Сказание об охотничьих собаках

«Собаку на охоте и рыбалке лучше не гладить и руками не трогать . Когда она лает зверя, он воспринимает её спокойно, стоит на месте или слабо перемещается. А если от неё пахнет человеком – сохатый, учуяв этот запах, начинает беспокоиться и уходить всё дальше и дальше», - повествовал Лёха Залуцкий. Тогда в 1970-е годы поучения воспринимались с открытым ртом, теперь же подверг бы их сомнению, ибо так или иначе от собаки присутствием человека пахнет. Один дым костров, например. Хотя… согласен, он зверю знаком по лесным пожарам. И мерный ровный рокот лодочного мотора зверь может соотнести с гулом высоколетящих самолётов, от которых он не испытывает беспокойства. Если в лодке не кричать, нестучать и не размахивать руками, то к нему можно подъехать очень близко. Так в их охотничьей жизни многократно. А вот мимолётное поглаживание пса, думаю, стирается с его шерсти через сто метров бега по береговым кустам и траве.
Собаки во время движения вверх по реке не всю дорогу лежали на носу, чётко выполняя команду хозяина. «В лодку!». Слушались. Хотя, некоторых приходилось ласково за шиворот тащить волоком на предназначенное им место. Во многих случаях, которые были присмотрены за многие годы поездок, собак пускали по берегу, и они бегали следом за лодкой и после километра – двух уже с явными признаками желания воспользоваться транспортом. Из лодки за ними присматривали. Когда замечали, что одной недостаёт, или они все отстали, то лодка приставала к берегу, и дожидались, пока прибегут. Слушали, может зверя облаивают.
Для Алексея Трофимовича Залуцкого и, полагаю, большинства настоящих кадровых охотников тех лет, собаки были не только профессиональной необходимостью, но даже в какой-то мере, членами семьи. С высоты прожитых лет теперь понимаешь, что они жили одним миром, стремлениями, понимали друг друга. Причём охотничьи собаки тех лет, не побоюсь высокопарной фразы, отличались высоким интеллектом, дисциплиной: к зрелому возрасту отчётливо понимали отличие трофея в лесу от домашней птицы в деревне.
Старший товарищ Каурцев Николай из заброшенной теперь деревни Паршино рассказывал много случаев из своей охотничьей жизни и о других охотниках его села. Один случай помнится хорошо. Во время одной из охот в их с братом табор ворвалась матёрая медведица. В последний миг встрепенувшиеся собаки кинули на зверя, и сумели приостановить её, дав возможность мужикам схватить ружья. Защищая себя, они вынужденно застрелили медведицу. И только вроде бы стали успокаиваться, как собаки с лаем кинулись в кусты. Там оказалось трое медвежат. Чудом Николай с братом успели и не дали разъярённым собакам задавить малышей. С трудом отогнали зверовых псов от добычи. Волей-неволей пришлось забрать медвежат в деревню. Тут началось самое интересное.
Машка была крайне осторожна, нелюдима. Всегда таилась и в руки не шла, дичилась. Пацаны напротив – сама доброжелательность. Потешные, доверчивые, озорные. Мишка, только освоившись, стал охотиться… На летней кухне под навесом. Чуть только хозяева упустят – он уже гремит посудой, кастрюлями, чашками в разные стороны. Вольер его не сдерживал совершенно. Много раз видели, как он, затаившись, подолгу лежал и через щели в жердях караулил момент, чтобы перебраться на свободу и на кухонный стол. В остальное время только и делал, что рыл подкопы для побегов, которые, естественно, заканчивались на кухне.
Яшка подался в спортсмены. При первой возможности шёл в атаку на собак – бороться. Поначалу они мужественно терпели его нападения. Как могли, уворачивались, но попав в лапы, только кряхтели, когда он, повалил их, игрушечно давил. Мудрые охотники собаки понимали, что медвежонок уже не охотничий трофей, он теперь составная часть жизни. А Яшка оттачивал мастерство: вставая на дыбки, приваливая голову на одно плечо, другим вперёд с прискоком шёл в атаку. Поймав собаку за шею, он тут же её забарывал и валил на землю. Они от него уже натурально с визгом разбегались сколько позволяла цепь, прятались в будку. Но юный спортсмен был настойчив. Залезал следом и изгонял собаку на волю. Тут её ловил, и борьба продолжалась. Ему обязательно надо было повалить собаку на землю.
Только тогда он смирял свой пыл и занимался другими проказами. Но проходило совсем немного времени, и Яшка вытаскивал очередного пса на ринг.
Однако время детства подходило к концу и медвежат отдали на пароходы-тягачи, что курсировали по Лене в те годы. И практика такая с медведями на палубе много раз имела место. Собаки вздохнули свободно. Во дворе наступил мир и покой. Хотя и с элементами грусти…
В 1985 году мне довелось несколько дней погостить у отцовского друга дяди Гоши Метёлкина его жены тётки Кристины в Чайке, что в ста километрах выше Витима. Кстати сказать, очень самобытные и характерные люди. Он предложил съездить с ним на рыбалку по одноимённой речке. В то время я был в отпуске и с радостью согласился. Приехал к ним, и пришлось несколько дней прожить впустую, без рыбалки, ибо у Георгия Родионовича всё не получалось оторваться от производственных дел.
