Он был прозаик, литературный критик, журналист, издатель. Старше Пушкина на десять лет, он пережил своего соперника на 22 года. Возможно, тонкие знатоки творчества Пушкина и не согласятся с моим утверждением. Но я простой, хоть и очень горячий почитатель «Нашего Всего», четырежды за свою жизнь прочитавший его полное собрание сочинений от корки до корки, буду продолжать настаивать на своём мнении. По одной простой, но очень веской, как для меня, причине. Ну, не стал бы гений якшаться, годами даже тягаться и спорить с жалкой посредственностью. И уж тем более не написал бы: «Вы принадлежите к малому числу тех литераторов, коих порицания или похвалы могут и должны быть уважаемы». Александр Сергеевич определённо видел в нём соперника. Пусть не в таланте. О гениальности уже молчу. Здесь Пушкину не было, нет и никогда не будет ровни. И нигде е целом мире. Однако, в житейской приспосабливаемости, в умении пользоваться конъюнктурой момента, в той самой пресловутой амбивалентности Булгарин значительно опережал Пушкина. Что более, чем красноречиво подтверждает биография Фаддея Венедиктовича. В её головокружительных поворотах, как в зеркале отражается сложная, переломная эпоха, когда на смену свободомыслию Александра 1 приходит на все пуговицы застёгнутое военное чиновничество Николая I. Эпоха та катком прошла по всем. Булгарин не стал исключением.
Детство Булгарина прошло в имениях Маковищи Минского уезда. Учился в Сухопутном шляхетском кадетском корпусе. Плохо знал русский язык и поэтому подвергался насмешкам со стороны сотоварищей. Однако быстро им овладел и стал даже сочинять басни и сатиры. В 1806 году корнет Булгарин служит в Уланского великого князя Константина Павловича полку. Воюет против французов. Журнальный соратник А.Н.Греч пишет: «Хотя впоследствии он рассказывал мне о своих геройских подвигах, но, по словам тогдашних его сослуживцев, храбрость не была в числе его добродетелей: частенько, когда наклевывалось сражение, он старался быть дежурным по конюшне. Однако он был сильно ранен в живот при Фридланде. Получил орден. Участвовал в шведской кампании». За сатиру на великого князя плохо аттестован и в 1811 году отставлен от службы в чине поручика. Возвращается в Польшу и вступает в созданные Наполеоном войска герцогства Варшавского. В 1812 году участвует в походе на Россию. В 1814 году сдался в плен прусским войскам, которые выдают его России. Вновь возвращается в Польшу. Занимается журналистикой. В 1817 году обосновывается в Петербурге. Получает разрешение на издание журнала «Северный архив». Публикует в нём преинтереснейшие исторические документы, добывая которые, проявляет необыкновенную пробивную ловкость. Как «Архиву» присовокупляет новое издание - «Литературные листки». Именно в них – «листках» - публиковались первые стихотворения Пушкина! Булгарин, к слову, впервые опубликовал отрывки из поэмы А.Грибоедова «Горе от ума». В литературном вкусе ему отказать невозможно. В 1825 году пробивной журналист-издатель добился разрешения выпускать первую в России независимую газету «Северная пчела». Между прочим, там печатались многие декабристы. Ясное дело, что не только в те «свинцовые» времена, но и в любые другие воплотить в жизнь подобный проект под силу лишь пассионарным личностям. Булгарин к ним определённо принадлежал. Да, он, наверняка, и юлил перед власть предержащими, и льстил им, и подхалимничал перед ними. А могло ли быть иначе? Важно, что в оконцовке именно он, Фаддей Булгарин, первым в России начал отечественное частное газетное дело. Пушкин уже пойдёт в этом смысле по его следам. В то время с газетным дельцом дружат: А.Бестужев-Марлинский, А. Грибоедов, К. Рылеевым, многие декабристами. Да и Пушкин ему пишет из ссылки: «С искренней благодарностью получил я 1-й № ”Северного архива”, полагая, что тем обязан самому почтенному издателю, с тем же чувством видел я снисходительный ваш отзыв о татарской моей поэме». («Бахчисарайский фонтан» - М.З.). Всевозможные трения между двумя литераторами, со временем переросшие в откровенную вражду, придут потом, когда друг Пушкина - А.Дельвиг выпустит альманах «Северные цветы». Булгарин, как тот анекдотический грузин, «спинным мозгом» почувствует откуда ему грозит настоящая конкуренция, кто отобьёт его читателей и нагло обольёт «цветы» почти фекальной грязью. Барон вызовет его на дуэль. Пушкин – редчайший случай – дважды прокомментирует ту почти трагикомическую ситуацию. Первый раз анекдотом: «Дельвиг однажды вызвал на дуэль Булгарина. Булгарин отказался: «Скажите барону Дельвигу, что я на своем веку видел больше крови, нежели он чернил». Второй раз – более, чем обстоятельно: «Не узнавать себя в пасквиле безыменном, но явно направленном, было бы малодушием. Тот, о котором напечатают, что человек… таких-то примет крадет, например, платки из карманов - все-таки должен… вступиться за себя, конечно не из уважения к газетчику, но из уважения к публике. Что за аристократическая гордость, дозволять всякому негодяю швырять в вас грязью. Английский лорд равно не отказывается и от поединка на кухенрейтерских пистолетах (солидной фирмы пистолеты во второй половине XIX века) с учтивым джентльменом и от кулачного боя с пьяным конюхом. Один из наших литераторов, бывший, говорят, в военной службе, отказывался от пистолетов под предлогом, что на своем веку он видел более крови, чем его противник чернил. Отговорка забавная, но в таком случае что прикажете делать с тем, который, по выражению Шатобриана, comme un de noble race, outrage et ne se bat pas? (как человек благородного происхождения, оскорбляет и не дерется) - как от контекста меняется смысл фразы!»
