Если взять жизнь в нашем селе Мишкино за последние полвека и внимательно приглядеться ко всем аспектам, то обнаружить что-то оставшееся неизменным, прочным, устоявшимся окажется совершенно невозможно. Всё изменилось – где кардинально, как, например, во внешнем облике домов и улиц, где менее заметно – в окружающей природе. Это естественно – но не всегда радует. Возьмем наш Второй Иняк. Разве таким он был сорок-пятьдесят лет назад? Нынешнее поколение людей - не только молодого, но и среднего возраста - никогда не видело этой речки в её лучшие времена – а надеяться на то, что все когда-нибудь изменится, уже не стоит, нет к этому никаких предпосылок. И остается только вспоминать, какой была эта речка тогда – в годы нашего детства и юности...
Второй Иняк - по сравнению с первым - был менее доступен и поэтому более интересен, менее посещаем, но более значим, поход туда всегда был событием. И как театр начинается с вешалки, поход на Второй Иняк начинался всегда с самого пути к нему и отправной точкой на этом пути был пешеходный мост через Иняк. Все шестидесятые и начало семидесятых годов этот мост был здесь деревянным, представлявшим из себя треугольную ферму из толстых бревен. Установили его здесь после того, как на Иняке устроили пруд, и вода значительно поднялась. До этого переходом с берега на берег служили пара длинных бревен, с нашитым поперек настилом из горбыля. Про этот мост, как и последующий металлический, установленный здесь в 1973 году, я уже много рассказал в очерке «Наш Иняк от истока до устья...» («Мишкинские рассказы», второй том), так что времени терять не будем, по-быстрому перейдем речку – и в дорогу! Нас ждет Второй Иняк конца шестидесятых-начала восьмидесятых, самое красивое место в окрестностях райцентра, достаточно доступное, но вместе с тем и достаточно глухое, таинственное, безлюдное – таким оно, по крайней мере, представлялось нам и в семь лет, и в семнадцать, таким же часто посещаемым было, что в детстве, что в юности, столько же радости и удовольствия доставляло...
Босиком по Второму Иняку
Я за лето хоть раз, да пройду,
Не возьму с собой даже собаку
Я на это своё "рандеву".
Я наемся черемухи спелой,
Искупаюсь на верхнем пруду,
Птиц послушаю с грудкою белой
И душицы букет наберу...
Пыль дороги, как шелк под ногами,
Воздух чист - ну, хоть ты его пей!
А в распадке вон, за камнями,
Рассыпается смехом ручей.
Мне щебечут в кустах что-то птицы,
Я им важно киваю в ответ,
Понимаю, что эти синицы
Мне из детства прислали привет...
Дорога от пешеходного моста через Иняк поднимается по узкой тропинке в крутой склон Горы, сосняк на которой ко времени описываемых событий был еще совсем молод. Гора сейчас здесь на подъеме срыта на несколько метров, более полога, от главного «горба» здесь избавились, тогда же было трудновато забираться по этой тропинке. А движение тут было довольно оживленным – жители Нововаськино ходили здесь каждый день. На самом верху тропинка раздваивалась – дорожка в Нововаськино уходила вправо, тропинка же на Второй Иняк шла левее, с каждым десятком метров отделяясь от нововаськинской дорожки всё больше и больше. Эта тропинка тоже имела свою историю. Сейчас земля на Горе в междуречье между Иняками брошена, густо зарастает молодым сосняком на радость грибникам, а тогда это были пахотные земли совхоза «Заря», который ежегодно засевал их, в основном, зерновыми культурами, реже – горохом, иногда оставляя землю под черным паром. Многолетних же трав здесь никогда не сеяли, поэтому Гора на всем её протяжении и вплоть до самого Второго Иняка каждый год осенью запахивалась. Запахивалась и, конечно, тропинка, которую каждый год надо было протаптывать заново по зеленым всходам пшеницы или ячменя. Направление её зависело от того, кто весной, после того, как ушла с поля посевная техника, прошел к речке первым. Иной раз тропинка уходила в сторону, тогда до того места, где выходила она уже на проселок, что спускался в долину реки и никогда не запахивался – приходилось идти дольше. Иной раз кто-нибудь вообще так накуролесит зигзагами, пройдя здесь первым, что «выпрямлять» даже тропинку приходилось, протаптывая её заново. А что делать? Не ходить же тут кругами потом всё лето...
