Предыдущая публикация
Безызвестность.
Похоронки приходили многим знакомым Антонины, но не ей. Женщина каждый день со страхом ждала появления почтальонши Гали, но та каждый раз проходила мимо ее дома. Не было Тоне ни долгожданного письма от ее мужа Михаила, но страшного конверта с официальным сообщением о его гибели или пропажи без вести. Уже два года как перестали приходить письма от мужа, еще с осени сорок второго. Тоня даже один раз решилась и написала в военкомат, чтобы хоть что-то узнать о судьбе Миши, но ответа и оттуда ей не было. Тогда женщина подумала, что, возможно, муж был ранен и попал в плен. Она даже немного успокоилась, ведь тогда Миша обязательно вернется. Освободят его советские войска и вернется. Нужно только ждать и верить. Тоня умела ждать, а уж верить она точно сможет. Главное, чтобы Галя не зашла в ее двор с тем самым страшным конвертом...
Когда свершилась Победа, Тоня была счастлива. Раз до сих пор ей не сообщили о гибели мужа, значит, он все же жив. И скоро обязательно вернется, потому что всех пленных уже освободили, концлагеря уничтожили, осталось ему только до дома доехать. Но тут стали расходиться слухи о том, что пленных, не зависимо от того, сами они сдались или по причине ранения, отправляют в ссылки или в жуткий ГУЛАГ. Тоня опять стала жить в страхе, а что, если и Мишу осудят на десять, а то и двадцать лет? Да еще и без права переписки? Она даже знать не будет, где он и что с ним.
Женщина так испугалась, что ни о чем, кроме этого и думать не могла. Она работала учительницей и знала, что, если мужа осудят, ее даже могут уволить из школы.
Но Антонину это пугало меньше, чем страх за жизнь мужа. Сможет ли он после плена пережить еще и годы лагерей? Из-за этих мыслей женщина не спала ночами, стала очень рассеянной, на уроках иногда так заговаривалась, что приходила в себя только услышав, как над ней смеются ученики.
- Мама, возьми себя в руки, - уговаривала Антонину старшая дочь Катя, она слышала, как ребята в школе за глаза называют ее маму чокнутой. – Не только у нас папка пропал, вон у Семеновых тоже от дяди Коли с сорок третьего никаких вестей. Но тетя Нина же не сходит с ума, ждет, конечно, но не так, как ты. Все будет хорошо, мамочка, вернется папка, обязательно. Даже если его в ссылку отправят, ничего, он сильный, выдержит. Зато потом все вместе будем. Он еще с Санькой баню построит, вы же хотели баню.
Тоня обняла дочку и кивнула. Да, очень хотели. Не успел только Миша ее построить, дом успел, а баню нет. Началась война и ему одному из первых повестка пришла. Осталась тогда Антонина с шестилетним сыном Сашей и десятилетней Катюшкой в новом доме. В доме, который они строили все вместе, чтобы жить дружно и счастливо. В котором Тоня и Миша хотели вместе состариться и нянчить внуков. Женщина заплакала. Увидят ли внуки своего деда? Покачает ли он их на своих коленях? Обнимет ли когда-нибудь свою жену, поседевшую до бела от безызвестности и ожидания? Но дочку Антонина послушалась. Смогла убедить себя, что к возвращению Миши все у нее должно быть в порядке: дом, дети, хозяйство. А для этого ей нужны силы. Так что не будет она больше терзать себя, она будет терпеливо ждать возвращения мужа.
Прошло восемь лет. Катя уже училась на пятом курсе пединститута, Саша служил в Армии. От Михаила вестей по-прежнему так никаких и не было. Антонина ждала. Она привыкла жить с чувством, словно через ее душу непрерывно протягивается суровая нитка, жесткая, зудящая, бесконечная. Тянется и тянется, хотелось схватить ее, дернуть что есть силы, чтобы приблизить конец, но невозможно было нащупать ее, словно она, эта веревка, слилась с душой женщины. Такой же огрубевшей и серой.