Кто-то подумает, что после несостоявшейся дуэли и столь едкого комментария и началась та самая вражда. Так и ничуть не бывало. Вот что пишет Булгарин Пушкину в Михайловское: «На нас ополчились в Москве, что мы ничего не сказали об Онегине. Бог видит душу мою, знает, как я ценю ваш талант. Не верьте, что вам будут писать враги мои верьте образцам чести — Бестужеву и Рылееву — они знают, как я вас ценю, а Жуковского всегда буду почитать как человека, а поэтом плохим — подражателем Сутея (Роберта Саути). Вяземского добрым, умным, благородным - не поэтом. А вас - Поэтом». А вот записка Пушкина к Булгарину: «Напрасно думали Вы, любезнейший Фаддей Венедиктович, чтоб я мог забыть свое обещание - Дельвиг и я непременно явимся к Вам с повинным желудком сегодня в 3 1/2 часа. Голова и сердце мое давно Ваши. – А. Пушкин».
В другой раз Пушкин советовался с другом Петром Плетневым: «Руки чешутся, хочется раздавить Булгарина. Но прилично ли мне, Александру Пушкину, являясь перед Россией с «Борисом Годуновым», заговорить о Фаддее Булгарине? Кажется, неприлично». И – терпел. Даже когда борзописец с ведома полицейских властей содрал у Пушкина ряд сцен для своего «Дмитрия Самозванца». А затем, сделал все, чтобы его роман вышел из печати раньше пушкинского «Годунова».
И всё-таки приятельство Пушкина с Булгариным (аж до 1928 года! – М.З) было только прелюдией к обоюдной яростной ненависти. Не мог гений, во всём старавшийся поступать по законам высокой нравственности и кристальной честности долго закрывать глаза на поступки и действия человека, о котором всё тот же Греч вспоминал: «В Булгарине скрывалась исключительная жадность к деньгам, имевшая целью не столько накопление богатства, сколько удовлетворение тщеславия; с каждым годом увеличивалось в нем чувство зависти, жадности и своекорыстия. Я приписываю странности и причуды Булгарина его воспитанию, обстановке и последовавшим обстоятельствам его жизни, но в самой основе его характера было что-то невольно дикое и зверское. Иногда вдруг, ни с чего или по самому ничтожному поводу, он впадал в какое-то исступление, сердился, бранился, обижал встречного и поперечного, доходил до бешенства. Когда, бывало, такое исступление овладеет им, он пустит себе кровь, ослабеет и потом войдет в нормальное состояние. Во время таких припадков он действительно казался сумасшедшим и бешеным, и было бы несправедливо винить его за то: это были припадки болезни нрава, уступавшие механическим средствам, то есть кровопусканию. Когда я убедился в возрастании недружелюбия, зависти и злобы в Булгарине, надобно было бы расторгнуть нашу связь, но от нее зависело благосостояние моего семейства. Я сносил с терпением все его причуды, подозрения и оскорбления, но нередко выходил из терпения: так, в 1853 году не мог не восстать против него всенародно, вследствие его жалкого и подлого идолопоклонства перед музыкантом А. Контским. Потом поступил он со мной бесчестно и открыл всю глубину своей души. Между тем он впал в болезнь, и я не мог ничего сделать».
Пушкин всегда действовал по принципу, сформулированному ещё в «Руслане и Людмиле»: «Я еду, еду, не свищу, а наеду – не спущу». Булгарин имел возможность в этом прекрасно удостовериться. Когда он съехидничал о предке Пушкина, якобы купленном за бочонок рома, получил ответку: «Говоришь: за бочку рома!/ Незавидное добро!/ Ты дороже, сидя дома,/ Продаёшь своё перо». В следующий раз Булгарин обиделся от того, что его-де дискриминируют из-за национальности. И лучше бы он молчал в тряпочку. Ибо нарвался на зубодробительный и уничижительный «отлуп»: «Не то беда, что ты поляк:/ Костюшко лях, Мицкевич лях!/ Пожалуй, будь себе татарин,-/ И тут не вижу я стыда;/ Будь жид – и это не беда;/ Беда, что ты Видок Фиглярин». Неологическая кличка – Видок Фиглярин, – объединяло в себе два мотива. «Видок» – подлость, сыск, клевета и все, что было высказано в «Заметке» о Видоке, т. е. о Булгарине; «Фиглярин» - перелицовка: Булгарин – целый шлейф ассоциаций, насмешек, связанных со словом «фигляр»: шут, паяц, скоморох, плут, обманщик, двуличное, подлое, изворотливое существо». Свою эпиграмму Пушкин подкрепил статьей «О записках Видока»: «Представьте себе человека без имени и пристанища, живущего ежедневными донесениями, женатого на одной из тех несчастных, за которыми по своему званию обязан он иметь присмотр, отъявленного плута, столь же бесстыдного, как и гнусного, и потом вообразите себе, если можете, что должны быть нравственные сочинения такого человека». А вот (предположительно) мнение Пушкина о романе Булгарина «Иван Выжигин»: «Все говорят: он Вальтер Скотт,/ Но я, поэт, не лицемерю:/ Согласен я, он просто скот,/ Но что он Вальтер Скотт – не верю».