Пока посевы дружно поднимались, радуя глаз уходящим к горизонту в обе стороны зеленым ковром, впечатления от прогулки по этой дорожке были одни – кругом простор, от горизонта до горизонта видно на десяток километров, вдали за речкой сплошная стена леса, над головой бездонная синева неба, с которого льются трели жаворонков. Потом, уже во второй половине лета, когда пшеница или ячмень вставали в полный рост, начинали колоситься, понемногу желтеть, готовясь вскоре с благодарностью отдать своё налитое энергией жизни зерно взрастившим их людям – тогда путешествие по этой тропинке вызывало уже другие чувства! Зерновые-то вымахивали так, что были выше роста юных путешественников! И ничего, кроме этих густых зарослей заколосившейся массы, вставшей здесь трудом и волей человека, вокруг узкой тропинки уже не было, никаких уже горизонтов вокруг, никакого простора, только стена хлебов вокруг. Она – и небо над головой! Гуськом, едва не наступая друг другу на пятки, пробираются юные рыбаки, когда большой, когда маленькой компанией по узкой тропинке, петляющей по этому огромному полю, которому, кажется, никогда не будет конца. И вдруг – просвет в стене уже начинающей желтеть пшеницы! Вот он - выход на проселок! А отсюда уже весь Второй Иняк, как на ладони – вон и Нововаськино видно, вон в другой стороне березовая роща, за ней уже и Марий-Олык. Весело, вприпрыжку, уже и не гуськом, а гурьбой – вниз, к речке...
Второй Иняк – речка небольшая, но и не маленькая. Где она начиналась, нас тогда не интересовало. А то, что сливается она с нашим Иняком в месте, которое так и зовется – Слиянием – и что это место находится там, где кончается Гора, крутым круглым склоном спускаясь в долину уже слившихся в одну речек – это мы знали, и кое-кто там даже бывал на рыбалке с отцами или старшими братьями. Но непосредственно те места, что имели для мишкинских детей и подростков значение на этой речке – были невелики по протяженности, не более километра, тянулись они от высокого каменного обрыва (звали это место Камнями), что расположен в нескольких сотнях метрах выше Нововаськино – и до Марий-Олыка. Вот эти места – самые красивые, живописные, с перекатами и омутами, с берегами, заросшими черемухой и ольхой, с аккуратными чистыми полянками между деревьями – вот это и был «Второй Иняк» в понимании тогдашних посетителей его, приходящих сюда из Мишкино, причем не только детей и подростков, но и взрослых рыбаков. Ни ниже Нововаськино, ни выше Марий-Олыка редко кто ходил, только самые заядлые «корифеи» (из взрослых рыбаков, конечно) искали там новые места для рыбалки. Подрастающему же поколению те места интереса не представляли – далеко, глухо, да и природа не так живописна, как здесь – от Камней до мочального пруда и Марий-Олыка, который в те годы был достаточно обитаем, в каждом из десятка домов жили люди, отсюда ходили на работу в Мишкино, а дети в школу, они же выкашивали и все подходящие для этого места и по берегам, и по оврагам, и по лужайкам – благодаря этому на Втором Иняке не было того бурьяна, каким зарос он в последние годы, все было, как подстрижено, как на хорошем газоне в городском парке. Да это и был настоящий «природный парк». Вдоль всей речки шла проселочная дорога, делившая долину на две части – слева к ней примыкали стоящие стеной созревающие хлеба, справа же вплоть до самого берега или деревьев, растущих по этим берегам (там, где речка, петляя, убегала в заросли) было все выкошено на сено, аккуратные стожки которого стояли то тут, то там. Периодически проходило стадо, пощипывая вновь поднимающуюся травку, поэтому она и не вырастала вновь, всегда густым, но коротким зеленым ковром покрывая берега Второго Иняка. Ходить по такому ковру было одно удовольствие – и так было везде, даже склоны оврагов были выкошены, травой дорожили, сена всегда не хватало, так что косили везде, где это было возможно. И нигде по берегам и полянкам не было ни одной свежевырытой ямы, никому в голову не приходило тогда возить на свои огородные участки землю отсюда. Во-первых, и техники у людей своей еще почти не было, во-вторых – и это главное – это были все сенокосные участки, имевшие своих владельцев, как тут копать, не портить же людям землю? Кто бы мог подумать тогда, что пройдет определенное количество лет и всё изменится, да так, что и представить было нельзя. Давно уже здесь не косят траву, некому, да и незачем, не пасутся стада – вот и заросли все берега реки густо