Но однажды, в воскресенье утром, в дом Антонины зашел статный мужчина, в котором она с трудом узнала Георгия, двоюродного брата своего мужа. Георгий жил в другом городе и его приезду женщина очень удивилась, потому что Миша с той родней почти не общался, вроде как еще далеко до войны их родители сильно поругались. По какому поводу, это Тоня не знала, она старалась не лезть мужу в душу, зная, что разговор на эту тему был ему неприятен. Но Георгия пару раз видела, раз на свадьбе племянницы мужа, другой на похоронах свекрови.
Георгий дождался, пока Тоня нальет ему горячего чая в большую кружку, возможно, Мишину, отхлебнул кипятка и осторожно отодвинул ее в сторону.
- Тоня, мне нужно тебе кое-что сообщить, - неуверенно начал мужчина и опустил голову. Прежде, чем он продолжил, прошло около минуты: - По-моему, я видел твоего Мишку.
Тут он опять замолчал, а Тоня, вытаращив на него глаза, начала задыхаться. Она бы, наверно, даже потеряла сознание, но Георгий взял ее за руку и крепко ее сжал:
- Ты только не волнуйся. Он жив и здоров. Если я, конечно, видел именно его. Понимаешь, я мог и ошибиться, но очень уж все совпадает.
И мужчина начал свой рассказ, который Тоня слушала не дыша и даже, кажется, не моргая.
- Я по работе недавно ездил в ФРГ. Не буду рассказывать тебе, что я там делал, но пришлось мне заехать в один небольшой городок. Мы как раз выходили из администрации города, как мимо нас прошел мужчина похожий на Мишку. Только седой совсем и сгорбленный. Я даже окликнул его. Мужчина как-то странно дернулся и опасливо оглянулся на нас, по мне взглядом мельком скользнул, но в глаза не посмотрел, не знаю, специально или нет, а потом отвернулся и очень быстро ушел. Но при этом он так плечами передернул, как Мишка наш, привычка у него такая, я же помню. Я хотел побежать за ним, спросить, он ли это, но меня схватил за руку мой сослуживец. Я ему тихо шепнул, что это, кажется, мой двоюродный брат, но он ответил, что общаться с местными категорически запрещено. Особенно, если они окажутся знакомыми или, что еще хуже, родственниками. Я смог только проводить того человека взглядом. Потом не выдержал и спросил у наших сопровождающих, знают ли они, кто это? К моему удивлению, один из них с готовностью рассказал все, что, в принципе, знали все местные. Того человека, что прошел мимо нас, звали Михаэлем. Но никто не знал, настоящее ли это его имя. Михаэль не был немцем, его национальность так же скрывалась. Всем было известно лишь то, что мужчина то ли сдался, то ли был взят в плен фашистами и работал у какого-то фермера. Но потом там что-то случилось, и он бежал. От погони то он скрылся, но чуть не умер от переохлаждения, тогда мороз стоял знатный, а одежды на беглеце почти не было. Его, замерзшего, без сознания, нашла в лесу одинокая женщина, жившая на окраине. Она была с санками, вот как-то смогла притащить его к себе домой и выходила, буквально с того света вытащила. Когда война закончилась, а он тогда уже почти здоровый был, говорят, спасительница его хотела помочь ему домой вернуться, а он остался. Так и живет с ней, то ли из благодарности, то ли идти ему некуда. А может, просто не захотел уезжать из нашей страны. Никто правды не знает, а он и его женщина никому ничего не рассказывают. Живут обособленно, ни с кем не общаясь. Семьей живут, двоих деток уже народили.
Антонина слушала гостя почти не дыша. Сначала обрадовавшись, что, возможно, это и есть Миша, а потом с ужасом, представив его с женой-немкой и двумя немчатами. Неужели он спокойно живет в Германии, когда она и их родные дети ждут его, несмотря ни на что? Разве она, Тоня, не достойна хотя бы одной открытки, кусочка бумаги, на котором он бы написал всего лишь то, что он жив. Почему он предал ее? Почему не вернулся на Родину?
На глазах у Антонины заблестели слезы невыносимой обиды. Обиды, которая страшнее горя от смерти близкого человека. Когда человек умирает, он хотя бы оставляет светлую память о себе, любовь к нему продолжает теплиться в душах родных, печаль перемешивается с чувством гордости и уважения. А так он не достоин ни памяти, ни страданий близких.