От нечего делать, много ходил по окрестностям, фотографировал осенние берега устья Чайки, рябины, лошадей, покосы. Их собаки, ещё в первый день с гневом облаивающие меня, когда только прибыл на лодке, уже через час не обращали на меня никакого внимания и чаще всего дремали около своих будок, что устроил им на речном обрыве хозяин. Два телёнка бродили следом за мной, по какой-то причине избрав меня в попутчики, или поводыри. А может, их коровье детское любопытство так проявляется? Сейчас от этих воспоминаний веет чем-то тургеневским, старозаветным. Тогда было просто красиво и приятно духу и телу.
Однажды во внутренней части двора увидел высоченный забор едва ли не под шесть метров. Вертикальные брёвна, согласен – нетолстые, огораживали собачий вольер. Из любопытства посмотреть, что за ними, залез на крышу одного из близстоящих сараев. Это были серьёзные псы: высокие, рослые, могучего телосложения. Они были похожи на овчарок без талии. Грудь чуть постройней крупа. Лапы высокие, мощные. Они свободно бегали по обширному вольеру, и было их три или четыре – не помню. Почуяв и увидев меня, псы облаяли пришельца, и я, будучи далеким от охотничьих нюансов в виде различий собачьего лая на белку или сохатого, тут безошибочно понял, что они облаивают добычу – меня. Это были зверовые псы. Мощные и агрессивные, полагаю, способные в одиночку противостоять медведю.
У Кристины Гавриловны спросил о них, и она сказала, что это те самые зверовые собаки, нацеленные только на крупного зверя, и с ними мне контактировать нельзя: для них я чужой, повторюсь – добыча. У Метёлкина это была совершенно особенная, своя порода собак. Где и как он их вывел – потеряно. У Александра Трофимовича испокон века тоже была своя порода собак. Основателем её был пёс по кличке Казбек – это был крепкий пёс, достаточно высокий, что позволяло ему возвышаться не только над своей стаей, но и над соседскими собаками. Мощная и широкая грудь и зауженная талия. Он, как и все его, так сказать, подчинённые, был универсальной охотничьей собакой. Работал и по соболям с белкой, и по тяжёлым видам зверя – медведю, сохатому. В повседневной жизни он скорее был добродушным малым и вальяжно отдыхал, почивая на лаврах вожака.
Во время охоты он тоже был руководителем стаи, как правило, из трёх – четырёх собак, когда работали по зверю или на рыбалке. Этот охотничий инстинкт соблюдал и в деревне. Не единожды, рано поутру, они всей ватагой самостоятельно убегали вверх по реке Чуе, где сами находили зверя и выгоняли его к воде. В печальном опыте Залуцких неоднократно был и такой, курьезный, связанный с тем, что, собираясь утром «заезжать в речку», не могли найти собак, что спозаранку самостоятельно убежали в лес, в самоволку. Приходилось их долго ждать или переносить выезд на завтра. Поэтому собаки, волей-неволей, приучили хозяев привязывать их накануне выезда.
В момент загрузки в лодки они были радостны и взвинчены в предвкушении предстоящего похода. Поднимали пустопорожний лай, заражая им собак из ближайших дворов. Суетились, многие, не дожидаясь команды, сами залезали в лодку, мешались погрузке. Почти все из них чётко выполняли команду «В лодку»! Они в этот момент горели нетерпением поездки, охоты, воли.
Казбек был могуч и от того тяжеловат. Бывали случаи, что из-за солидного веса его оставляли в деревне. Но, быстро поняв одиночество, он пускался «своим ходом» вслед и на следующий день прибегал к зимовью.
Своим поведением Казбек точно копировал Алексея Трофимовича. Тот в повседневности был вальяжный, царственно неторопливый. Но мгновенно взрывался, становился быстрым, стремительным, агрессивным по защите своих деревенских владений и в минуты работы по зверю в лесу.
Полуофициальной «женой» Казбека они называли Пулю. Она была небольшая. Обыкновенная, но в охоте необычно старательная. Щенки от Казбека и Пули ценились высоко. За самого Казбека хозяину предлагали сто рублей.
За несколько лет жизни он оставил после себя многочисленное потомство. Один из его щенков ранее попал к нам. Впечатлённый событиями нескольких рыбалок и охот с Залуцкими, где собаки демонстрировали экстра-класс, отец назвал нашего малыша Казбек. Тот вырос крупным псом. Высокий, широкая грудь, худощавые стройные лапы. Добрый и миролюбивый. Без какой-либо дрессуры с удовольствием подавал лапу и тут же другую, когда слышал такую команду. Несколько лет он был для нас одновременно и охотничьей собакой, дворовым сторожем. Затем отец уже не мог выкраивать время на охоту, и Казбек был просто домашней собакой.