бурьяном высотой в полметра и более, на живописных ранее полянках и популярных местах отдыха – безобразные, тоже зарастающие бурьяном, котлованы. Уф-ф... Не хочу даже думать об этом – настолько разительны контрасты тех картин Второго Иняка из детства и юности с теми, что встают перед глазами сейчас. Нет, лучше не сравнивать, лучше снова предаться воспоминаниям о том благостном времени, когда поход на Второй Иняк был приятен во всех отношениях, гарантированно принося радость от общения с ним. Вот давайте вместе окунемся в атмосферу того времени, пройдемся по берегам этой речки, послушаем соловьев в цветущей черемухе, с камешка на камешек перепрыгнем перекат у Большой ивы, поднимемся к лесу вдоль глубокого оврага, постоим на опушке у старых окопов военно-спортивного лагеря тридцатых годов, где в то время местное отделение ОСОАВИАХИМа готовило призывников к будущей службе в Красной армии, спустимся вновь к реке, пройдем уже по этому берегу по тропинке, что ведет от Нововаськино к мочальному пруду, и по которой ежедневно оттуда ходят по ней люди на работу на этот пруд, где заняты вымачиванием лубка и драньем мочала с него – остановимся у знаменитого родника под крутым заросшим склоном, напьемся вкуснейшей воды из него, зачерпнув воду самодельным ковшиком (не было года, чтобы у этого родника не имелось ковшика – всегда с краю стоял на камушке), пройдемся по большой поляне мочального пруда со стоящей здесь избушкой сторожа и длинными вешалами из жердей для сушки мочала, перейдем по плотине пруда вновь на правый берег и не спеша - где по хорошо укатанной дорожке, а где просто по берегу – там, где дорога, выпрямляя его изгибы, идет прямо – побредем к Марий-Олыку, по пути навещая все более-менее интересные омута и перекаты. Впрочем, выше пруда перекатов уже нет, вода поднялась, перекаты начнутся теперь только у самого хуторка. Вот, кстати и он – только овраг перейти. Маленькие домики, стоящие в улицу-односторонку, одним концом упираются в подступающий от реки лес, другим уходят к закатному солнцу – Марий-Олык тогдашних лет не имел палисадников, дома стояли в один ровный ряд, деревьев между домами практически не росло – так, одно-два. Лес и так тут везде – зачем его еще рядом с домами разводить?
Вот и весь наш маршрут – его краткое описание. А сейчас давайте пройдем по нему снова – уже останавливаясь почаще на памятных местах, подышим чистым прозрачным воздухом, вспомним и то, и это, разожжем костерок, закинем и удочку, вытащим из омутка трепещущего голавлика, порадуемся своему трофею и вновь не спеша побредем дальше. Давайте сделаем это осенью, так примерно в конце сентября, когда листья еще не опали, но уже забагровели, налились золотом и медью, предвещая скорое завершение вечного цикла природы в её ежегодном умирании и рождении вновь. Второй Иняк в те годы был красив всегда, в любое время года, но осенью – на особицу. Впрочем, это по человеку, кому как...
И снова на Втором Иняке осень,
Слой желтых листьев устилает дно,
И снова сердце встречи с речкой просит -
Мол, не был ты на ней уже давно.
И я иду, не в силах отказаться,
Ни от чего, что дарит осень мне.
Сера, грустна, дождлива, но признаться -
Без осени не быть у нас весне.
Я вспоминаю ту, другую, осень,
Ту, что была здесь тридцать лет назад,
И бездны неба призрачную просинь,
Печальный леса золотой наряд.
А мне семнадцать, и со мной собака,
Мой верный спутник, рыжий добрый пес,
Бредем мы с ним по берегу Иняка,
Вон впереди уж рощица берез.
В ней кладбище, а рядом Марий-Олык,
Деревня малая, вернее, хуторок.
Всего лишь в улицу застроен здесь пригорок,
Внизу река и лес - наискосок...
...минули годы, ну, а мы все бродим,
Лишь пес другой и Марий-Олка нет,
Но место есть, давай туда мы сходим,
Передадим от нашей юности привет...
Да, удивительна была вода осенью на Втором Иняке, удивительна – она становилась прозрачной до кристальной чистоты, сквозь неё было видно до самого дна, до этих самых, устилавших дно, листьев. И тихо – очень на Втором Иняке было тихо. Никаких звуков – птицы уже не поют в эту пору, лишь каркнет когда ворона, или прошуршит по берегу по сухим опавшим листьям серо-желтая толстая полевка, быстро шмыгнув из под ног человека в свое немудреное жилище. Хрустнет ветка под ногами, булькнет скатившийся в речку камешек с тропинки – и вновь тишина, просто абсолютная, оглушающая тишина, нарушаемая изредка хлопаньем крыльев диких уток, собравшимся к перелету в дальние края...