- Ты, Тонечка, подожди ненавидеть Мишу, может, и не он то вовсе, а совсем другой человек, мало ли похожих. Или он, но выхода у него другого не было. Хотя... – Георгий качнул головой и вздохнул. – Поеду я. Прости, что принес тебе горькую весть. Но не смог я скрыть от тебя нашу с ним встречу, думал, что ты имеешь право знать о ней, - он, кряхтя поднялся с табурета, кивнул на прощанье и четко, по-военному вышагивая, быстро вышел из дома.
А Тоня так и осталась сидеть на лавке у стола, растерянная и совершенно не понимающая, как ей жить дальше? Потом она медленно встала и сняла со стены фотографию мужа. Хотела убрать ее в сервант, но не смогла, так и сидела, поглаживая родное лицо мужа за стеклом и горько вздыхая, пока не вернулась Катя, которая ходила на местный рынок продавать яйца и курочек. Дочь очень внимательно и спокойно выслушала рассказ матери.
- Погодь, мам, папку проклинать. Не дело это. Мало ли людей похожих? Да и имя, оно, конечно, похоже на имя нашего отца, но может, тот мужчина первое попавшееся взял, чтоб о своем забыть. Под мясорубку войны вон сколько людей попало, миллионы, так разве нет среди них похожих? Конечно, есть. И очень много. В общем, - Катя приобняла маму, - я сегодня же начну серьезно искать нашего папу. И найду. Вот увидишь. Не верю я в его предательство. Не верю!
Антонина тут же слезы вытерла и улыбнулась. Хорошую дочь они с Мишей воспитали. С такой можно хоть в разведку, хоть в поле на уборку. Вся в отца. Как и сын!
Через полтора года упорных поисков, после написания сотен писем в разные инстанции, наконец был получен долгожданный ответ. Он не был радостным. Он был горьким, но, в тоже время, прочитав его, Антонина и ее дети почувствовали облегчение и великую гордость за своего мужа и отца.
«Сообщаем вам, что ваш муж, Черпагин Михаил Васильевич, сержант, в бою за Социалистическую Родину, верный воинской присяге, проявив геройство и мужество, был тяжело ранен и умер от ран в госпитале 6 февраля 1944 года. Он похоронен в братской могиле у деревни Колюжки Ленинградской области. Так же сообщаем, что Черпагин М. В. за проявленное мужество был награжден медалью «За Отвагу»...
А еще через два месяца Антонина, вместе с Катей и Сашей, стояли у небольшого обелиска, поставленного на месте той самой братской могилы.
- Мама, возьми себя в руки, - уговаривала Антонину старшая дочь Катя, она слышала, как ребята в школе за глаза называют ее маму чокнутой. – Не только у нас папка пропал, вон у Семеновых тоже от дяди Коли с сорок третьего никаких вестей. Но тетя Нина же не сходит с ума, ждет, конечно, но не так, как ты. Все будет хорошо, мамочка, вернется папка, обязательно. Даже если его в ссылку отправят, ничего, он сильный, выдержит. Зато потом все вместе будем. Он еще с Санькой баню построит, вы же хотели баню.
Тоня обняла дочку и кивнула. Да, очень хотели. Не успел только Миша ее построить, дом успел, а баню нет. Началась война и ему одному из первых повестка пришла. Осталась тогда Антонина с шестилетним сыном Сашей и десятилетней Катюшкой в новом доме. В доме, который они строили все вместе, чтобы жить дружно и счастливо. В котором Тоня и Миша хотели вместе состариться и нянчить внуков. Женщина заплакала. Увидят ли внуки своего деда? Покачает ли он их на своих коленях? Обнимет ли когда-нибудь свою жену, поседевшую до бела от безызвестности и ожидания? Но дочку Антонина послушалась. Смогла убедить себя, что к возвращению Миши все у нее должно быть в порядке: дом, дети, хозяйство. А для этого ей нужны силы. Так что не будет она больше терзать себя, она будет терпеливо ждать возвращения мужа.
