Предыдущая публикация
Мечты его прервал половой лет за тридцать, с подстриженной рыжеватой бородкой и впалой грудью, – доверенный молодец, умеющий служить хорошим гостям в отдельных комнатах.
– Ну вот что, голубчик, – скоро заговорил Палтусов, отвернувшись от окна, – закусочки нам сначала, но, знаешь, основательной… Балык должен быть теперь свежей получки от Макария?
– Самолучший.
– Не забудь хрящей. Соленых хрящей… Недурно бы фаршированный калач; да это долго.
– Минут пятнадцать!
– Так не надо. Листовка у вас хороша ли?
– Особенная!
Так обсуждены были и другие водки и закуски. Половой отвечал кратко, но впопад, с наклонением всего туловища и усиленным миганьем серых больших глаз.
И процесс заказыванья в трактире нравился Палтусову. Он любил этих ярославцев, признавал за ними большой ум и такт, считал самою тонкою, приятною и оригинальною прислугой; а он живал и в Париже и в Лондоне. Ему хотелось всегда потолковать с половым, видеть склад его ума, чувствовать связь с этим мужиком, способным превратиться в рядчика, в фабриканта, в железнодорожного концессионера.
Фамильярности он не допускал, да её никогда и не было со стороны ярославца. Всего больше лакомился он чувством меры у такого белорубашника, остриженного в кружало. Он вам и скандальную новость сообщит, и дельный торговый слух, и статейку рекомендует в «Ведомостях», – и все это кстати, сдержанно, как хороший дипломат и полезный собеседник.
– С Богом! – отпустил Палтусов полового. – Тебя как звать?
– Алексеем-с.
– Так вот, голубчик Алексей, скажи там внизу, чтобы не прозевали Калакуцкого.
– Сергея Степаныча?
– Ты знаешь его?
– Помилуйте!..
Алексей не досказал, но его бледные большие губы говорили: «Мне ли не знать господина Калакуцкого?» Он отворил дверь. Палтусов остановил его движеньем руки.
– Карту вин принеси с закуской и шампанское заморозить.
– Редер? – больше утвердительно, чем звуком вопроса выговорил Алексей.
– Н-да; редер все лучше остальных… – решил Палтусов и опустился на диван, когда шаги Алексея под слышались вниз по лестнице.
Ему захотелось глубоко и сладко вздохнуть. Славное житье в этой пузатой и сочной Москве!.. В Петербурге физически невозможно так себя чувствовать! Глаз притупляется. Везде линия – прямая, тягучая и тоскливая. Дождь, изморось, туман, желтый, грязный свет сквозь свинцовые тучи и облака. Едешь – вся те же дома, тот же «прешпект». У всех геморрои и катар. В ресторане – татары в засаленных фраках, в кабинетах темно, холодно, пахнет вчерашней попойкой; еда безвкусная; облитые диваны. Ничего характерного, своего, не привозного. Нигде не видно, как работает, наживает деньги, охорашивается, выдумывает яства и питья коренной русский человек… То ли дело здесь!
/Петр Дмитриевич Боборыкин, "Китай -город", кусочек
Следующая публикация
Нет комментариев