Улетают птицы с нашего Иняка,
Наступила осень, серо все кругом,
Только мне не скучно, позову собаку,
Не спеша на речку с нею побредем...
Вот и наше место, отдохну здесь с нею,
Разожгу нехитрый с виду костерок,
Рюмкой милой водки душу я согрею,
На огонь подвешу черный котелок.
Вспомню, как, бывало, здесь уху варили,
И бросали ночью в небо головни,
Звезды нам о чем-то тихо говорили,
Вместо нас их слушали в речке голавли.
Ничего не надо - ни богатств, ни власти!
Лишь бы были в сердце радость и покой,
И была чтоб речка, и чтоб были снасти,
И сюда чтоб снова мы пришли с тобой!
Да, хорошо бывало на Втором Иняке осенью, хорошо! Да разве только осенью? Всегда было хорошо! Весной здесь все берега утопают в черемуховом цвете, дурманящий её запах наполняет всю долину реки. Это время – лучшее для рыбалки! А рыба была. Сорожка, окунь, голавль - да и щука водилась приличных размеров. Но главная рыба Второго Иняка – сорожка. Во время цветения черемухи её можно было поймать на реке везде, куда ни кинь крючок с наживкой, которой тогда был ручейник, такой червячок в домике из придонного мусора. Ручейника много водилось в речке. Достанешь из воды любую коряжку, ветку – по ней десятки этих ручейников ползают. Вот и хорошо! Выберешь из них кандидата размерами побольше, поупитанней, вытащишь его за крепкую черную головку из домика, насадишь на крючок – и в воду! Не успеет поплавок замереть возле веток кустарника, которым зарос противоположный берег и куда закинул ты сейчас свою удочку – поклевка! Сверкнув на солнце серебристым бочком, трепыхнувшись в секундном полете – трофей в руках рыбака! Сорожка! Хорошая, мерная, стограммовая сорожка с красными глазами и серебряной чешуей – вот главная добыча в то время. Но не только. Нет-нет, да и голавль – иной раз хороший, крупный – резко утянет поплавок под воду, да и окуни, если нарвешься на стайку – тоже клюют хорошо. Все любили ручейника, никакой другой наживки не требовалось, а его в реке было везде в достатке.
Отвлекся, однако... Давайте вновь вернемся к той компании юных рыбаков, что в начале повествования веселой гурьбой спускались по проселку к речке. Вот и берег. С чего же начнут они свой сегодняшний день на реке?
Там, где спускающаяся с Горы проселочная дорога – а она неизменна здесь с шестидесятых годов – выходит на путь, что идет вдоль речки к пруду и далее к Марий-Олыку – вот там и начиналась всякий раз очередная рыбалка. Берег здесь высокий, крутой, обрывистый, под ним всегда росла молодая поросль ольхи – это было главным местом, откуда все вырезали себе удилища. Тут же хороший омут, сужающийся в небольшую протоку, к середине лета сплошь зарастающую камышами, за протокой ниже – вновь два омутка. Клевало везде! А на противоположном берегу – сплошные заросли, главным деревом в которых была родная сестра Большой ивы, что стоит на самом известном сейчас на Втором Иняке месте. Это дерево так же огромно, как и две таких же старые ивы, что стоят сейчас и у Марий-Олыка. Эти четверо старых деревьев – старожилы Второго Иняка и ровесники между собой. Сколько им лет? Ученые, наверное, могли бы сказать точно, мы же можем только гадать. Много, в общем, не одна сотня, наверное...
Поднимаемся чуть выше по речке, вот и первый перекат, можно перейти на тот берег. Здесь на коротком отрезке нет зарослей, поле спускается к самому берегу. Много лет подряд совхоз «Заря» засаживал здесь три-пять гектаров капустой, поливая её прямо из реки, где выше переката устроил небольшую запруду, откуда воду на поле подавали насосом с бензиновым двигателем. Кочаны вырастали большими, урожаи всегда были хорошими. Совхоз ближе к осени нанимал сторожа, тот ставил шалашик на краю поля и береговой уремы под калиновым кустом, коротал там длинные осенние ночи до тех пор, пока в конце сентября-начале октября капусту с поля не убирали.
Выше этого места, если идти по тому берегу, на реке был большой омут, он есть и сейчас, но форма его уже другая, да и помельче здесь река стала. Напротив, от поля с капустой, в береговые заросли черемухи и ольхи полуостровком входила поляна, на краю которой ближе к реке росла раньше большая береза – место было приметным, обжитым молодежными компаниями «отдохнуть на природе». Вообще, береза на берегу Второго Иняка редкость, эта была, скорее всего, единственной. К середине семидесятых это дерево было уже старым, оно в одну из ветреных осенних ночей рухнуло вдоль реки, постепенно и ствол, и ветки сгнили, рассыпались в труху, сейчас и места, где оно стояло, уже не найти. Да и полянка вся заросла, её так же, как и другие места, ископали огородники – никакой былой красоты от неё не осталось...