Опять же, кто-то из читателей подумает: экий злопамятный был «Наше Всё». Как жестко, если не жестоко он разделывался с противником. Спешу вас заверить: с Александром Сергеевичем в оценке Фаддея Венедиктовича солидаризировались практически все тогдашние прогрессивные деятели русской литературы. Вот мнение Михаила Лермонтова: «Россию продает Фаддей/ Не в первый раз, как вам известно./ Пожалуй, он продаст жену, детей,/ И мир земной, и рай небесный,/ Он совесть бы продал за сходную цену,/Да, жаль, заложена в казну». А вот оригинальный отзыв Николая Некрасова: «Не страшитесь с ним союза,/ Не разладитесь никак:/ Он с французом – за француза,/ С поляком – он сам поляк,/ Он с татарином – татарин./ Он с евреем – сам еврей,/ Он с лакеем – важный барин,/ С важным барином – лакей./ Кто же он? Фаддей Булгарин,/ Знаменитый наш Фаддей».
Кондрат Рылеев клятвенно обещал отрубить голову Булгарину на «Северной пчеле» в случае победы декабристов. Однако, после разгрома восстания попросил «нашего Фаддея» спрятать его архив. И тем самым спас А. С. Грибоедова, многих других известных людей, на которых в том архиве имелись сильно компрометирующие материалы. Не всё так просто было в общественной жизни России в декабристские времена. После поражения декабристов Булгарин испугался животным страхом. По его «наводке» арестовали Вильгельма Кюхельбекера. Он донес на собственного племянника молодого офицера Демьяна Искрицкого. Когда к нему явился журналист Орест Сомов и заявил, что бежал из Петропавловской крепости, Булгарин запер его у себя в кабинете, помчался доносить в полицию. А оказалось, Сомов так подшутил над проходимцем. Думается, что далеко не случайно в разгар Польского восстания Булгарин получил третий бриллиантовый перстень от государя за роман «Иван Выжигин» с письмом Бенкендорфа, в котором подчёркивалось высочайшее покровительство Булгарину и разрешалось сообщить об этом: «При сем случае государь император изволил отозваться, что его величеству весьма приятны труды и усердие ваше к пользе общей и что его величество, будучи уверен в преданности вашей к его особе, всегда расположен оказывать вам милостивое своё покровительство».
Роман «Иван Выжигин» действительно стал вершиной творчества Булгарина, как он сам себя именовал «Ф.Б.». Он самом деле стал предтечей так называемых «плутовских романов» («Мёртвых душ», «Двенадцати стульев» и других). Разошёлся тиражом в 12 тысяч экземпляров. (Как по нынешним временам - миллион двести тысяч!) Что позволило «Ф.Б.» высокомерно заявить: «Пушкин, Лермонтов мне просто завидуют. Им никогда не достичь моих тиражей». Он же первым в России вы пустил, говоря по-современному «Выжигина-2» («Пётр Иванович Выжигин»). Пушкин живо откликнулся: «Не то беда, Авдей Флюгарин,/ Что родом ты не русский барин,/ Что на Парнасе ты цыган,/ Что в свете ты Видок Фиглярин:/ Беда, что скучен твой роман». И то была правда.
Примечательно, что за соперничеством, а потом и враждой Булгарина с Пушкиным пристально следил Николай 1. Он написал Бенкендорфу: «Вы можете сказать от моего имени Пушкину, что… столь низкие и подлые оскорбления, как те, которыми его угостили, бесчестят того, кто их произносит, а не того, к кому они обращены. Единственное оружие против них — презрение. Вот как я бы поступил на его месте».
За все свои прегрешения Булгарина при советской власти практически не печатали. Нынче издано его собрание сочинений, и желающие могут почитать главного соперника Пушкина. Перед самой смертью «Ф.Б.» неожиданно признается: «Будь проклят тот день, когда я связал себя с литературой». Как говорится, сколько верёвочке не виться…
Михаил Захарчук.
Присоединяйтесь к ОК, чтобы посмотреть больше фото, видео и найти новых друзей.
Комментарии 10
Хочу поблагодарить за прекрасное творчество моего любимого автора ,Михаила Александровича !!!! Спасибо вам за Ваши интересные публикации и пожелать удачи во всем!!!