Прошло восемь лет. Катя уже училась на пятом курсе пединститута, Саша служил в Армии. От Михаила вестей по-прежнему так никаких и не было. Антонина ждала. Она привыкла жить с чувством, словно через ее душу непрерывно протягивается суровая нитка, жесткая, зудящая, бесконечная. Тянется и тянется, хотелось схватить ее, дернуть что есть силы, чтобы приблизить конец, но невозможно было нащупать ее, словно она, эта веревка, слилась с душой женщины. Такой же огрубевшей и серой.
Но однажды, в воскресенье утром, в дом Антонины зашел статный мужчина, в котором она с трудом узнала Георгия, двоюродного брата своего мужа. Георгий жил в другом городе и его приезду женщина очень удивилась, потому что Миша с той родней почти не общался, вроде как еще далеко до войны их родители сильно поругались. По какому поводу, это Тоня не знала, она старалась не лезть мужу в душу, зная, что разговор на эту тему был ему неприятен. Но Георгия пару раз видела, раз на свадьбе племянницы мужа, другой на похоронах свекрови.
Георгий дождался, пока Тоня нальет ему горячего чая в большую кружку, возможно, Мишину, отхлебнул кипятка и осторожно отодвинул ее в сторону.
- Тоня, мне нужно тебе кое-что сообщить, - неуверенно начал мужчина и опустил голову. Прежде, чем он продолжил, прошло около минуты: - По-моему, я видел твоего Мишку.
Тут он опять замолчал, а Тоня, вытаращив на него глаза, начала задыхаться. Она бы, наверно, даже потеряла сознание, но Георгий взял ее за руку и крепко ее сжал:
- Ты только не волнуйся. Он жив и здоров. Если я, конечно, видел именно его. Понимаешь, я мог и ошибиться, но очень уж все совпадает.
И мужчина начал свой рассказ, который Тоня слушала не дыша и даже, кажется, не моргая.
- Я по работе недавно ездил в ФРГ. Не буду рассказывать тебе, что я там делал, но пришлось мне заехать в один небольшой городок. Мы как раз выходили из администрации города, как мимо нас прошел мужчина похожий на Мишку. Только седой совсем и сгорбленный. Я даже окликнул его. Мужчина как-то странно дернулся и опасливо оглянулся на нас, по мне взглядом мельком скользнул, но в глаза не посмотрел, не знаю, специально или нет, а потом отвернулся и очень быстро ушел. Но при этом он так плечами передернул, как Мишка наш, привычка у него такая, я же помню. Я хотел побежать за ним, спросить, он ли это, но меня схватил за руку мой сослуживец. Я ему тихо шепнул, что это, кажется, мой двоюродный брат, но он ответил, что общаться с местными категорически запрещено. Особенно, если они окажутся знакомыми или, что еще хуже, родственниками. Я смог только проводить того человека взглядом. Потом не выдержал и спросил у наших сопровождающих, знают ли они, кто это? К моему удивлению, один из них с готовностью рассказал все, что, в принципе, знали все местные. Того человека, что прошел мимо нас, звали Михаэлем. Но никто не знал, настоящее ли это его имя. Михаэль не был немцем, его национальность так же скрывалась. Всем было известно лишь то, что мужчина то ли сдался, то ли был взят в плен фашистами и работал у какого-то фермера. Но потом там что-то случилось, и он бежал. От погони то он скрылся, но чуть не умер от переохлаждения, тогда мороз стоял знатный, а одежды на беглеце почти не было. Его, замерзшего, без сознания, нашла в лесу одинокая женщина, жившая на окраине. Она была с санками, вот как-то смогла притащить его к себе домой и выходила, буквально с того света вытащила. Когда война закончилась, а он тогда уже почти здоровый был, говорят, спасительница его хотела помочь ему домой вернуться, а он остался. Так и живет с ней, то ли из благодарности, то ли идти ему некуда. А может, просто не захотел уезжать из нашей страны. Никто правды не знает, а он и его женщина никому ничего не рассказывают. Живут обособленно, ни с кем не общаясь. Семьей живут, двоих деток уже народили.