Дальше речка журчит длинными перекатами, время от времени сменяемыми местами чуть глубже, но на омутки не претендующими. И так до самого известного омута, на краю которого и стоит достопримечательность Второго Иняка - Большая ива. Место сейчас на Втором Иняке популярно – целый проселок туда пробит. И если про сам омут можно сказать, что он практически не изменился – такой же большой, так же с одного края зарос кувшинками, имеет такое же каменистое дно, так же заканчивается перекатом, где каждое лето устраивают переход на тот берег, перекидывая с камня на камень жердины, берег его с этого берега так же крут, а с противоположного так же зарос весь лесом, где черемуха все еще на первом месте – то о большой поляне, образованной излучиной реки в этом месте, так не скажешь. Изменилось, увы, тут всё! Раньше был здесь настоящий газон из короткой густой травки, ровный, как скатерть. Теперь же – изрытый котлованами, заросший бурьяном дикий пейзаж, сквозь который наезжена дорога к дереву, стоящему на самом краю обрывистого берега – Большой иве. Изменилась и она – и тоже не к лучшему. Года четыре-пять назад ударила в дерево молния, одно из больших разветвлений дерева надломилось, упало, сейчас его убрали, распилив, а сама Большая ива стала какой-то согбенной, кособокой, потерявшей всё свое величие – одним словом, подошла старость, которая, как известно, не радость...
В этом большом омуте раньше хорошо ловились сорожка и голавль. Сорожки на Втором Иняке массово уже нет – и давно нет – а вот голавль в последние годы понемногу стал разводиться, видно, как стайками ходит он не только здесь, но и в других местах по реке. Больших особей, правда, не видно. Раньше ведь как было – если тихонько (голавль рыба осторожная!) подкрасться к любому омуту на Втором Иняке, заглянуть с крутого берега вниз – обязательно увидишь одну-две стайки голавлей, стоящих или посреди омутка у самой поверхности воды, или деловито, друг за другом шарящих вдоль берега – тоже у верхней кромки. Вода чистая, рыбу хорошо видно! В каждой стайке – два-три особо крупных, с хорошие поленья – экземпляров! Спинки черные, плавники с хвостами красные, лбы широкие, бока серебристые – красивая рыба голавль, красивая! Самая красивая по нашим местам, и самая осторожная, поймать её – хорошего размера, не мелочь! – сумеет не каждый. И еще она самая... невкусная! Вот так подшутила природа – да, гастрономические качества голавля ниже всякой критики. Ну, ладно, разве это главное? Зато сколько чувств, сколько эмоций было, если удавалось вытащить такого красавца из речки. В середине восьмидесятых годов крупного голавля здесь было много, хорошо ловили – конечно, не случайные люди, пришедшие на речку «червяка помочить», а мастера, вроде дяди Саши Саликова или Василия Ивановича Иванова, или Арсения Шуматова – те уж без улова бывали редко. Потом рыбы стало всё меньше и меньше, Второй Иняк потерял популярность среди любителей посидеть с удочкой, мишкинские рыбаки «переориентировались» на колхозные товарные пруды с карпом, благо к тому времени у всех уже появилась своя техника, расстояния стали не помехой...
Начиная от этого омута с Большой ивой и до самого мочального пруда речка течет в густых зарослях ольхи и черемухи, сплошь увитой диким хмелем. Не знаю, как там сейчас, давно не бывал, а в старые времена метрах всего в сотне-другой выше были два омута не очень большие, но глубокие. Знали про них не все, а только те, кто ходил сюда на речку постоянно и много лет. Рыбу здесь ловили не только летом, но и зимой, это было одно из самых «добычливых» мест. Окунь ловился мерный, от ста грамм, бывало, что попадались и «горбачи» грамм по триста. Временами мормышкой с насаженным на неё мотылем соблазнялся и двухсот-трехсотграммовый голавлик, а то и его полукилограммовый собрат – это было событием. Помню, как-то в ноябре 1977 года заглянул сюда по первому льду – а омуток уж обжит! Сидит знакомый парень – помладше меня, я школу в том году окончил, а он еще учился - Ринат Кайбышев, а вокруг него на льду все просто завалено хорошего размера окунем! Полосато-зеленые тушки окуней с ярко-красными плавниками на голубовато-белом льду, заросли деревьев вокруг, легкий пушистый снежок, плавно сыпавший с неба – это благостная картина до сих пор стоит перед глазами. Да, много радости доставлял нам тогда Второй Иняк – и зимой, и летом...
