тот странный такой золотистый
свет прямо в окно