Отлично помнится, как перед наступлением морозов, и просто в части регулярности, менял в будке подстилку. Когда приносил охапку сена, то Казбек в очередном восторге суетился рядом. Тыкался со всех сторон. Явно норовился протиснуться в конуру вместе с рукой и сеном. Словно весело и ревниво негодовал по поводу несанкционированного проникновения в его жилище. Как только путь становился свободен, он стремительно врывался в будку и несколько минут активно суетился там. Расталкивал сено, падая на него, чихал, вновь вскакивал. Будка ходила ходуном. Закончив, в восторге выскакивал наружу и носился кругами по ограде в азарте и праздничной эйфории. Но стоило обозначить намерение просунуть руку в конуру – он стремительно заскакивал в неё и, очумелыми от счастья глазами, смотрел на улицу.
Каждый раз летом, чаще в осенние походы за грибами и ягодами, брали его с собой в лес. Нетерпению не было приедела! За пять – шесть метров от берега Казбек выпрыгивал из лодки и, даже не отряхнув воду, стремительным бегом начинал метаться по берегу или Заречному лугу. Вот он убежал в сторону метров на сто, упал на отаву и ползёт по ней сначала одним боком, затем другим. Вскакивает, прижав уши и вытаращив в безумном восторге глаза, несётся в нашу сторону. Вихрем проносится мимо. То ли случайно, то ли намеренно, чуть заденет плечом кого из нас. Рванётся к воде и крупными глотками, словно кусками, жадно пьёт воду. Снова скрывается в безумный бег. Постепенно начинает поддаваться охотничьим инстинктам и принюхиваться к запахам луга, леса.
Через несколько минут в прозрачном сосновом бору, что мы именуем Смольный, раздаётся его звонкий голос. Основы зверовой собаки, которыми щедро его наградили родители, работают уверенно. В кроне сосны прыгает с ветки на ветку белка. Или пара рябчиков сидит, недоумённо поглядывает на лайку. А то и глухарь, замерев, вытянет шею, прикидывается незаметным. Когда добыча падает на землю, Казбек хватает и, в каком-то неистовстве ошалевшего туземца, треплет её. Запах свободы, воли, лугов и лесов пьянят его голову в немыслимом восторге радости. Пёс счастлив.
Вернувшись домой, он моментально забирается в свою будку и мгновенно засыпал. Но в своём собачьем сне он ещё и ещё раз переживал свои сегодняшние впечатления. При этом нет-нет, да и подёргивал лапами, негромко взвизгивал. Сквозь закрытые веки глаза бегали по сторонам, выглядывая добычу. Что-то вынюхивал во сне шевелящийся нос…
А в Чуе ещё долго жили его братья Гранит, Музгар и другие – память не удержала их клички. Но помнится, они все были под стать именам из старых времён охоты: Сигнал, Король, Казбек, Пуля, Гранит…. В начале XXI века, когда основным, единственным охотником из Залуцких в Чуе остался младший сын Иван, клички его собак стали ласковее, добрее: Костёр, Речка…
Думается, это не только отражение внутреннего мира хозяев, а прямая корреляция со временем, образом и стилем жизни в стране.
После перестройки страну сломали и натурально порвали на куски. Со всеми вытекающими последствиями… Профессиональная охота уходила в небытие, утрачивались устои взаимоотношений человек – природа. В тайгу пришло много случайных людей, но опрятные зимовья быстро зарастают бумажно-целлофановым упаковочным мусором, пластиковыми бутылками, отходами. Бережливость к малым рыбным речкам ушла на второй план.
Собачье племя так же потерпело серьёзные перемены. Ранее породистые кланы при резко выросшем изобилии случайных псов, растворились, потеряли генетическую охотничью память. Вот поэтому Иван как мог долго сохранял щенков от старого, ещё отцовского племени, и в кличках собак находил доброту и утешение, коих мало стало в современном разобщённом мире.
Материал предоставил В.В. Сильченко

«Востсибуголь»: история судеб

Мы уже говорили о реконструкции здания «Востсибуголь» у сквера Кирова в Иркутске, которое многие десятилетия было ярким символом архитектуры советского периода и промышленной мощи Иркутской области. К сожалению многих горожан и жителей Приангарья, с фасада исчезнет привычный горельеф «Шахтёры». Внук автора этой скульптурной композиции Тимофей Развозжаев пытается её сохранить. Однако полностью демонтировать горельеф ему самостоятельно технически невозможно, и вскоре при дальнейших строительных работах символ трудовой доблести жителей Иркутской области будет утрачен.
Мы обратились к губернатору Иркутской области с предложением создать рабочую группу для обсуждения плана мероприятий по сохранению или воссозданию горельефа «Шахтеры». Мэр Черемхово Вадим Семёнов поддержал нашу инициативу, потому что для него «Востсибуголь» - это и история его семьи и родного города, а также память о трудовых подвигах жителей Приангарья, работавших и продолжающих работать в угольной промышленности.
#вполезренияпроект #вполезрения_здоровыйгород