Поднимаемся к пруду – это место на Втором Иняке было и его «географическим» центром, и «социальным», поскольку здесь велась производственная деятельность, это было самое оживленное место на всей реке – всё лето шла работа, сюда везли машинами ежедневно во время «соковой компании» липовую кору (лубок) с лесных делянок, замачивали её в большой старице, потом вынимали, обдирали мочало, сушили его на длинных вешалах, собирали, вязали в подобие снопов, вновь грузили на машины и перевозили на склад промкомбината. И лишь только после того, как уже ближе к концу осени отсюда было вывезено последнее мочало – только тогда пруд пустел, люди покидали его, место становилось глухим и безлюдным. Одинокая избушка привлекала внимание, конечно, иной раз заходили сюда переждать непогоду и рыбаки, застигнутые внезапно налетевшим дождем, но редко, место это не любили, «аура» у него была «нехорошей». Дело в том, что здесь осенью 1970 года произошел несчастный случай – во время игры случайным выстрелом в этой избушке был убит один из детей. Сторож держал ружье заряженным, так как время от времени охотился на диких уток, оно всегда висело у него на стене, над лавкой. В тот роковой день самого его здесь не было, а тут подошла детская компания из Мишкино, разыгрались, один снял со стены ружье... В общем – произошла трагедия... Еще эта избушка была знаменита тем, что в ней время от времени жили бомжи. Зиму 1977-78 годов жил в ней Яманай, невысокий, средних лет, обросший многодневной щетиной человек. Был он немногословен, неулыбчив, пил, конечно, когда была возможность. Летом работал на пруду, драл мочало, чем жил зиму – неясно. Мы с товарищем Герой Кильдибаевым в молодые годы часто ходили на Второй Иняк, это было одним из любимых занятий, передавшихся «по наследству» из детства, заходили, бывало, и «в гости» к Яманаю на пруд, приносили сигарет, выпивали в этой избушке с ним как-то даже уже зимой, придя сюда на лыжах. Дело было к вечеру, быстро темнело, но в избушке было тепло, горела свеча, топилась печка, мы принесли с собой мороженых пельменей, сварили их, выпили «на троих» бутылку водки. Гера всё пытался вызвать Яманая на разговор, но тот больше молчал, лишь иногда бурчал что-то себе под нос. Нелюдимым был, в общем. На другой год он исчез, больше я его никогда не видел...
История возникновения этого пруда связана с лагерем «Чайка», хотя, вроде бы, какая тут может быть связь? А связь прямая. Раньше промкомбинат (образованный в 1956 году слиянием всех четырех промартелей района – об этом у меня написано в первом томе этой книги) замачивал лубок в старице реки, в полукилометре ниже Слияния. А там в 1960 году открылся пионерский лагерь, впоследствии получивший название «Чайка». Лубок вымачивать здесь запретили по санитарным нормам, вот поэтому в промкомбинате и встал вопрос о новом месте для производственных целей, связанных с производством мочала. Выбрали Второй Иняк. Здесь с краю большой подковы-излучины устроили пруд, а воду за ним по искусственной мелкой протоке пустили ко второму концу излучины. Образовалась старица, в ней и стали мочить лубок. Через новую протоку же устроили мост, по которому машины заезжали на большую поляну, что стала теперь производственной площадкой, где и совершали все работы по подготовке сырья к замачиванию, затем к сдиранию с него мочального лыка и последующей сушке на вешалах. Ну, а для нас, мишкинских детей, пруд был хорош тем, что появилось место для купания. В теле плотины была проложена труба большого диаметра для стока воды, которая тяжелой струёй падала с высоты пары метров и быстро вымыла под собой достаточно глубокий котлован, который со временем расширился до довольно больших размеров. Место для купания было идеальным! И с высокой плотины можно было в воду прыгать, и через трубу по струе воды скатываться, и понырять в пенном водовороте под ней – часто тогда мы сюда приходили купаться. Еще один плюс – нет никого, весь водоем наш, никто не мешает. Сейчас там, конечно, все изменилось до неузнаваемости...