Антонина слушала гостя почти не дыша. Сначала обрадовавшись, что, возможно, это и есть Миша, а потом с ужасом, представив его с женой-немкой и двумя немчатами. Неужели он спокойно живет в Германии, когда она и их родные дети ждут его, несмотря ни на что? Разве она, Тоня, не достойна хотя бы одной открытки, кусочка бумаги, на котором он бы написал всего лишь то, что он жив. Почему он предал ее? Почему не вернулся на Родину?
На глазах у Антонины заблестели слезы невыносимой обиды. Обиды, которая страшнее горя от смерти близкого человека. Когда человек умирает, он хотя бы оставляет светлую память о себе, любовь к нему продолжает теплиться в душах родных, печаль перемешивается с чувством гордости и уважения. А так он не достоин ни памяти, ни страданий близких.
- Ты, Тонечка, подожди ненавидеть Мишу, может, и не он то вовсе, а совсем другой человек, мало ли похожих. Или он, но выхода у него другого не было. Хотя... – Георгий качнул головой и вздохнул. – Поеду я. Прости, что принес тебе горькую весть. Но не смог я скрыть от тебя нашу с ним встречу, думал, что ты имеешь право знать о ней, - он, кряхтя поднялся с табурета, кивнул на прощанье и четко, по-военному вышагивая, быстро вышел из дома.
А Тоня так и осталась сидеть на лавке у стола, растерянная и совершенно не понимающая, как ей жить дальше? Потом она медленно встала и сняла со стены фотографию мужа. Хотела убрать ее в сервант, но не смогла, так и сидела, поглаживая родное лицо мужа за стеклом и горько вздыхая, пока не вернулась Катя, которая ходила на местный рынок продавать яйца и курочек. Дочь очень внимательно и спокойно выслушала рассказ матери.
- Погодь, мам, папку проклинать. Не дело это. Мало ли людей похожих? Да и имя, оно, конечно, похоже на имя нашего отца, но может, тот мужчина первое попавшееся взял, чтоб о своем забыть. Под мясорубку войны вон сколько людей попало, миллионы, так разве нет среди них похожих? Конечно, есть. И очень много. В общем, - Катя приобняла маму, - я сегодня же начну серьезно искать нашего папу. И найду. Вот увидишь. Не верю я в его предательство. Не верю!
Антонина тут же слезы вытерла и улыбнулась. Хорошую дочь они с Мишей воспитали. С такой можно хоть в разведку, хоть в поле на уборку. Вся в отца. Как и сын!
Через полтора года упорных поисков, после написания сотен писем в разные инстанции, наконец был получен долгожданный ответ. Он не был радостным. Он был горьким, но, в тоже время, прочитав его, Антонина и ее дети почувствовали облегчение и великую гордость за своего мужа и отца.
«Сообщаем вам, что ваш муж, Черпагин Михаил Васильевич, сержант, в бою за Социалистическую Родину, верный воинской присяге, проявив геройство и мужество, был тяжело ранен и умер от ран в госпитале 6 февраля 1944 года. Он похоронен в братской могиле у деревни Колюжки Ленинградской области. Так же сообщаем, что Черпагин М. В. за проявленное мужество был награжден медалью «За Отвагу»...
А еще через два месяца Антонина, вместе с Катей и Сашей, стояли у небольшого обелиска, поставленного на месте той самой братской могилы.
В руках у них были цветы, а на глазах слезы. Слезы печали, любви и благодарности за то, что отец не предал, не струсил, за то, что бесстрашно отдал свою жизнь ради Победы, ради счастливого будущего своей семьи и своих внуков.
Антонина никогда больше не думала о том, что она бы предпочла: героическую смерть мужа или то, что он был бы жив, но бросил их ради страны фашистов и чужой женщины, к тому же немки? Она просто знала, что ее муж – настоящий герой. И по-другому быть не могло.
фото из интернета
Антонина никогда больше не думала о том, что она бы предпочла: героическую смерть мужа или то, что он был бы жив, но бросил их ради страны фашистов и чужой женщины, к тому же немки? Она просто знала, что ее муж – настоящий герой. И по-другому быть не могло.
фото из интернета
Следующая публикация
Комментарии 50