От пруда до Марий-Олыка по реке мелких мест с перекатами уже нет, вода поднялась, берега здесь уже были заросшими только с того берега, с этого же ловить можно было везде. Через сотню метров начиналась большая излучина, образовавшая с этой стороны большую поляну. Там была карда для скота, место посреди её было выбито до пыли, а с северной стороны излучины, на повороте, был островок. Потом протока между ним и этим берегом со временем забилась, заросла, островок исчез. А интересно было – был свой остров маленький на реке, можно было играть в Робинзона Крузо, мы там любили бывать. На этой излучине летом во множестве водился среднего размера голавль, ловилась на живца и щука. Весной, когда цвела черемуха, здесь повсеместно клевала сорожка – хорошие были места для рыбалки. Мой одноклассник Сергей Кидалашев – бывший достаточно опытным рыбаком уже в школьные годы – поймал здесь как-то летом в середине семидесятых голавля весом в полтора килограмма. Еле вытащил! Вот какая рыба водилась тогда на Втором Иняке...
Ближе к Марий-Олоку снова стали появляться перекаты, были здесь и омуты. Вообще, это одно из самых красивых мест на реке – окрестности Марий-Олыка! Только березовая роща с расположенным внутри неё кладбищем чего стоила. Увы, время не пощадило и её, много берез с западного её конца несколько лет назад заболели, засохли, потом стали падать - прямо между могил. Но тогда роща была в самой своей красоте. Никакого подроста, никакого бурьяна между деревьями – ровные зеленые лужайки, могилы со штакетной оградкой – и березы... В те годы сюда часто приходили компаниями те, кто родился и вырос в этой маленькой деревеньке, имевшей, между прочим, очень интересную историю (описанную автором в первом томе «Мишкинских рассказов»). Приходили к своим родителям, всё еще жившим здесь, устраивали в этой роще семейные праздники, где были представлены все поколения – от внуков до бабушек. Взрослые не прочь были выпить-закусить, дети устраивали игры, беготню, старожилы скромно-чинно сидели кружком, пили чай из самовара. Марий-Олык дожил до начала восьмидесятых, последняя его жительница прожила тут до середины лета 1983 года уже совсем одна, звали её Шымалче Кониевна Русекова. А через пару лет на месте этой бывшей деревеньки только несколько редких столбов от изгородей и напоминали о том, что здесь когда-то жили люди...
Марий-Олок стоял окнами к солнцу, дорога, бежавшая дальше к северу в сторону к тому времени уже исчезнувшей деревне Рождественское, делила его на две неравные части. Ходить по этой дороге всегда было испытанием – деревенские собаки чужаков не любили! А ходить приходилось - и частенько! Дело в том, что выше по реке, там, где течет она сквозь густые заросли уремы, там кое-кто из мишкинских заядлых рыбаков к середине семидесятых годов обнаружил места поистине заповедные – рыбой просто богатые! Сорожка здесь, бывало, попадалась, что твой карп, грамм по восемьсот, окунь на полкило был не редкостью, щука по два-три килограмма ловилась на поставленные жерлицы! Знали про эти места немногие, особо нигде своё открытие не афишировали, ходили, да ловили, на зависть остальным. Впрочем, не все удочками ловили. Жил в то время в Марий-Олоке один горбатый парень, звали его, кажется, Яшей – так вот он на правах хозяина здешних мест просто стрелял щук и голавлей «мелкашкой» – вот сколько рыбы было! От него, впрочем, проблем не было, нежели в отличие от другого «хозяина здешних мест» - Яшпая! Тот был последним жителем Нулпера, домик его одиноко стоял там на краю поля и прибрежного леса, самой деревни уже не было. Это там, где сейчас дорожка вдоль лесополосы спускается к бывшим коммунхозовским «дачам» - с правой стороны от неё. Так вот, Яшпай – сам знатный рыбак в этих местах – пришлых мишкинских рыбаков невзлюбил, и стал постоянно им мелко вредить и досаждать. Подойдет тихонько (а там глушь глушью), встанет за деревом в десятке метров, и буравит глазами непрошенного гостя. А тот и не видит его, а когда увидит – Яшпай тут же спрячется, отойдет. Потом издалека швырнет камнем в речку, к поплавку ближе. На нервы действовало, конечно. Больше всех конфронтацию развели они с Василием Ивановичем Ивановым. Тот был человеком крутым, кто его помнят, подтвердят. Хоть и инвалидом был – без руки и ноги – но другому здоровому форы даст. Эти места он и открыл, и за Яшпаем никаких особых прав на них не признавал. Как увидит того за деревом, так и обматерит на весь лес. Как-то дошло у них и до рукоприкладства - Яшпай в тот день, подкравшись тихонько к месту, где рыбачил Василий Иванович, сбросил в реку его рюкзак и хотел тихонько «смыться», но не удалось, Василий Иванович это дело заметил, Яшпая настиг, в короткой схватке победил и столкнул того в воду. Закончились все эти баталии, впрочем, уже скоро – Яшпай в 1975 году умер, похоронен недалеко тут же, одинокая могила его и сейчас стоит на пригорке. Дом же его недолго простоял без хозяина, сгорел. В доме его мы с Герой бывали, когда каждой осенью после уроков частенько бродили по Второму Иняку, поднимались и выше – до кладбища деревни Рождественское. Тогда там еще стояли деревянные кресты на могилах, впоследствии же все они в скором времени быстро разрушились, попадали, оградок не было вообще, место, как кладбище, «потерялось». Оно, как и в Марий-Олоке, тоже было расположено в красивой березовой роще...
Второй Иняк открыл мне брат Виктор, бывший старше меня на двенадцать лет, он уже с четырех-пятилетнего возраста брал меня сюда на рыбалки, часто, когда я уставал, просто сажал на шею и шел дальше. Всё детство для меня ассоциируется с этой рекой и старшим братом, бывшим для меня непререкаемым авторитетом. Виктор, уже будучи взрослым, уже работая в бирской газете «Победа», всегда брал отпуск в мае, когда цвела черемуха, и мы с ним целые дни проводили здесь, на Втором Иняке – за Марий-Олыком, у Большой ивы, у Камней, на пруду. Так было больше десяти лет – с середины шестидесятых до конца семидесятых, когда я и сам заканчивал уже школу, а Виктору было уже под тридцать, но он всё еще был неженатым, поэтому и проводил отпуск в родительском доме, уходил на рыбалку с раннего утра. Я же приходил из школы, наскоро перекусывал, и, прихватив собаку, своего верного спутника Рыжика, бежал с ним или на Второй Иняк, или «к лагерю» - и всегда находил старшего брата на одном из омутков. Возвращались всегда затемно, при полной луне, брат редко шел молча, он любил петь, и слух, и голос у него были замечательные. Я и сейчас наизусть помню все эти песни. Казалось, так будет всегда – Второй Иняк, рыбалки, костер с ухой, песни в дороге, верный пес, бегущий впереди, и, конечно, дорогой и любимый старший брат, который в моей жизни занимал очень большое место. И вдруг все кончилось, резко, сразу – и навсегда! Осенью 1978 года брат женился, а бирский горком партии направил его на работу парторгом в один из забельских колхозов. Всё - на Втором Иняке рыбалок больше с братом не было. А мне так хотелось, чтобы он когда-нибудь сюда хоть изредка возвращался. Но куда там! Работа парторгом не давала времени на отдых – да и далеко! Видимо, это подсознательное неприятие такой ситуации, что Второй Иняк есть, но брата на нем давно уже нет, и подвигло меня в уже сорокалетнем возрасте на написание художественной повести «Пять праздников лета», всё действие которой происходит на небольшой речке Второй Иняк. Все события, конечно, выдуманы – произведение лирико-романтическое с приключенческим уклоном, сюжет, можно сказать, довольно острый – но главные герои все имеют прототипов с реальных людей, многие даже имена имеют те же. Вот и одного из главных героев – столичного медиамагната, бывшего родом из этих мест – и вырвавшегося, наконец, из московской суеты на свою малую родину половить сорожки на любимых с детства местах – назвал Виктором Григорьевичем. Так, хоть в книге, хоть на три дня, но мой брат вернулся на эту речку – зато теперь уже навсегда, стоит только открыть книгу на соответствующих страницах. Вообще, эта книга – несмотря на её выдуманный «несерьезный» сюжет – память и о речке, той, какой она была здесь ранее, и какой уже, к сожалению, не является более – и о людях, в жизни которых она занимала свое достойное место, и о времени девяностых годов – с их своеобразным колоритом, присущим только им. Это моя первая книга – и единственное художественное произведение, где все действия происходят на Втором Иняке – этим тоже эта книга дорога. Я перечитал её уже более десяти раз, всегда - с не меньшим удовольствием, лишь каждый раз с грустью отмечая, что люди, с которых списаны герои книги, уже уходят, вот и этот, и тот уже закончили свой жизненный путь. Что делать? Нечего делать – остается только грустить...
Да и Второй Иняк сейчас совсем не такой, каким был прежде – и надежды на то, что что-то изменится, нет. Печально это сознавать, но сделать, увы, ничего нельзя...
Автор Геннадий Легостаев
Присоединяйтесь к ОК, чтобы посмотреть больше фото, видео и найти новых друзей.
Комментарии 45